Татьяна Гармаш-Роффе - Тайна моего двойника
Но прежде, чем избавиться, она не могла не поинтересоваться, куда и к кому попали ее дети. О Шерил она могла знать и даже получить долю вознаграждения за нее… Уж кто нашел контакт с бездетной американкой – главврач или сама комсомолка Света Зазорина – теперь можно только гадать.
Или у нее самой, что ли, спросить…
«А что? – подумала я. – Вот так взять и пойти. И спросить. Здрасте, Светлана Ивановна, у меня вопросик: хорошо ли вам заплатили за дочку? И посмотреть в глаза…»
Я аж зажмурилась, представив себе эту сцену. Ух, я бы ей сказала! Я бы ей все сказала! Прямо в холеное лицо! Прямо в лживые глаза!..
Ладно, отвлеклась я от своих рассуждений. Сосредоточимся. Значит, она должна была спросить, куда отправились детишки – хотя бы для того, чтобы понять, существуют ли еще люди, посвященные в эту тайну. Что ей ответила Куркина? Что она не знает. Американкой занималась не она и вряд ли о ней что-то знала. Там орудовала главврач Демченко – с самой Зазориной или без нее, но во всех случаях – без Куркиной. В чьи руки попала вторая девочка, то есть я, она тоже не знала. Мною занималась Колесникова.
Ну, и что же наша депутатка? Она должна была понять, что есть еще где-то кто-то, причастный к ее секрету. И тогда она рассудила: пока мы с Шерил существуем, будет всегда угроза, что возникнет очередной энтузиаст заработать денежки на ее секрете. И для пущей верности энтузиаст ведь может взяться за розыски! А там, не приведи Господь, не просто с угрозой раскрыть тайну явится, а прямо с нами за ручку: вот они, грехи молодости.
И Зазорина принялась за нас.
Каким-то образом попал в этот круг Игорь. В принципе, понятно: он человек в политических кругах знаменитый – о нем ходит молва, что нет такой задачи, которую бы он не мог разрешить.
На него вышли через знакомых и позвали. Предложили задачу: найти двойняшек.
Вряд ли ему объяснили, для чего.
А он не догадался.
Только как Игорь, столь проницательный и предусмотрительный, просчитывающий свои и чужие действия и мысли на несколько ходов вперед, мог не догадаться?
Это оставалось для меня загадкой.
Ниточку Игорь начал тянуть со стороны Шерил – значит, он получил в руки какую-то зацепку. От Зазориной? Или успел побеседовать с Демченко до пожара?
Как бы то ни было, Игорь принялся за поиски Шерил. Родители ее погибли в авиакатастрофе много лет назад, и понадобилось время, чтобы понять, куда делась девочка.
Рано или поздно Игорь вышел на Кати… По адресу отправился Сережа. И Кати ему сказала, что Шерил в Европе.
Сережа должен был заехать в Париж, чтобы привезти мне посылку от Игоря. Наверняка по ходу возникла идея пошарить по справочным Парижа для начала, раз уж Сережа там… Да, именно поэтому он собирался задержаться!
И тут я Игорю по телефону сообщаю, что похожую на меня девушку зовут Шерил Диксон! Та Диксон, которую он ищет!
Он понял, что вторая девочка – это я. И тут он испугался. Тут он стал думать, а зачем это девочек ищут…
И понял зачем.
Он потребовал, чтобы я срочно переехала, замела следы и рассталась с Шерил. Шерил он отдал на заклание, но меня попытался спасти. Он попытался повернуть это дело вспять – но поздно. Сережа все понял, заложил его, обошел и стал служить напрямую заказчице…
И где он теперь, Игорь?
…Ну а дальше мы все знаем. Дальше мы принимали самое непосредственное участие во взрывах и покушениях…
Да, теперь мне все ясно.
Не ясно только одно: что делать-то?
Идти в милицию? Оля Самарина против депутата Зазориной? Смешно, ей-богу.
А куда же идти?
Не знаю.
И вдруг у меня мелькнула мысль: к журналистам. В прессу. Найти несколько имен из самых независимых репутаций, приготовить конверты и…
И пойти к Зазориной.
И сказать ей: я вас презираю. Я вас не боюсь. Я не могу тягаться с вами в этой стране, которую вы разворовываете и потом коррумпируете, подкупаете все и всех на ворованные деньги – милицию, суд – всех тех, у кого я должна была бы искать защиты против вас, но не могу… Но вы немедленно остановите охоту на меня и на Шерил, иначе ваша старая тайна побледнеет на фоне новых деяний: смерть акушерки и главврача, убийца Дима, посланный в Париж на охоту за нами с Шерил, – представляете, как порезвятся газеты и журналы, имея в руках такой материал? И вы, даже если ни милиция, ни суд не найдут на вас управы, уже никогда не восстановите потерянную безвозвратно репутацию! Из всех ваших званий у вас останется только одно – матери-убийцы!!!
