При попытке выйти замуж - Малышева Анна Жановна
— Все, что связано с милицейской стороной дела, я узнал. Но она ничего не проясняет, — отмахнулся Огурцов.
— Тебе! — заорал Зеленский. — Тебе не проясняет! А мне, может быть, прояснит. Так что там?
— Его пристрелили, как собаку, в упор… — начал Огурцов.
— Не надо про собак, — взвизгнул Зеленский.
— …но не это самое интересное. Пристрелили его в квартире той самой девчонки, которая все время ему досаждала.
— Она и у меня была, — кивнул зам. префекта. — Хитрющая — ужас. Про собачек все расспрашивала.
— Не надо про собак, — улыбнулся Огурцов, но улыбка получилась жалкая и беспомощная. — Так вот, у него при себе была финка. В руке. То есть, видимо, он пришел ее подрезать.
Зеленский кивнул.
— Вы знали? — удивился Огурцов.
— Точно не знал, но он мне намекал, что собирается с ней «разобраться». Так что можно было догадываться. Ты ж его методы знаешь: ножом по горлу и в колодец.
— Чем же она его так допекла?
— Здрасьте! — Зеленский опять перешел на визг. — Она его выследила, он вынужден был базу эвакуировать на старую дачу. Куда уж больше!
— Сначала ведет себя, как последний обормот, — Огурцов стукнул кулаком по столу, — а потом разыгрывает супермена! Всех зарежу, всем кровь пущу! Лучше бы смотрел по сторонам, направо-налево, когда улицу переходит. Девчонка его выследила, ну это мыслимо?
— Что сейчас об этом говорить? — устало сказал Зеленский. — Ты лучше напрягись и подумай, кто мог его пристрелить?
— Я уже весь изнапрягался. — Огурцов обхватил голову руками. — И так прикидывал, и эдак. Знаете, что получается? Никто не мог. Никто. Он никому не мешал. Он всем был нужен. Он — та самая шестеренка, без которой все летит к чертовой матери.
— Но ведь его же убили?!
— Да. Более того — в чрезвычайно странном месте и при очень странных обстоятельствах. Загадка без разгадки.
— Загадок без разгадок не бывает, — оборвал Огурцова Зеленский. — Слушай, а эта девка не могла его шлепнуть? Ну, в порядке самообороны?
— Нет, — Огурцов покачал головой. — У нее алиби.
— Не липовое?
— Нет, самое что ни на есть. Я проверял.
— Слушай, — Зеленский опять принялся расхаживать по кабинету, — а почему он решил ее подрезать? Почему не взял пистолет?
— Не знаю!!! — закричал Огурцов. — Это еще одна загадка.
— Кому-нибудь он мог рассказать, что пойдет к ней вечером? Мог? — Зеленский уставился на собеседника воспаленным взглядом.
— Обычно граждане, решившиеся на преднамеренное убийство, не информируют окружающих о своих планах.
— Хорошо. — Зеленский заговорил спокойно и рассудительно. — Оставим пока шарады и ребусы, представим, что его шлепнул случайный грабитель.
Огурцов выразительно пожал плечами, в том смысле что в такую дикую версию он поверить просто не в состоянии.
— Что-то я не слышал, чтобы современных грабителей привлекали полунищие журналисточки. Да и зачем вламываться в квартиру с целью кой-чего украсть именно в то время, когда хозяева уже должны быть дома. Тем более что в течение рабочего дня ее никогда дома не бывает, а дверь в ее квартиру открывается ногтем.
— Но ничего другого мы не можем придумать! — возмутился Зеленский. — Думай, как быть. Нам-то ничто не угрожает?
— Надеюсь, что нет. — Огурцов протянул вперед дрожащую руку и принялся загибать пальцы: — Девчонка раскручивала собачью линию, так? Так. Следила за Морозовым из-за этого, так? Так. Собачек жалела, ой, извините, про собак больше не буду.
— Да ладно, — махнул рукой Зеленский.
— Рискнем. Надо ехать туда и брать у них бумажки.
— Зачем ехать? — насторожился Зеленский. — Пусть охранники подвезут.
— Они не соглашаются оставаться там поодиночке, — с раздражением пояснил Огурцов. — Боятся. Говорят, что и вдвоем им неуютно — не получается наладить охрану, как надо.
