Системный сбой - Александр Николаевич Бубенников
После бурных и продолжительных аплодисментов почти всех присутствующих председательствующий продолжил:
– Уважаемые коллеги, я раньше вас, специально к этому знаменательному вечеру ознакомился с этими грандиозными трудами моего коллеги по академии. Ознакомил по собственной инициативе членов нашего отделения литературы и языка Должен признаться, меня и моих коллег по отделению эти удивительные, высокохудожественные произведения просто потрясли. Я, читая романы, забыл о времени мироздания, о днях и ночах, настолько они притянули. Потянули, страница за станицей, как паровоз вагоны, вдаль. Давно я не испытывал такого волнения и наслаждения от чтения, забывая про время. Вам, коллеги, это еще предстоит сделать после сегодняшней презентации, поэтому я завидую вам всем, кому сегодня академик Клопов подпишет свои знаковые для нынешнего времени, захватывающие романы с умопомрачительным сюжетом, бесподобным русским языком. Как заместитель академика-секретаря отделения литературы и языка буду лично рекомендовать коллегу-математика своим коллегам-филологам в качестве нового члена нашего отделения через какое-то время, необходимое для литературной критики и оценки общественно-художественной значимости романов. Надеюсь, вы уже поняли, что это не шутка. Мы выбираем, нас выбирают. Так давайте, господа, всегда выбирать достойнейших…
Выждав легкое оживление, смех, хлопки во всех уголках зала, председательствующий поднял руку, призывая к тишине и вниманию:
– Но вы, уважаемые коллеги, хорошо знаете, что в каждой не шутке есть доля не шутки, то бишь доля сермяжной истины. Я верю, что когда-нибудь эта сермяжная или народная истина восторжествует. Может быть, достаточно скоро придёт такое время, когда полностью и всецело признанный своим благодарным народом, математик Борис Николаевич Клопов будет избран членом академии по отделению литературы и языка, при этом станет единственным в отечественной и мировой истории, так сказать, академиком в квадрате. Такова судьба литератора: сначала его признают коллеги по литературному академическому цеху, а потом признает всё общество, весь народ и приходит всеобщее признание, то бишь мировая литературная слава для всех времен и всех народах. Такова жизнь и таков мировой порядок. Возможно, к тому времени, которое я вижу в розовой туманной дымке, он уже будет вице-президентом или даже президентом нашей академии. И это снова, как вы понимаете, не шутка, дамы и господа… Если в шутке есть доли шутки и не шутки, то и в моей не шутке есть тоже доли шутки и не шутки. Впрочем, как тут не пошутить и не порадоваться одновременно успеху своего выдающегося коллеги, я бы сказал, с редким талантом к точным наукам и изящным искусствам. А теперь на этой веселой, совсем не академической, чопорной волне, разрешите дать слово академику-секретарю отделения, члену президиума Борису Николаевичу Клопову. Большому кораблю – большое плавание в мировой литературе.
Под несмолкаемые, бурные и продолжительные аплодисменты к микрофону подошел сам дородный, седовласый, сосредоточенный на своем выступлении презентер с начальственными барственными манерами.
– Прежде всего, я начну со слов благодарности ряду своих бывших институтских коллег, которым я не сумел выразить признательность в своей монографии по теории алгоритмов. Пусть поймут меня правильно. Упомянешь всуе одно или два имени, поблагодарив ограниченный круг своих подчиненных за помощь при подготовке монографии, а десятки других институтских коллег обидятся, почему их имена не упомянуты в предисловии. Так вот, здесь присутствует Алексей Алексеевич Ветров, представивший два года назад к защите докторскую диссертацию и отложивший на время свою защиту. Вот его персонально, а также моего бывшего аспиранта Андрея Лосева, к сожалению, трагически скончавшегося шесть лет назад, я хотел бы поблагодарить устно в самом начале моей литературной презентации. Упомянутые лица своими локальными прорывами в конкретике разработки ряда алгоритмов для поисковых систем распознавания образов, позволили мне осуществить глобальный прорыв в теории вышеупомянутых алгоритмов и систем. А написанная и признанная мировым сообществом моя общая фундаментальная теория алгоритмов и систем на их основе, охватывающая всю конкретику частных алгоритмов вышеупомянутых авторов, позволила мне отвести душу и в эпистолярном жанре. Спасибо вам, Алексей, Алексеевич…
Оратор показал выразительно глазами на смущенного от неожиданности и потупившего взор Ветрова, стоявшего в окружении друзей, Седого, Влада, Веры, Лиды, Инны. Публика немного расступилась вокруг их компании. Но, поскольку председатель, уловив настроение оратора, что все аплодисменты сегодняшней презентации должны быть обращены к нему и только к нему, не призвал аудиторию к незапланированным аплодисментам в честь «какого-то» Ветрова, к тому же даже не члену академии, и вовсе даже не доктору наук, только обкатывающего свою вторую диссертацию. Оратор, возвысив голос, продолжал:
– Без написания и издания моей фундаментальной научной монографии не было бы, уважаемые коллеги, дамы и господа и вот этих не менее фундаментальных, многостраничных, как правильно заметил председатель, трудов всей моей многообразной трудовой жизни. Не напиши я свою монографию, я бы не реализовался как исследователь, уперся бы в потолок своих возможностей, остановился бы на своих прошлых достижениях, пусть и немалых. Не будь монографии по теории алгоритмов, я бы вышел в тираж, и вы, уважаемые коллеги никогда бы не увидели массовых тиражей моих литературных произведений, которые писались и переписывались всю жизнь… Не будь выхода в свет моей научной монографии по теории алгоритмов и систем, не было бы моего финишного рывка перед выходом в свет этих двух знаковых литературных трудов.
Он сделал легкую паузу, подержал на весу кирпичи романов, затем положил их на столик рядом с председателем, и решительным, излишне резким жестом подчеркнул важность только что сказанного:
– Да, уважаемые коллеги, всю жизнь писал – студентом мехмата, аспирантом нашего академического института под началом выдающегося ученого, члена академии, потом мэнээсом, эсэнэсом, завлабом, заведующим отделом, заместителем директора по науке, наконец, директором института. Не хватало сил самому признаться, что это совсем не хобби, моя давняя юношеская любовь, глубокая, скрываемая до поры и до времени привязанность к эпистолярному жанру, а такое же истинное сердцевинное призвание, как наука, научные исследования, поиски истины. Но от призвания до признания, как известно, путь весьма протяженный. Один путь в науке я прошел до конца. А другой путь давно начат и конца края ему не видно. Мой шеф в
