Анатолий Афанасьев - Возвращение из мрака
– Ну и хорошо, – одобрил адвокат. – Так где же Шувалов?
– Не знаю. Я ему не нянька.
– Так уж не знаете? – огорчился адвокат. – Ай-яй, Федор Исаевич. Ведь один раз Гараев уже вас простил, помните? Когда ворвались в офис… Он вас пожалел, а вы, оказывается, неблагодарный человек. Своим упорством только усугубляете свое положение. Поймите также и нас. Мы не можем оставить вас в покое, пока не узнаем, где Шувалов. Господин Гараев не любит шутить. А мы люди подневольные.
Каплун представлял ситуацию так, что если он назовет какой-нибудь адрес, его сразу прикончат. Или сперва проверят, не соврал ли, потом все равно прикончат. Разница получится минут в десять. Что можно успеть за десять минут? Некстати им овладело любопытство.
– Скажите… как вас там… Христофорыч. Кем вы были раньше, пока не стали палачом?
Христофор Иоанович залился тоненьким смехом.
– Какой же я – палач, батенька? Не видели вы настоящих палачей… Что касается вашего вопроса, поверите или нет, до пришествия свобод трудился, как и вы, в закрытом ящике. Был, так сказать, серенькой мышкой науки.
– Как же вы стали адвокатом? Без специального образования?
– Заочно. Так же, как вы стали бизнесменом… Однако мы теряем напрасно время, а оно у нас ограничено. Будьте благоразумны, поведайте, где Шувалов. Могу твердо обещать, маленький секрет останется между нами.
– Скажу, когда буду уверен, что Карина в безопасности. Вызовите «скорую помощь», пусть ее увезут отсюда.
– Наглая тварь, – процедил сквозь зубы Аслан, подступая к нему.
– Подожди, дружище, – остановил его адвокат. – Вам так дорога эта женщина, Федор Исаевич?
Каплун понял, что лучше отступить.
– Плевать мне на нее, – обронил равнодушно. – Тут дело принципа.
– Не улавливаю, что за принцип такой?
– Не выношу, когда в доме покойники.
– Ах вот оно что… извините, коллега, у нас нет времени на пустяки… В последний раз спрашиваю, где Шувалов?
– Пошел на х… – выругался Каплун и для убедительности показал кукиш. Аслан рывком поднял его на ноги и без особых усилий пересадил на стул. У него в руках откуда-то появилась бечевка – в фирменной упаковке, намотанная на яркий пластиковый сердечник, – которой он надежно примотал ноги Каплуна к ножкам стула, а туловище с прижатыми руками, – к спинке. Отступил на шаг, полюбовался на свою работу.
– Полуфабрикат, – гыкнул самодовольно. – Кушать подано.
– С чего начнем? – деловито спросил Христофор Иоанович, облизнув губы. Его глаза в серебряных очочках полыхнули безумием. Аслан, пыхтя, раскурил сигарету и ткнул Каплуну в лицо, целя в глаз, но Каплун мотнул головой и ожог пришелся в висок.
– Больно, Федор Исаевич? – полюбопытствовал адвокат.
– Жжет немного, – янычару ответ чем-то не понравился, он пихнул его в грудь, и Каплун опрокинулся вместе со стулом на пол, сильно ударясь затылком. Янычар взгромоздился на него и с толком, с расстановкой истыкал сигаретами от шеи до пупка, прикуривая одну от другой.
Каплун терпел боль стоически, сам этому удивляясь. Он никогда не считал себя героем, боялся ходить к стоматологу, а тут как-то приспособился. Постанывал, конечно, покряхтывал, скрипел зубами, дергался, как окунь на крючке, но пощады не просил. Его поведение озадачило палачей.
Аслан вернул его в сидячее положение на стуле, а Христофор Иоанович огорченно заметил:
– Зачем так мучиться, любезнейший? Ведь гораздо проще сказать, где Шувалов?
– Сука ты, адвокат, – сказал Каплун. – Поганая, мерзкая тварь. Тебе к психиатру надо. Но вылечит тебя только петля.
– Не понимаю, какие у вас резоны, Федор Исаевич. Допустим, из каких-то моральных предрассудков вы не хотите выдавать друга, опасаясь причинить ему вред. Смешно, конечно, но возможно. У всех у нас сидят в печенках некие совковые табу. Но ведь мы разыщем Шувалова и без вашей помощи, только потратим больше времени. И потом, вы же не какой-нибудь старпер. Хлебнули вполне обеспеченной жизни, у вас молодая жена, ребенок, вам есть, что терять. Взвесьте все аргументы на весах разума. Неужто не терпится помереть в ужасных мучениях?
– Пошел на х… – вторично отрубил Каплун, принюхиваясь к дымящейся во многих местах коже. – Еще неизвестно, кто из нас первый подохнет.