Да, у меня в руках было только одно средство: шантаж. Наша с Шерил жизнь в обмен на молчание. И никто никогда не будет судить убийцу. Потому что если она, под угрозой разоблачения, остановит охоту на нас, то и я должна буду сдержать свое слово.
А если обмануть? Если ей пообещать молчание, а потом все-таки передать эту информацию журналистам?
Тогда меня убьют раньше, чем я успею подержать свежий номер в руках. Кто-нибудь да донесет о том, что в прессе готовится бомба.
Так что придется мне молчать…
Как это гнусно.
А есть ли у меня другой выход?
Нет.
– Что ты хочешь теперь делать, Оля?
Джонатан, оказывается, уже не спит.
Что я хочу?
Я хочу поехать к Шерил. Я хочу встретить ее осмысленный взгляд, прижать ее к себе, рассказать ей про все, что случилось со мной и что я пережила за эти дни.
Я хочу прийти к маме, и кинуться ей на шею, и сказать: вот она я! Жива и здорова, не волнуйся, мамочка…
Но я не могу делать то, что я хочу.
– Я пойду к Зазориной.
Впрочем, я действительно хочу пойти к ней. Я уже предвкушаю, как я все выскажу ей! Как безжалостная, хлесткая правда – хлеще, чем пощечины! – зазвучит в ее кабинете! Как она будет пугливо коситься на дверь, боясь, что нас услышат! Как она побледнеет, посереет, постареет!
О, как я буду торжествовать, увидев все это!!!
Джонатан молчит. Отчего это он молчит?
– Тебе не нравится эта идея?
– Не очень. У тебя нет никакого другого решения? Иного хода?
– Боюсь, что нет. Обращаться к властям – она меня переиграет, она задушит расследование в самом начале. И меня заодно.
– То есть про такую демократическую роскошь, как следствие и суд, – нам забыть?
– Боюсь, что да…
– Но идти к ней – опасно.
– Ну не прямо же в ее кабинете меня достанет пуля наемного убийцы! Сам поход к Зазориной ничем не опасен. Я рискую потом. Но для этого я приготовлю большой и подробный отчет, размножу его в нескольких экземплярах, разложу в конверты с адресами газет и журналов и оставлю тебе на сохранение. Чуть что – конверты отправятся по адресам. Кроме того, у нас есть видеокассета с Димой, когда он следил за Шерил, наша с Шерил фотография – две копии Зазориной, протоколы французской полиции и сам Дима в руках у комиссара Гренье!
– А пресса?..
– Частично подкуплена, частично контролируема, но не вся. К тому же издания, которые контролируют политические враги Зазориной, – хотя бы тот же Василий Константинович – с удовольствием вываляют ее в грязи. И я ей не премину на это намекнуть. Не волнуйся, после этого она станет смирной. С ней не справятся органы правосудия? Так с ней расправятся ее противники и конкуренты!
Джонатан задумался.
Самолет начал приземляться.
Весь день до позднего вечера мы провели в квартире Игоря. Я печатала на компьютере, Джонатан нервничал и не отходил от окон. Ему не нравилась идея работать в этой квартире, а мне не нравилась идея печатать на взятой напрокат машинке. Тот, кто работал на компьютере, уже не может тюкать на машинке – это все равно как после трактора взяться за мотыгу.
Закончив работу, мы тщательно уничтожили следы моего текста в компьютере, как и следы нашего пребывания.
Поздним вечером мы уходили с объемистой стопкой отпечатанных на принтере копий моего двадцатидвухстраничного отчета. Для верности у меня в кармане лежала еще и дискета.
Еще полночи в гостинице я надписывала большие коричневые конверты и раскладывала по ним мои копии. Когда я свалилась спать, было уже четыре утра.
По закону подлости я не могла уснуть. Я думала о предстоящей встрече. Я нервничала. Я перебирала в уме слова. Сердце мое глухо билось.
Заснула я на рассвете…
…– Добрый день! – Зазорина улыбалась мне вежливо и доброжелательно. Каждому, кто входит в этот кабинет, сразу становится ясно: перед ним воплощение слуги народа, Депутат с большой буквы, который, несомненно, осуществит все чаяния своего избирателя.
– Присаживайтесь. – Голос у нее был мелодичный, чистый. – Чем могу быть полезна? – Приятная улыбка не покидает ее красивого, холеного лица. Такой и должна быть депутатка: «дама, приятная во всех отношениях»…
Я в ответ не улыбнулась.
Я демонстративно осталась стоять.
Она посмотрела на меня удивленно.
– Вы не хотите сесть? Нам так было бы удобнее разговаривать, не правда ли? – мягко сказала она.
