Никита Филатов - Мышеловка капитана Виноградова
Виноградов, вежливо отклонивший предложение принять участие в трапезе, ссылаясь на крайнюю занятость, действительно успел переговорить по меньшей мере с двумя десятками людей — по две, пять, десять минут, в некоторых случаях, по обоюдному согласию, перенося беседу под честное слово в другое место и время. Слегка подташнивало от выпитого «под разговор» литрового кувшинчика крепчайшего кофе, одежда пропиталась табачным дымом.
— У тебя как, нормально? — спросил Следков на обратном пути.
— Да так… Посмотрим.
— К нам претензии есть?
— Нет, что ты. Спасибо — и тебе, и ребятам. Сочтемся.
— Уж конечно.
— Знаешь… Вы были бы очень хороши в двух случаях — или при жесткой диктатуре, или в стране, настолько защищенной многовековыми демократическими традициями, что никакой ОМОН их расшатать не способен, — ну там Англия или Швеция. А в наших условиях… Бес его знает, куда вас повернет.
— Умный ты мужик, Виноградов. Даже слишком. Не горюй, если что — нас с тобой на соседних фонарях повесят. Что те, что эти. Бывай здоров.
— Счастливо. Еще раз спасибо, ребята!
— Маразм крепчал, и танки наши быстры! — Виноградов потянулся, поправил ремень подмышечной кобуры. — Тебе-то что со всего этого, Игорек?
— Ни фига себе! Весь город гудит по поводу вчерашнего беспредела в «Ориенте», чистопородный транспортник Виноградов там центрового изображает… Да у нас в инспекции телефоны раскалились! — Игорь Владимирович Телков, аккуратно причесанный, в чистенькой форме с академическим значком, нервно щелкнул зажигалкой. — Я ж теперь морскую милицию курирую. И тебя, обалдуя, тоже, между прочим.
— Так мы, ваше благородие, потому к вам со всем нашим уважением… Подойдет жене? — И Виноградов достал из «дипломата» элегантную коробочку.
— «Черная магия»? Сколько?
— Для вас — госцена.
— Так не бывает. — Телков достал деньги, рассчитался. — Спасибо. Понимаешь…
— Понимаю, сам такой.
— Да я не об этом. Был бы кто другой на твоем месте… А ведь для меня ты на всю жизнь — Первый Учитель. Полтора года, помнишь, — чего только не было!
— Не обижайся, но, видимо, хреново я тебя учил.
— Считаешь — сбежал с оперативной работы? Может, ты и прав, но, во-первых, — без штабов еще никто не обходился, здесь тоже, поверь, не сахар, а во-вторых… В стране — бардак, зачем, во имя чего шкурой рисковать — за гроши притом? Именно теперь главная задача — выжить, сберечь себя, чтобы когда все утрясется…
— Слушай, а я удивлялся — почему тебя милиционеры Гаденышем тогда прозвали…
— Пошел ты! — побагровел было Телков, но сдержался. — Ладно, после второго инфаркта меня вспомнишь. Семью только твою жалко — ты ж Таньку с двумя детьми нищими на сторублевую пенсию оставишь: машины нет, дачи нет. Одно пальто кожаное и понтов на миллион.
— Всего доброго.
— Постой! Тебя же не просто так вызывали. Напишешь объяснительную по вчерашнему, мне отдашь. И не выдрючивайся, ради Бога! Грамотно напишешь — смогу замять… Последний раз.
— Хорошо. Ты извини меня — нервы.
— Ладно, проехали. И еще. Сегодня к шести надо подойти к начальнику кадров, Петрову, в двадцать шестой кабинет. Будут решать вопрос о твоей стажировке у немцев — помнишь, то, что с прошлого года прорабатывалось. На пару недель. Так что — затихни и не рыпайся.
— Игорек, не могу я к шести — встреча в пять.
— Опять по Квадратному разборки?
— Как сказать…
— Далеко?
— Да так…
— Попытайся все-таки успеть. Я предупрежу Петрова, что просишь перенести на полседьмого, но уж тогда не опаздывай — полковники ждать не любят. Мы с Петровым, кстати, тоже в Гамбург с вами едем, всего на Управу человек десять…
— Все, опаздываю, подробности потом расскажешь.
Виноградов расстелил вчерашнюю газету и аккуратно присел на скамейку, по-весеннему не слишком чистую. Расстегнул плащ, достал книгу и углубился в чтение, не забывая, впрочем, поглядывать то и дело в сторону замыкавшей неухоженную аллею ажурной калитки. Этот скромный, уютный скверик между Механическим институтом и Молодым театром по ряду причин отвечал самым жестким требованиям конспирации и периодически использовался Виноградовым для наиболее деликатных встреч. Слепило солнце, отражаясь от глянцевых страниц, умиротворенно тяжелел сытый желудок. Клонило в сон.
— «…Человеком нельзя питаться систематически. Человеком можно только время от времени закусывать». Что это ты читаешь, Виноградов?
— Через плечо заглядывать неприлично, Петрович. Мирных граждан пугать — тем более. А читаю я Конецкого Виктора Викторовича, своего любимого писателя. Слышал?
— Читал. Ничего пишет, смешно… А вообще — злой он какой-то.