– Пустые слова, – урезонил адвокат. – Упираетесь, как идиот, лучше бы взглянули на себя со стороны. Жалкое зрелище, уверяю вас. Вы уже сейчас не похожи на человека, а когда Асланчик займется вами всерьез, останется только вой и блевотина… Признаюсь, озадачен. По первому впечатлению производите впечатление нормального россиянского интеллигента. И вдруг взялись разыгрывать чужую роль. Зачем? Почему? Объясните, что вами движет?
– Ублюдок, – сказал Каплун. – Паршивый, вонючий ублюдок. Гнида позорная.
Аслан сбегал в ванную и вернулся с опасной бритвой. Этой бритвой Каплун не пользовался много лет, по краям она проржавела. Янычар сдернул с него пижамные штаны и трусы. Ласково, как женщина, ухватил в широкую лапищу гениталии. Обернулся к Христофору Ивановичу.
– Как стричь? Сразу или по частям?
Ужас, который испытал Каплун, был подобен электрошоку, парализовал волю, смял сознание. Он не сомневался, что горилла выполнит свое намерение. Слезы отчаяния покатились из глаз теплыми струйками. Во всем происходящем была дикая, вопиющая несправедливость, и ясное ощущение этой творящейся с ним несправедливости было единственным, что удерживало его на краю черной бездны, куда он почти шагнул. За что? Почему именно с ним?
– Чего же теперь плакать? – озаботился Христофор Иоанович. – Теперь плакать поздно… Хотя… где, говоришь, прячется кореш?
Каплун поднял голову и встретился с остекленелым взглядом безумца, исполненным лихорадочного нетерпения. Тускло шевельнулось в душе последнее беспокойство: как там Карина? Она-то хоть останется живой?
– Будьте вы прокляты, изуверы, – выдохнул на запредельной ноте. Адвокат кивнул – и сопящий черный зверюга, чуть оттянув гениталии, сделал плавный, глубокий надрез.
…Когда покидали квартиру, уже в лифте, адвокат смешливо заметил:
– Самое забавное, этот червяк скорее всего действительно не знал, где Шувалов. Так и рождаются герои. Исключительно от неведения.
– Как бы хозяин не осерчал, – обеспокоился Аслан.
– Ничего. У меня весь разговор на пленке. Босс поймет.
Тем же вечером, но чуть позже раздался звонок в квартире Галины Бойко, беженки с лодочной станции. Она знала, кто пришел. Как всегда, смятенно, с трепетом ждала этого человека. Куратор, искуситель, злодей, посланец тех сил, которые подарили ей жизнь, но за любую оплошность могли ее отобрать, погасить, как свечку. Он приходил точно по графику, раз в неделю, но иногда наведывался сверхурочно, предупредив заранее телефонным звонком. Выглядел он так, как и должен выглядеть распорядитель судеб, пусть не самый главный: пронзительные глаза, тонкогубый рот, загребущие ручищи, как надутые резиновые шланги. Когда ему приходила охота побаловаться, он ее этими шлангами сперва обязательно душил, сдабривая секс капелькой садизма. Звали его Глебушка Марьянов, по кличке Мухобой. Он надзирал за ней третий месяц, с тех пор как ее пристроили на станцию. До этого ею руководили другие кураторы, и, надо заметить, Глебушка был не из самых отвратных. При случае, за определенную мзду мог даже скрыть, взять на себя какую-нибудь ее провинность. Единственное, чем он был ей по-настоящему неприятен, так это своим занудством. Без конца долбил в уши, какая ей выпала честь, как ей несказанно повезло, что ее забрали с панели и взяли в солидную, всеми уважаемую фирму, руководимую… имя, естественно, не называлось, обозначалось многозначительно поднятым вверх указательным пальцем с обкусанным ногтем. Прежде, до нашествия бусурманов, Глебушка работал директором школы и сохранил все свои дурацкие привычки воспитателя и наставника. Короче, они вполне ладили, но так продолжалось лишь до тех пор, пока на станции не появился Сережа Иванов, сокрушивший ее бедное, усталое сердечко.
Впустив гостя, Галина проводила его в комнату, где был сервирован столик – бутылка «Брюта», ананас, черная икра в хрустальной вазочке, вологодское масло, свежая булка и коробка шоколадных конфет, – все в соответствии со вкусами Мухобоя, который, как все непьющие мужики, был сластеной.
– Ну? – угнездившись в единственном в квартире обшарпанном подобии кресла, он начал разговор без обычных предисловий и наставлений. – Сделала, что велели?
Галина стояла посреди комнаты, охватив плечи руками, будто озябла, – такая поза почему-то его всегда возбуждала, ответила, потупясь:
– Ой, не успела, Глеб Осипович.
– Что значит «не успела»? Почему?
– Он такой чуткий и ни разу не остался на ночь. Я же вам докладывала.
