Валерий Барабашов - Золотая паутина
— Решетка выставлена изнутри, Рябченко, следствием это уже установлено. Значит, кто-то помогал преступникам.
— Не знаю, может, и помогал. У меня замки и пломбы были на месте.
— В складе в основном находитесь вы…
— Почему же! У меня тут и солдаты работают, и офицеры приходят.
— Но вы же не бросаете свой склад на посторонних лиц?!
— Нет конечно. Я за него отвечаю.
— Разумеется. Вернемся к началу. Значит, замки на месте, пломба не тронута?
— Да вроде не тронута.
— Что значит «вроде»?
— Ну, товарищ следователь, извините, забыл ваше звание… Пломба-то бывает на месте, печать вроде не потревожена, а нитки ведь можно вытащить очень осторожно — и не заметишь ничего. Да и печать вот эту,— Рябченко выхватил из кармана шинели связку ключей, на кольце которой болталась и его личная железная печать, — подделать разве нельзя? Чего тут подделывать? Раз плюнуть. Спецы среди солдат такие есть… Слесаря приходят в армию служить, фрезеровщики, граверы.
— Значит, вы утверждаете, что караул вскрывал эту дверь?
— Я ничего не утверждаю, товарищ подполковник. Я только на ваш вопрос ответил. А что было и как…— он дернул плечами, спрятал ключи.
«Подбрасывает нам свою версию хищения? — думал Русанов. — Или действительно только ответил на мой вопрос? Ладно. Поехали дальше».
Он задал прапорщику еще несколько вопросов, потом Рябченко забросали вопросами Черемисин и Таранчук, и почти на все вопросы он находил довольно-таки вразумительные ответы.
«Если решетка выломана изнутри, то либо этот прапорщик, либо солдаты караула причастны к хищению», — заключил Виктор Иванович и, поднявшись, снова осмотрел хранилище, мысленно проследил путь преступника (или преступников) от окна к ящикам. «Да, скорее всего, их было двое: окно расположено высоко, без посторонней помощи не залезть… Впрочем, можно ведь подставить что-нибудь… Потом, эти ящики: прапорщик утверждает, что защелки на них были открыты, пломбы сорваны. Странно!»
Он вернулся к столу, спросил об этом Рябченко, и тот чуть заметно побледнел и несколько затянул с ответом:
— Ну… Не открыты, я не так выразился. Пломбы сорвали вместе с защелками, я потом и подполковнику Черемисину их показывал.
— Да, видел, — подтвердил Черемисин, а Рябченко в этот момент похвалил себя за предусмотрительность.
Они закончили разговор, офицеры поднялись.
— Я вас провожу, — предложил Черемисин Русанову, и Виктор Иванович согласился. Ему уже пора было ехать. С Таранчуком они обменялись телефонами, майор решил еще разок поговорить с солдатами. Да и непосредственно следствием заниматься ему.
Прежней дорогой Русанов и замкомандира полка возвращались к штабу, к КПП,
— Что-то не понравился мне ваш Рябченко, — честно сказал Виктор Иванович. — Напряжен, над ответами подолгу думает.
— Да как тут думать не будешь? — улыбнулся Черемисин. — Слово не воробей, скажешь, а потом… Нет-нет, это честный и порядочный человек. Лично я ему верю.
— Тем не менее похитить оружие можно было только с помощью караула или того же Рябченко. Решетка была подготовлена,
— Увы! — вздохнул подполковник, обходя большую лужу на асфальтовой дорожке. — Будем разбираться. Березкина этого за чтение книг в карауле… очень строго накажем! Это за ним и раньше наблюдалось. И сержанта тоже…
— Скажите, Николай Алексеевич, а вы чего-нибудь интересного в поведении Рябченко не замечали?
— Чего именно?
— Ну, необычные знакомства, какие-нибудь высказывания…
— Да нет, прапорщик как прапорщик. Таких у меня десятка два. Дисциплинирован, отзывчив, в бутылку не лезет, особенно не пьет. На совещаниях у командира, по субботам, отмалчивается, я никогда, например, не слышал его голоса. А горлохватов сейчас и в армии хватает… А насчет знакомств… Да черт его знает, какие у него знакомства! Живем в большом городе, возможностей немало. Знаю, что разошелся он с женой, женился на другой… По службе нет к нему претензий.
— Понимаете, Николай Алексеевич, фигура начальника склада вооружения весьма интересна для преступников…
— А-а, понял. Но он ведь не будет о том распространяться, Виктор Иванович, даже если это и так… Стойте! — Черемисин и сам остановился. — Может, это и пригодится вам. Да, я однажды видел, что Рябченко садился недалеко от ворот КПП, за автобусной остановкой, в белый «мерседес».
— Вот как!
