Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов
Ночью Колька поймал себя на том, что запихивает в рот полный слюны ворсистый уголок одеяла. Уже в утренней дремоте всплыл в голове рассказ приятеля о том, что на Краснопресненский механический завод берут школьников: для производства снарядов нужны дополнительные руки – там платят зарплату и кормят в столовой. От слова «столовая» снова заныло в брюхе. Колька окончательно проснулся и решил, что сегодня после школы он пойдет не прямиком домой, а в сторону черных заводских стен с закопченными окнами.
Так пятиклассник оказался на проходной. Старик в толстенных очках прищурился, глядя на незнакомого мальчика:
– Куда? Опоздал на смену, прогудело уже. Пропуск покажь.
– Я на работу устраиваться. – Колька зачем-то старался говорить солидным басом.
Вахтер всмотрелся в крепкую кряжистую фигурку и махнул сморщенной ладонью.
– Налево иди, во второй цех, токарный. Мастера ищи, Николая, Сапера без глаза, – и добавил, глядя вслед торопливо удаляющемуся Кольке: – Не балуй там! Второй цех!
Колька торопливо шел по территории, крутил головой, рассматривая огромные вытянутые цеха, за грязными окнами которых деловито сновали темные силуэты, мерно гудели станки.
Он с трудом потянул на себя дверь с нарисованной двойкой, сделал несколько шагов в темное помещение с тусклым светом и застыл, оглушенный непривычным грохотом. Над ухом раздался хриплый оклик, от которого Колька невольно дернулся, а обернувшись, замер в испуге. Сверху на мальчишку смотрела маска из сморщенных алых рубцов с черной щелью вместо рта и пустой глазницей на месте правого глаза. Левый же сверкал злостью из-под натекшей опухлости века.
– Ты кто такой? – прокричал обожженный человек и для убедительности тряхнул застывшего с открытым ртом пацана рукой в бугристых ожогах.
– Пожарский я, работать, – выдавил из себя Колька, отвести взгляд от пустой глазницы он был не в силах.
Мастер наклонился поближе и прокаркал в ухо:
– Сколько лет?
– Дес… Тринадцать! – выпалил мальчишка и расправил плечи.
Мастер окинул его взглядом: врет, больше 10 ему не дать. Тощий, но жилистый, широкий разворот плеч, а кисти с длинными пальцами уже наливаются юношеской силой. Можно попробовать мальчишку за станком, выбора все равно нет. Работников катастрофически не хватает, Красная армия страдает от дефицита деталей, патронов, обмундирования. И начальство звонит, требует, грозит всеми карами за невыполнение плана. За станками стоят старики, дети, женщины.
– Родители где? – рявкнул мастер.
– Отец на фронте, мама с сестрой сидит, она маленькая, – крикнул Колька и с ужасом понял, что забыл про бас.
– Раздевалка. – Изуродованный обрубок указал куда-то в темноту слева. – Портфель там свой оставь. Мешок, щетку и совок бери в углу: сегодня на уборке. По полу стружку железную у станков скидывай в мешок. Завтра в восемь чтобы здесь был, метрику у матери возьми для бухгалтера. На фрезе буду учить.
Так потекли рабочие будни: подъем под Наташкино хныканье, ледяная вода из ведра на кухне. Руки в рукава подранной отцовской телогрейки, а по дороге кусочки сухаря в рот и смачное ощущение на языке их пшеничного вкуса. Потом десять-четырнадцать часов изнурительной работы у станка с единственной радостью – перерывом на обед.
Основную часть зарплаты забирали на оплату питания в столовой, а остаток Колька отдавал матери. Наташка перестала кашлять, а у матери исчез взгляд побитой собаки. Закончилось сосущее чувство голода, зато теперь Николаю все время хотелось спать: от жужжания станка закрывались глаза, руки норовили схватиться за вращающиеся детали. Но тут над ухом раздавался окрик одноглазого мастера Тарасова, который, зная о вечной сонливости малолетних работников, то и дело устраивал им перекличку, чтобы не задремали и не свалились с ящиков прямо на станки.
Бывший сапер выжил после взрыва вражеской мины, но получил ожоги и остался без нескольких пальцев. Через полгода мучительного лечения в госпитале в возвращении на фронт медицинская комиссия ему отказала. Что там делать калеке, который еле шевелит обрубками конечности и слеп на один глаз! Пришлось идти работать на завод мастером, срочно изучать токарное дело.
В подчинение Тарасову дали детский сад, как он про себя называл подростков 10–12 лет, своих главных работников. По военной привычке он организовал на работе железную дисциплину: на жалобы и слезы внимания не обращал, приучил ребят откликаться на перекличке громким «Здесь!». Работали юные трудяги без учета времени, до выполнения нормы, а на обед ходили строем. Токарный цех неизменно выполнял и перевыполнял план благодаря системе, налаженной мастером Тарасовым, которого за глаза весь завод называл Сапером. На всю зарплату и пенсию он покупал на толкучке пряники или сухари и выдавал их в конце дня по одной штуке работникам с лучшими результатами.
Несколько раз Сапер оставлял шустрого Пожарского в ночную смену, хотя это и запрещалось. Но пока идет война, не до правил, а мальчишке лишняя копейка к зарплате – подспорье. И самое важное, что после ночной смены выдавали дополнительный паек: брикет горохового концентрата, кулек с крупой и огромную тарелку щей из жестких кочерыжек.
Из-за усиленного пайка и произошло Колино знакомство с Давилкой.
После суток у станка юный работник брел домой по предрассветной улице, прижимая к груди кулек с крупой и пачку концентрата в тонкой бумаге. Размышлял, что дополнительный паек пришелся как раз кстати – у матери совсем развалились единственные ботинки, поэтому оставшиеся карточки пришлось обменять у торгашей на потертые сапоги. А до конца месяца целых пять дней. «Один день сухари, один день гречку, потом еще гороховую кашу. По карманам бы распихать продукты, иду как дурак с рублем», – вяло подумал Колька, мысли в затуманенной голове шевелились медленно, словно в толще воды.
Удара он не почувствовал, вернее, не понял – спас плотный отцовский картуз на ватине. Просто потемнело в глазах, и земля резко прыгнула в лицо. Кто-то носком ботинка больно ударил по ребрам, так что стоящий на коленях Колька скрючился от боли, раскрыв в беззвучном крике рот. Мелькнул серый бок брикета. Колька попытался ухватиться за свое богатство, но пальцы только зацепили угол кулька, гречка рассыпалась коричневыми камешками по грязному снегу. Кто-то хрипло выругался, сорвал с его головы картуз и ударил в ухо до звона и темных кругов перед глазами.
Пока Колька
