Никита Филатов - Последняя ночь майора Виноградова
— Не двигаться!
Поза — ноги в стороны, руки широко распластаны по стене — к дискуссиям не располагала. Поэтому Виноградов предпочел посторонние разговоры прекратить. Он вообще вел себя очень дисциплинированно, поэтому и получил меньше всех.
— Эй ты, иди сюда!
Судя по тычку автоматом в печень, обращались к нему.
Владимир Александрович медленно, расправляя затекшую спину, повернулся:
— Да?
— X… на! Это от чего ключи?
Помимо двух «пятнистых», в комнате находился еще один наследник Дзержинского, в мятом галстуке и с явственным налетом перхоти на плечах. Небрежным жестом он достал из недокуренной шефом пачки «Беломора» папиросу, чиркнул спичкой.
— Вот эти?
— Да!
Из раскрытых металлических пастей сейфов все было выметено — бумаги, папки, справочники громоздились друг на друга неопрятными кучами, сползали на пол. Это отчасти походило на рейхсканцелярию в последние дни войны или на еврейский погром районного масштаба.
— Надо посмотреть. Кажется, от старого замка дверного.
— Проверим. А пистолет? Твой?
— Нет.
— А чей? Быстро отвечай, падла! — Оперативник схватил со стола «Дабл Игл» и сунул его в щеку Виноградову: делалось это скорее в расчете на зрителей, которыми являлись парни из спецназа.
Владимир Александрович сглотнул трусливую слюну и постарался не трясти коленкой. Он знал этот типаж — крысы, которые очень любят топтать лежащих. Жертвы комплексов и юношеского онанизма.
— Отвечай!
— Не знаю. Я по чужим столам не лазаю.
— Пристрелю, бля!
Это было уж слишком — даже для не слишком щепетильных бойцов в камуфляже: одно дело — при захвате, другое — сейчас…
— Стреляй. Я из милиции ушел с медалью «За Отвагу». Таких, как ты, давил, фашистов!
— Быстро же ты перековался, сука! — Опер не знал, что теперь делать с газовиком: судя по взглядам «пятнистых», симпатии их были скорее на стороне задержанного, и в случае чего бойцы могли рассказать, как все происходило в действительности. А страшнее служебных неприятностей майоришка в жизни ничего не видел.
— Товарищ майор! Там дверца… — В комнату просунулось лицо еще одного штатского.
— А ну, пошли! — Это был удобный повод, чтобы положить на место пистолет. — Шевелитесь!
Засов с запасного выхода сняли.
— Что там? Черная лестница?
Проходя по коридору, Виноградов успел разглядеть — повсюду учинен вызывающий бардак, трудились на совесть, не пожалев даже сваленных рядом с раковиной в кучу битого стекла кофейных чашек. На кухне допрашивали шефа.
— Да, здесь что-то вроде запасного выхода.
Оперативник осмотрел дверь, порылся в кармане, достав сначала якобы машинально прихваченную со стола пачку папирос, потом — коробок. Чиркнул спичкой:
— Изнутри запирается?
— Так точно, — ответил его более молодой коллега.
— Закрыто было?
— Да, по-моему.
— Почему же не сбежали? — повернулся к Виноградову майор.
— А зачем? Далеко не убежишь.
— Тоже верно! — самодовольно хмыкнул старший. — Давай-ка посмотрим…
За дверью воняло мочой, сыростью и пищевыми отходами — сразу у порога можно было споткнуться о два некогда эмалированных бачка, пустой и почти доверху заполненный разнообразной мерзостью.
— Да-а! — Майор повел носом и распорядился: — Пройдись там, посмотри.
Молодой оперативник, матерясь и задевая за стены, исчез в темноте: света из квартиры хватало едва ли на полметра от выхода.
— Здесь дверь! В соседний двор.
— Никого?
— Никого!
Интересно, а кого они надеялись застать? Если кто и хотел уйти…
— Возвращайся.
Молодой резво метнулся обратно, стараясь поменьше втягивать смрадный воздух:
— Пог-ганка!
— Жаль, — неизвестно почему расстроился майор с перхотью. — Запри обратно!
Дверь вернулась на место, брякнул засов.
Виноградову во всех смыслах задышалось легче. Хорошо, что эти ребята ничего, кроме «Русского транзита», не читают — а ведь еще умница Шефнер писал:
Тот, кто живет, судьбой искусанный,Того не охмурить уютом,Он не по злату, а по мусоруВернее жизнь узнает чью-то.
Пока Владимир Александрович выделывался перед Егорычем и теми, кто его привел, шеф успел: кинуть пакеты со всем подлежащим эвакуации в мусорное ведро… сверху от души присыпать пищевыми отходами из другого ведра… снова запереть черный ход.