— Смешно… Умно он пишет, умно! А умные — все злые. Но не злобные.
— Есть разница?
— Конечно. Злость — сила созидательная, а злобность…
— Давай к делу, времени мало. Я пока эту твою шхеру нашел… Кстати — неплохо. Не возражаешь, если я здесь тоже с людишками видеться буду?
— Стакан нальешь — ради Бога. Шутка.
— Договорились. Груздев твой где?
— Не будет. Его намертво припахали — по той группе, что в «Ориенте» зацепили. Звонил сегодня с утра из аэропорта — рейс на Алма-Ату. Так что — выпал Груздев из расклада.
— Что ж поделаешь…
— Обидно. По «Спортспейсу» без него ни черта не сделаешь, тамаринские архивы все в Управлении по организованной… Он даже источников своих озадачить не успел.
— Брось. Контровского когда ухлопали? Во вторник. А сейчас — пятница. Это ж тебе не кино по телевизору: шесть серий в неделю — и преступление раскрыто.
— Он мне будет объяснять! Теоретик…
— Ты-то что-нибудь от трам-тарарама в «Ориенте» поимел?
— Головную боль в основном. Сегодня еще придется в Управление ехать — отписываться. А тут еще заграницей соблазняют…
— Я в курсе маленько.
— Тем более. Сам знаешь, может, послать все это…
— Решай сам.
— Ладно… В кабаке я тех девок установил. Официанта. Еще кое-кого выдернул… Контровский трижды ходил звонить, то ли Мише, то ли Грише, так и не дозвонился. Номер по памяти набирал — судя по всему, и до ресторана из гостиничного номера звонил, без толку. Кстати, Петрович, обязательно запиши себе: власть нашу, паразит, ругал.
— Это чем она ему не угодила?
— Говорит — в Совдепии, дескать, как большевики телефон с телеграфом захватили — так и не чинят.
— Пошел ты… Неужели серьезно — больше ничего?
— Абсолютно. Володин почти не пил — осторожный, черт, особенно за рулем. Да и Контровский не из болтливых — тамаринская школа.
— Я только что в прокуратуру звонил — Ишков дело заканчивает. Свидетели, вещдоки — все путем. Мотив…
— Сухарев — человек серьезный. — Виноградов длинно, как умеют выпускники только самой знаменитой в стране высшей мореходки, выругался. — Гори оно огнем! Сегодня в пять тут в одном месте перетолкую — и хватит. Себе дороже.
— Жаль. А я тут кое-что нарыл.
— Ну?
— Так если тебе незачем…
— Кончай выпендриваться.
— Первое. Ту самую историю с амурными похождениями Контровского можешь вычеркнуть — долго объяснять, но там пусто.
— Верю.
— Придется. Второе. Партия стволов, аналогичных примененному Перегоненко, была изъята нашими чекистами две недели назад в Закавказье, на базе боевиков.
— Чьих боевиков?
— Читай справку. — На колени к Виноградову легла компьютерная распечатка. — Номер в серии совпадает.
— Ого! Как я понимаю, отдать ее ты мне не можешь?
— Правильно понимаешь… И третье. Вчера на зоне убиты двое горцев. Судя по всему — тамаринский беспредел… С ними такое сотворили! Ломами, арматурой. Особо не скрывали, даже кипеж подняли, чтоб «цинк» на волю побыстрее ушел.
— В городе уже знают?
— Поживем — увидим.
— Если поживем… — Виноградов встал, отряхнул полу плаща. — Спасибо, озадачил.
Они пожали друг другу руки.
— Знаешь, Петрович, не обижайся, но… Классные сыщики и серьезные авторитеты пользуются обычно довольно приличным русским языком, а все эти блатные словечки… Ну не идет тебе!
— С кем поведешься… Впрочем — учту. Ни пуха!
— К черту.
В отличие от «Ориента», скромная, не имеющая даже названия — только горторговский номер — шашлычная не относилась к туристским достопримечательностям. Обшарпанное неказистое здание в изрядно замусоренном переулке, давленая стеклотара и окурки перед входом. Случайный посетитель, проголодавшийся и соблазненный запахом жарящегося мяса, получал, отстояв немалую очередь, в меру жирный шашлык, компот в мутном стакане, вялый салат и нечто, обозначенное на ценнике гордым именем «лаваш». Торопливо съев купленное за одним из шести столов, усеянных хлебными крошками, остатками лука и россыпями соли, клиент торопливо покидал заведение, унося тяжесть в желудке и глубокое неудовлетворение в душе родным общепитом. И только очень внимательный наблюдатель мог заметить двух-трех молодых крепышей с орлиными профилями и вороной шевелюрой, постоянно находившихся — кто на улице, кто у самого входа, кто на расшатанном табурете рядом со стойкой. Неброско одетые, периодически сменяющие друг друга, они под плотными, свободного покроя куртками скрывали помимо тренированных мускулов портативные радиостанции и боевые стволы. Причем кобур для пистолетов не полагалось — в кармане рядом с оружием лежало заявление без даты на имя начальника ближайшего отделения милиции с просьбой принять случайную, только что подобранную находку. Фокус старый и не слишком действенный, но…
