Олег Агранянц - Убийство в Кокоа-Бич
Я согласилась.
Он включил компьютер, и через несколько минут на экране появились первые строчки.
— Я не буду вам мешать.
Он вышел, а я осталась наедине с рукописью. Больше ста страниц. Я вынула из кармана флешку и для начала скопировала весь текст. Потом принялась читать.
* * *Повесть началась с истории о том, как студент третьего курса Саня Мешков вместе с товарищем по курсу Борей Ферапонтовым и двумя студентками с того же курса Любой Золотовой и Верой Большаковой является в военкомат. Там майор говорит им, что они, даже девочки, мобилизованы, и у них два варианта: ехать по назначению или трибунал. Выбрали ехать по назначению.
В воинской части, куда они прибыли, уже находилась большая группа студентов из разных институтов. Ребята стали теперь командирами отделения из пяти-шести солдат. Чем они занимались, Мешков умалчивал, ссылаясь на государственную тайну. К каждому из них прикрепили девчонку, которая отвечала за медицинскую часть. К Борису Ферапонтову прикрепили его институтскую подругу Любу Золотову, а к будущему профессору девчонку из Свердловска Тамару Князеву.
А дальше пошел полный маразм. Я не знаю, под каким микроскопом рассматривал будущий профессор свое прошлое, но его записки показались мне просто порнографией, причем порнографией в совершенно не понимаемом мною жанре, который называют «женским доминированием». Это была история о том, как четыре девицы — Вера Большакова, Тамара Князева, Люба Золотова и Надя Крюкова — развлекались самым странным образом. Одним из объектов развлечения Тамары Князевой оказался будущий профессор.
Читать было противно, но я читала. Нудное описание совершенно неинтересных происшествий, философские отступления. Но вот два эпизода привлекли мое внимание. Сначала Мешков описывает случай, произошедший с Тамарой Князевой. Она спускалась в клубе по лестнице, и с третьего этажа на нее упал бюст Ленина. На плечо. Еще пару сантиметров — и попал бы в голову. Начальство сделало все возможное, чтобы замять дело. Еще бы, бюст Ленина! Несчастный случай — и все.
После несчастного случая Тамару на несколько месяцев поместили в госпиталь, и с будущем профессором начала работать девочка из местных. Ее звали Лера. Профессор с восторгом и умилением описывал свою новую помощницу. Она по утрам приносила какао, а он воровал в столовой хлеб и масло, и они пили какао с бутербродами. Когда Тамара вернулась из госпиталя, ее назначили на другой участок, а при профессоре осталась его Лера.
Потом мое внимание привлек еще один эпизод. Саня Мешков встретил в парке Тамару Князеву и ее двух подруг, они издевались над солдатом. Тот стоял голым, а они заставляли его прыгать. Он прыгал, а Тамара приказывала: «Прыгай быстрее, Качалкин-Молчалкин! Прыгай выше, Качалкин-Молчалкин!». Профессор сопровождал эту историю злыми комментариями в адрес Тамары.
А дальше повествование о том, как по истечении трех лет все они разъехались по домам. Саня Мешков женился на Лере и уехал с ней в Москву, где продолжал учиться в институте. Лера окончила медицинский институт и работала участковым врачом. У них родилась дочь, которую они назвали тоже Лерой. И стало у них две Леры: одна большая, другая маленькая.
Борис Ферапонтов и Люба Золотова, вернувшись в институт, не разговаривали друг с другом. После окончания института она по распределению уехала в Ростов, там вышла замуж за грузина, у них родился сын. Борис женился на какой-то спортсменке, и у них тоже родился сын. А потом оба развелись, и кончилось все, как в романе. Люба перебралась в Москву, они помирились и зарегистрировали брак. Дела у Бориса пошли отлично, он быстро защитил сначала кандидатскую, потом докторскую. Люба где-то работала на полставки, оба мальчишки жили с ними. Дела у его другой институтской подруги Веры Большаковой шли неважно. Она так и не смогла защитить кандидатскую.
Не забыл профессор и Тамару Князеву. Та вернулась в Свердловск, окончила университет, работала на кафедре органической химии, потом устроилась журналисткой в местную газету. Приезжала в Москву, говорила, что пишет книгу о выдающихся молодых химиках и готовит целую главу о Борисе.
Записки заканчивались рассказом о том, как профессор Мешков вместе с обеими Лерами уехал в Бостон и почти двадцать лет работал на факультете естественных наук Бостонского университета.