Говорят, в Америке уже занимаются такой наукой — гарбологией. Наукой о мусоре. Врут, наверное?
— Пошли!
— Куда?
Там, откуда они пришли, грохнуло, падая, что-то тяжелое — звук перешел в короткий жалобный вскрик. Очевидно, гордый кавказский человек Аскаев опять чем-то не угодил своим сторожам. Сволочи! Для них он просто «черный» — несмотря на кандидатскую степень и год стажировки в Мюнхене.
— Двигай на кухню!
В сизом дыму очертания расплывались, и Виноградов даже не сразу сориентировался:
— Шеф, вы бы хоть подсказали форточку открыть!
— Мне не мешает.
— Это можно!
Один из тех двоих, что занимались директором «Бастиона», нащупал крючок и потянул его вниз. Дым с почти слышимым свистом устремился на волю. Потянуло прохладой.
— Видите, что значит свежий взгляд! Спасибо, молодой человек, а то мы совсем заработались. — Очередной оперативник выглядел добродушно и был почти так же тучен, как сам шеф, — да, «кухонная» парочка была явно посерьезнее, чем те, кто достался Виноградову. Настоящие сыщики, тертые!
— Простите, позвольте полюбопытствовать… — Нужно было использовать фазу показного либерализма, разыгрываемую оперативниками. — Позвольте спросить, вы откуда все? С Литейного?
— Да тут из разных служб — налоговая, РУОП…
— А охрану природы не пригласили? — Чувствовалось, что шеф хамит уже давно. Расчетливо и спокойно. Значит, в этом был какой-то смысл.
Следовало подыграть:
— Или прокуратуру? Чтобы жалобу сразу, без всяких…
— Все в свое время, — улыбнулся тот, что поглавнее. Потом повернул голову в сторону виноградовского шефа. — Как не стыдно, просил же… Молодежи пример подаете просто отвратительный!
— Может, мальчиков позвать? — сунулся тот, что привел Владимира Александровича.
«Попался бы ты мне на ринге, прыщ гнойный», — подумал Виноградов, но вслух произнес только:
— А сам не справишься?
— Сходите пока к бойцам, майор! — встрял в спор главный. — Проверьте как, что… И ты, Витя, тоже — хорошо?
— Ага, Константин Эдуардович, — мгновенно подчинился тот, что открывал форточку. — Я пока к ним в лабораторию схожу.
— Есть! — как бы откозырял любитель вызывать мальчиков и тоже исчез.
— Ну и кадры у тебя, Костя! — укоризненно покачал головой шеф, прикурил.
— Разные, Костя, разные…
Они были не просто тезками — судя по всему, толстяки достаточно давно и близко знали друг друга. Сюрприз! Виноградов пока не сообразил, хорошо это или плохо.
— Вас ведь Владимиром Александровичем кличут?
— Да. — Отпираться было глупо.
— Наслышан, наслышан…
— Надеюсь, только приятное?
— Хм! Наш пострел везде поспел. Город маленький!
— Кончай понтовать, Костя, дело говори. — Шеф сплюнул попавшую на язык табачную крошку. — Виноградов, ты не удивляйся. Мы с ним восемь лет в одном кабинете, в Октябрьском, просидели. Он — по спекуляции и валюте, я — старшим группы.
— А потом? — Владимир Александрович знал, что ветераны безудержно любят вспоминать прошлое.
— Потом — суп с котом! — Руководитель сегодняшнего захвата являл собой не слишком удобное исключение из правил. — Шеф твой нынешний заместителем стал в отделе…
— А Костя в Главк перешел.
— Костя, хорош трепаться. Сам говоришь — к делу!
— А вас не путали? Если, к примеру, по телефону?
— По отчествам различали, — буркнул тот тезка, который в данный момент был хозяином положения. — Хватит, Виноградов.
— Понял!
— Стареешь, Костя. Как же ты так облажался, а? Что молодой человек теперь про тебя подумает?
Старинный сослуживец и некогда, судя по всему, приятель шефа взял из нетолстой папки отобранных подчиненными документов два соединенных скрепкой блокнотных листка.
Это был удар! Забыть именно его, виноградовский черновик к сегодняшнему рапорту, первичный, с указанием времени, лиц и маршрутов материал для сводки наружного наблюдения за дамой. Владимир Александрович вспомнил, как обжегся: кофе пил, разговаривал с шефом, потом звонок, все оставил, пошел чистить сейфы. Бумаги бросил среди посуды, козел! А шеф не проследил, выпустил кухню из виду, понадеявшись, видно, что подчиненные его все-таки соображают, что делают.
— Бывает, Костя, и на старуху проруха.
— А вы что скажете, Виноградов? Почерк ваш?