— Был такой случай, был. Я еще подумал: прапорщик на «мерседесе» разъезжает… Но потом спросил у него, он говорит: «Опаздывал, товарищ подполковник, отдал ему трешку…» Вот, пожалуй, и все. Нет, Виктор Иванович, это кто-то из караула сработал. Видели же, как сержант себя вел? Надо разбираться,
— Хорошо. Буду ждать от вас известий, Николай Алексеевич. Мы и сами, разумеется, предпримем кое-какие меры. Но истоки преступления — в части, я в этом убедился.
У зеленых массивных ворот КПП офицеры распрощались. Русанов поудобнее уселся в глубине салона «Волги», размышлял. Белый «мерседес», пожалуй, надо разыскать. Их в городе немного, проблемы этот поиск не представит. Вполне возможно, что его владелец ничего общего с Рябченко и не имеет…
* * *В управлении Виктора Ивановича ждала неожиданная весть: в отдел милиции Промышленного района явился некий Щеглов Игорь, семнадцати лет, и заявил, что это он подложил в вагон взрывное устройство, в чем глубоко раскаивается…
Дежурный, капитан Калюжный, тотчас позвонил чекистам, а Щеглова посадил под замок тут же, при райотделе.
Через несколько минут Русанов снова был в машине.
Водитель быстро домчал его до отделения милиции, и вот перед Виктором Ивановичем, как зверек в клетке, предстал Щеглов — обыкновенный пацан, с осунувшимся, бледным лицом и черными кругами под глазами. Глаза эти исподлобья, покорно и тревожно смотрели на Русанова.
Как же этот юнец поднял руку на беззащитных и ни в чем не повинных людей? Зачем он убил трех женщин, ранил многих, в том числе и Зою? Что же это за выродок, сидящий сейчас на темной крашеной скамье? Что он хотел доказать другим? Чем с точки зрения нормального человека и здравого смысла объяснить его преступление?
Щеглов, видно, понял: этот серьезный рослый человек в гражданской одежде, что с такой ненавистью смотрит на него, не из милиции. Какая-то сила подняла его со скамьи, он подошел к решетке, отделяющей камеру от основного помещения, схватился за нее, смотрел прямо в глаза Русанову. «Да, это я сделал,— говорил его взгляд. — Я подложил взрывное устройство в купе, я убил женщин. Но я сам пришел к вам. Я больше не мог прятаться, не мог носить на своей совести такой груз…»
Голова Щеглова была коротко, и, судя по всему, совсем недавно, острижена под «нулевку».
— Кто это его постриг, Калюжный? — спросил Виктор Иванович, чтобы что-нибудь спросить, отвлечься от тяжких мыслей, от неодолимого желания схватить этого негодяя за грудки, встряхнуть так, чтобы он хотя бы на миг почувствовал, что значит боль и страдания умирающих, изувеченных его подлыми руками людей.
— Сам, — ответил Щеглов дрожащим голосом.— Все равно постригут. И расстреляют. Я знаю.
— Ну, с расстрелом ты не спеши, — хмуро проговорил капитан Калюжный. — Сначала суду все расскажешь. Но я бы лично таких мерзавцев, как ты, шлепал без раздумий!
— Выпустите его, — распорядился Русанов. — Мне нужно с ним поговорить.
Капитан Калюжный отомкнул решетку-дверь; Щеглов, втянув голову в плечи и, совсем уже по-тюремному, заложив руки за спину, пошел в дальний угол дежурной комнаты, где стояли стол и несколько обшарпанных стульев. Сел, сложив перед собою на крышке стола напрягшиеся кулаки. Сел напротив и Виктор Иванович.
— Ну, рассказывай, — сказал он сурово. — Если ты добровольно пришел в милицию, значит, не совсем еще скотиной стал. Что-то в тебе человеческое, наверное, осталось.
— Что рассказывать-то? — Щеглов дернул плечом. Синяя его, с меховым воротником куртка топорщилась на спине, и затравленный его взгляд кололся, смешались в нем страх и отчаяние, нарочитая бравада и непередаваемая словами тоска.
— Рассказывай по порядку: где брал порох, как посмел поднять руку на невинных людей? Ну!
— Порох я у бати взял… Он охотник, пороха у него много. А бомбу не я делал. И я не знал, что она… Ну, что мертвые будут. Генка мне сказал, что надо просто одну бабу попугать, отпуск ей испортить.
— Какой Генка? — насторожился Русанов.
— Дюбель. Ну, это так, по-уличному, кличка у него такая. А фамилия его Дюбелев.
«Дюбелев, Дюбелев… — тут же заработала память Виктора Ивановича. — Погоди-ка! Мне же Гладышев с Поповым докладывали о нем, он есть в одной из разработок, мои парни были у него, кажется, дома…»
— Он на Большой Красноармейской живет, да? — спросил он Щеглова.
