Доказательство от противного - Дмитрий Александрович Алейников
Почти у самой школы Миша заметил группу ребят, столпившихся вокруг тележки, на которой возвышалась приличная горка из подобных Мишиной газетных пачек. Держал тележку Андрей, а Леша что-то с жаром доказывал собравшимся вокруг него одноклассникам.
Мише стало интересно, и он подошел ближе, чтобы послушать, в чем дело.
Сначала мальчик просто не поверил своим ушам. Леха убеждал слушателей не нести их тюки и свертки в школу, а… продать ему! Именно продать: по три копейки за килограмм.
Судя по сваленным на тележке пачкам, многих им уже удалось убедить избавиться от вторсырья с явной выгодой.
Кто-то поставил на тележку свою пачку. Леха шустро и деловито подцепил ее крюком бытового безмена, громко объявил вес и тут же отсчитал двадцать одну копейку.
Миша встал чуть в стороне и наблюдал за процессом скупки макулатуры. Он бы с удовольствием избавился от своих пяти с половиной килограммов, но ему было интересно, что двое ребят собираются делать с этой кипой бумаги. Он прекрасно помнил, как облапошил своих одноклассников Том Сойер, скупив у них по сходной цене билетики за выученные стихи.
Миша не то что подозревал, а, зная Лехину неугомонную предприимчивость, был просто уверен, что за этим мероприятием кроется какой-то подвох. Но какой? Может быть, ребята хотели установить мировой рекорд по количеству сданной макулатуры? Зачем? Получить грамоту на общешкольной линейке? Нет, вряд ли. Судя по количеству собранной бумаги, они уже потратили не менее трех рублей.
Не похоже, чтобы троечники-прогульщики рвались получить похвалу от завуча по внеклассной работе. Конечно, можно было предположить, что в них проснулась беспощадная совесть пионера, но проще было представить себе, что в школе на завтраки начали раздавать мороженое.
Что можно сделать с такой кучей старых газет? Миша вспомнил, как они с папой делали из газет папье-маше, а потом лепили из серой скользкой массы мушкетеров и гвардейцев кардинала, книжку о которых недавно купила мама. Мишка терпеливо дождался, пока ее прочитают родители, а потом проглотил ее сам меньше чем за три недели, что для такой толстой книжки было сроком рекордно коротким. Прочитав «Мушкетеров», Мишка заболел игрой в них: в маминой шляпе с полями и длинным прутом в руке он носился по квартире, тыкая своей «шпагой» во все подряд, что вызывало беспокойство мамы и бабушки: «Миша, ты что-нибудь разобьешь!» Тогда папа, чтобы направить энергию сына в менее разрушительное русло, научил его секрету превращения старых газет в фигурки. Когда свежевылепленные мушкетеры высыхали, они становились довольно прочными, и, раскрасив их гуашью, можно было устраивать настоящие сражения. Мама, правда, ворчала, что в пятом классе явно поздно играть в солдатики, но эта игра была гораздо менее шумной и хлопотной, чем та, при которой Мишка лично перевоплощался в д’Артаньяна. Все это было здорово, но вряд ли гора газет на тележке предназначалась для переработки в папье-маше.
Что еще? Еще можно было отнести макулатуру в приемный пункт и сдать. Но там платили только по две копейки. Да еще давали талончики на книги. Но что толку в этих талончиках? Чтобы купить по ним книги, нужны были деньги. Да и не походил Леха на столь отчаянного книголюба, чтобы возиться с макулатурой, да еще и тратить на нее столько денег!
Так и не придумав правдоподобного объяснения происходящему, Миша сбыл, свою макулатуру и, положив вырученные шестнадцать копеек в карман куртки, поспешил в школу.
На следующий день в рекреации возле учительской появилась «Молния» с итогами сбора вторсырья. Миша был, пожалуй, единственным, кто уделил стенгазете более десяти секунд. Он внимательно просмотрел итоговые таблицы. Напротив фамилий Лехи и Андрея красовались ноли. Кстати ноли стояли напротив почти всех фамилий учащихся пятых и шестых классов. Шестой «А» вообще оказался на последнем месте, «напомогав» Родине всего девятью килограммами бумаги.
Миша тогда так и не понял, зачем друзьям понадобилась эта макулатура, и вскоре перестал ломать над этим голову. Сейчас же, слушая пламенную речь директрисы, Миша вспомнил эту историю. Если под теми страшными эпитетами подразумевался срыв пионерского мероприятия, то, конечно, можно было устроить виновным головомойку, но при чем здесь следователь?
Дверь спортивного зала приоткрылась, и в проеме показался Дима Родионов — председатель Совета дружины.
— Можно? — спросил он своим не устоявшимся баском.
— Да. — Директриса повернулась к дверям. — Заходите.
Не успел Миша удивиться, что она обращается к восьмикласснику на «вы», как в дверь начали протискиваться другие члены Совета дружины. Интересно, директриса заранее знала, что все они стоят за дверью, или угадала, что они там?
Старшеклассники, неуверенно озираясь, подошли к стоящим возле матов учителям и встали рядом с ними тесной кучкой.
Директриса окинула их грозным взором, потом вновь повернулась к шеренгам пятиклассников.
— Сейчас я передаю слово секретарю парторганизации школы Тамаре Стефановне Есиповой. — Она сделала приглашающий жест. — Прошу вас, Тамара Стефановна.
С этим директриса отступила к учителям, отдавая инициативу русичке.
— В связи с произошедшими событиями, — безо всякого вступления затараторила она звенящим фальцетом, — я считаю необходимым немедленно провести открытое собрание Совета дружины, обсудить недостойное поведение Лосева и Рымкевича (те, кто еще не догадался, кто виновник этого сыр-бора, приглушенно ахнули) и поставить вопрос об их пребывании в рядах пионерской организации. Родионов!
Тамара Стефановна почти по-военному четко развернулась к не сводившему с нее преданного взора председателю Совета и ткнула пальцем в некую точку на полу перед собой. В два прыжка Родионов оказался стоящим в этой точке.
— Товарищи, есть предложение открыть собрание… — завел Родионов столь же знакомую, сколь и ненавистную всем песню.
Разумеется, предложение открыть собрание было принято единогласно. Быстро решили и вопрос о президиуме и председательствующем — им оказался сам же Родионов. На повестке дня стояло два вопроса: о недостойном поведении пионеров Лосева Андрея и Рымкевича Алексея и об исключении их из рядов пионерской организации.
Шестиклассники жадно ловили каждое слово, ожидая, что вот теперь-то их наконец посвятят в суть происшедшего. Миша слушал и не мог понять: то ли все выступающие забывают изложить суть случившегося, то ли полагают, что о событиях этих уже давно всем известно. Может, он один ни о чем не знает, а вся школа давно уже в курсе дела?
Выступили два члена Совета дружины. Оба подняли облако общих фраз, не коснувшись самого интересного: что же такого недостойного и неприемлемого совершили эти два отщепенца? Что