* * *Профессор несколько раз заходил, приносил кофе, бутерброды, извинялся, что в отсутствии супруги не может предложить мне чего-либо более существенного. А я читала и перечитывала. Отец меня учил: «Не верь сказанному, верь написанному. Чем большую чушь написал человек, тем легче понять, что он скрывает».
А потом я подумала: может быть, все проще. Он написал повесть, не имеющую никакого отношения к убийству Тамары и, тщеславный как все авторы, увидел во мне читателя. За одну ночь он поменял фамилию какой-нибудь своей героини на Князеву. И Качалкин-Молчалкин возник после моего упоминании о Молчалине.
Я посмотрела на часы. Половина первого.
Появился профессор.
— Я прочла ваши записки. Вчера вы сказали, что сегодня в три у вас семинар.
— Да. Я отошел от активных дел, но иногда провожу семинары.
— Может быть, мы продолжим нашу беседу завтра утром?
— Хорошо. Завтра утром.
* * *Через полчаса я уже была в своем номере. Перевела содержимое флешки на свой компьютер, позвонила отцу, рассказала о беседе с профессором. Отец был краток:
— Перекинь мне содержимое флешки и больше не отвлекай.
Я отправилась обедать в Dandy's и весь остаток дня смотрела по компьютеру старые фильмы.
9. Вера, Надежда, Любовь и другие
На следующий день Мешков снова встретил меня у дома, проводил в холл. Я села в кресло, он рядом.
— Вчера я внимательно прочла ваши записки. У вас хороший слог. У вас получилась неплохая повесть… правда, для особого круга читателей. Однако мое любопытство вы не удовлетворили. У меня к вам есть вопросы. Встречались ли вы с Тамарой Князевой здесь, в Соединенных Штатах?
— Да, один раз. Она нашла меня лет пять назад. Приехала ко мне в лабораторию. Не хотела, чтобы о ее визите знали моя жена и дочь.
— Ваша супруга знает о визите Тамары?
— Что вы! Нет! Нет!
— По вашему тону я поняла, что эта встреча не оставила у вас приятных воспоминаний. О чем вы говорили?
— Она сказала, что у нее только что умер муж и теперь она в абсолютно безвыходном финансовом положении. Обычные в таких ситуациях слова: «могу помереть с голоду», «я на грани», «ты должен мне помочь». Ну и в конце угрозы. «Я сейчас пишу книгу. Уже кое-то написала про тебя, про то, чем мы занимались, когда были в армии».
— То есть она пыталась вас шантажировать?
— В какой-то степени. Она сказала: «Ты меня знаешь, я бесчестная, подлая, могу и приврать. Но если дала слово, то все. Все, что написала про тебя, выкину. Мне нужно двести долларов каждый месяц, чтобы оплачивать кондоминиум. Он стоит восемьсот долларов в месяц. Но шестьсот могу платить сама».
— Она рассказывала, где живет?
— Да. Во Флориде, в Кокоа-Бич. Приглашала в гости.
— И вы согласились высылать ей деньги?
— Мне ничего не оставалось делать. Месяц назад она мне сказала, что хочет полностью выплатить кондоминиум. И для этого ей нужны четыре тысячи долларов. И добавила: «После этого ты меня забудешь».
— И вы послали эти деньги?
— Мне ничего не оставалось делать.
— Я вас понимаю. Но почему вы написали в чеке: «на ремонт машины»?
Он немного растерялся. Очевидно, он забыл, чтонаписал в чеке. Но быстро нашелся:
— Я не хотел, чтобы об этом знала жена.
— На каждом чеке, который вы отправляли Князевой каждый месяц, вы тоже писали «на ремонт машины»?
— Да, да, конечно.
— Мы не нашли у Князевой никаких документов, подтверждающих ежемесячное получение денег. Вы действительно высылали ей деньги?
— Дело в том, что… — замялся Мешков.
* * *— Дело в том, что ты скоро совсем заврешься и тебя начнут подозревать в убийстве.
В двери стояла стройная женщина лет шестидесяти пяти в открытой серой блузке и длинной, почти до полу, серой юбке.
— Валерия Александровна? — спросила я.
Она кивнула головой.
После прочитанного я представляла ее не такой. Меня удивило ее лицо; скорее, не лицо, а взгляд, злой взгляд. Я уверена, что она слушала наш разговор с самого начала.
— Ах, Лера, я не знал, что ты вернулась, — начал Александр Аркадьевич, но она его оборвала.
— Как умерла Князева?
— Ее убили.
— Это я слышала.
— Сначала ее кололи булавками, потом чем-то били, а потом на нее уронили большой телевизор. Телевизор упал на лицо.
— Что написано в медицинском заключении?