— Ладно, поезжай ты, — Зеленский не то чтобы успокоился, но поутих. — Поезжай. Но осторожнее! Осторожнее, прошу тебя.
— Сам боюсь.
Огурцов приехал на дачу ранним утром, бегло пробежал их послания, сквозь зубы заметив, что «слов многовато», но страх определенно застил ему глаза, и потому, наверное, он не насторожился и ничего не заподозрил. После его отъезда все заложники заметно повеселели, но нервы и у них были на пределе. Дошло до того, что Маша Зуб тихонечко начала бормотать «Отче наш» и креститься, а застарелый атеист Тропин Счел подобное поведение более чем уместным.
— Только бы пронесло, — говорил он, глядя вверх, — только бы поняли…
Глава 41
ВАСИЛИЙ
Саша не приехала ни в девять утра, как он ей приказал, ни позже, но Василий почему-то не удивился. Усталый и заторможенный после бессонной ночи, он вяло реагировал на окружающее, но спать не хотел. После убийства Морозова главной его надеждой стала ночная приятельница Ольга Викторовна Гузева, или, по-простому, Лялька.
— Сам поеду посмотрю за ней, — решил Василий.
И, разминая затекшие мышцы, пояснил коллегам: — Не доблести ради, а любопытства для.
— Зачем же самому-то мараться? — попробовал возразить Леонид. — Послать, что ли, некого?
— Поеду, — упрямо сказал Василий. — Да и здесь нечего высиживать, с тоски подохнешь.
— Не отговаривай его, — посоветовал Леониду Гоша. — Он же сам признался, что девица красивая, фигуристая, культура, образование, все дела. А товарищ капитан никогда таких фигурантов друзьям не отдает. Жадный. Все себе да себе.
Услышав злобный рык Василия, Гоша прикрылся папкой с «Делом» и тоненько заблеял:
— А мы что? А мы ничего. Дело-то молодое, оно и понятно.
Надо отдать должное терпению старшего оперуполномоченного Коновалова, Ольгу Викторовну он дожидался довольно долго, почти три часа. За это время его «Жигули» превратились в небольшой сугроб-чик, потому что снег шел не переставая. Впрочем, с точки зрения маскировки, осадки были только кстати.
Лялька вышла из дома, села в свою машину и рванула с места, как заправский гонщик. Василий висел у нее на хвосте и всю дорогу громко разговаривал сам с собой, возмущаясь и радуясь одновременно тому факту, что бдительность и осторожность девушке, судя по всему, неведомы — она даже не удосужилась проверить, следят ли за ней.
— Не чует она опасности, ежики зеленые, — радовался старший оперуполномоченный. — Молодая, необученная.
— Лялька привезла Василия к маленькому ресторанчику на западной окраине Москвы. Внутрь старший оперуполномоченный заходить не стал — помещение ресторана оказалось небольшим и спрятаться там было негде. Пришлось зажигалкой размораживать пятачок окна и подсматривать в образовавшийся глазок. Василий пережил немало неприятных минут, наблюдая, как сожительница Морозова ест горячий суп и выпивает водку. Что творилось в желудке промерзшего капитана Коновалова и в его бессмертной, но истосковавшейся по теплу душе, трудно описать словами. Правда, сам Василий, приникнув к заледеневшему окну, комментировал происходящее весьма красноречиво. Помимо настойчивых пожеланий обжечься и подавиться супом, Василий рекомендовал Ляльке «сдохнуть», причем немедленно.
Она вопреки пожеланиям вяло ела супчик, попивала водочку и вскоре разрумянилась и похорошела, что довело бедного старшего оперуполномоченного буквально до истерики.
— Гнида, — цедил сквозь зубы Василий, — только бы жрать!
Кульминация, как сказал бы бывший студент Школы-студии МХАТа Леонид Зосимов, наступила в тот момент, когда Ляльке принесли свиную отбивную. Капитан Коновалов был мужественным человеком, привыкшим легко и спокойно переносить тяготы жизни, но здесь и он дал слабину и чуть было не бросил наблюдательный пункт. Только чувство долга и страстное желание увидеть того, с кем Лялька назначила здесь встречу (а в том, что встреча-таки назначена, старший оперуполномоченный не сомневатся), удержало Василия на посту.
Каково же было ему, бедному, когда Лялька, доев и допив, преспокойно вышла из ресторана и уселась в свою машину.
