Михаил Серегин - Ловушка для вора
— Во что хотите… — развел руками Щукин.
— Нашел дураков! — воскликнул Иван Иванович. — Кто же с тобой в карты играть сядет! Вы же, падлы, на этом собаку съели! Играть с уголовником в карты — все равно что с налоговым инспектором ссориться, бесполезно.
— Ну, почему в карты сразу, — сказал Щукин. — Можно вот…
Он опустил глаза в пол, и его взгляд вроде бы случайно наткнулся на ореховые скорлупки.
— В скорлупку вот можно, — предложил Щукин.
— В скорлупку? — заинтересовался Моисей.
— Ага.
— Жульничество, — подумав, уверенно выговорил Иван Иванович. — Он нас как липку обдерет.
— А что мы теряем? — резонно возразил на это Моисей. — Стакан водки? Ерунда какая. Зато хоть небольшое, но развлечение…
— Ну ладно… — с явно неохотой согласился Иван Иванович.
Глава 19
Через час уже до крайности возбужденный Моисей кричал:
— Да ты не мельтеши! Ты медленно показывай!
— Да пожалуйста, — пожал плечами Щукин. — Вот…
Он снова шаркнул по столу звякнувшими наручниками и завертел тремя скорлупками, гоняя между ними жестяную пробку от водки.
— Где пробка? — внезапно остановившись, спросил Николай.
— Тут, — ткнул пальцем Иван Иванович.
— Нет, тут, — показал на другую скорлупку Моисей.
— Так где? — переспросил Щукин.
— Вот тут, — повторил Иван Иванович.
Щукин медленно поднял скорлупку. Под ней поблескивала жестяная пробка.
— Вот черт… — с сожалением проговорил Николай.
— Опять проиграл! — завизжал Моисей. — Давай какую-нибудь русскую народную!
— Русскую народную? — задумался Щукин. — А вот…
Он посмотрел на табачный дым, поднимавшийся кверху от тлеющей сигареты Ивана Ивановича, и с удивлением ощутил, как его собственные тягучие мысли стали складываться в длинные и печальные слова:
Разлу-ука, ты ра-азлука…
Чужая сторона-а…
Никто нас не разлучи-ит…
Лишь мать сыра земля-а…
— Все, — закончив, констатировал Щукин.
Нетронутая еще бутылка водки стояла на столе. Щукин посмотрел на нее и демонстративно сглотнул слюну.
— Еще раз, — потребовал Моисей.
— Хватит, — становясь вдруг мрачным, проговорил Николай.
— А чего так? — усмехнулся Иван Иванович. — Думал нас обмануть, а ничего не получилось? Теперь печалишься?
— Неудобно в наручниках, — объяснил Щукин. — Сблочил бы браслеты, начальник… Это золото без пробы…
Моисей вопросительно посмотрел на Ивана Ивановича.
— Нет, — твердо сказал тот. — Даже и не проси. Наручники не сниму. Мы устав, конечно, нарушаем, играя с заключенным, но…
— Я не заключенный! — возмущенно выкрикнул Щукин. — Я подозреваемый! Прошу не забывать!
— Мы устав, конечно, нарушаем, — невозмутимо продолжал Иван Иванович, — но до того, чтобы браслеты сблочить… тьфу! Наручники снять — до этого дело не дойдет!
— Ладно, — вздохнул Щукин, — песен я еще много знаю. Давайте еще раз попробуем. Только так нечестно — неудобно мне в браслетах, вся ловкость рук ни к черту.
— Привыкай, — усмехнулся Иван Иванович.
Щукин снова закрутил на столе скорлупками.
— Кручу-верчу, обмануть хочу! — приговаривал он. — Где шарик? Отвечай поскорей, не задерживай добрых и честных людей.
Он остановился и поднял глаза. Дыхание у него вдруг сперло.
— Вот тут, — ткнул пальцем в скорлупку Моисей.
Щукин приподнял скорлупку. Снова блеснула пробка от бутылки.
— Проиграл! — восторженно воскликнул Моисей.
— Спой что-нибудь эстрадное, — заказал Иван Иванович. — Только потише. А то сверхсрочники прибегут. Они, сволочи, дрыхнут уже, но кто знает…
— Нет! — замотал головой Моисей. — Теперь пускай станцует! Станцуй! — приказал он Щукину.
— Что танцевать? — обреченно вздохнул тот.
— Цыганочку, — вспомнил Иван Иванович. — С выходом! Можешь?
— С выходом, это как? — спросил Щукин, стараясь успокоить рвущееся наружу сердце.
Иван Иванович, очевидно, сам не знал, как это — с выходом. Он подумал и кивнул Щукину головой.
— Можно без выхода…
— Без выхода… — повторил Щукин, вкладывая в эти слова иной, только ему понятный, смысл. — Нет, уж лучше с выходом.
Он поднялся и, отметив подозрительный блеск в глазах Ивана Ивановича, торжественно объявил:
— Русский народный танец! Цыганочка с выходом!
И вскинул скованные наручниками руки кверху.
* * *Моисей только крякнул от неожиданности и крайнего изумления, когда на голову Ивана Ивановича обрушились тяжелые металлические наручники. Иван Иванович даже крякнуть не смог — он молча повалился со своей полки на пол, и ореховые скорлупки захрустели под его телом.
Опомнившись, Моисей крутнулся, вскакивая, но не тут-то было. Щукин, понимая всю серьезность ситуации, когда нельзя медлить ни на миллионную долю секунды, рванулся к нему и, коротко размахнувшись, заехал наручниками Моисею прямо в лоб.
Закатив глаза, Моисей повалился к стенке. Щукин подхватил его и аккуратно переложил так, чтобы его тело не заслоняло проход.
Теперь, когда с первым пунктом плана было покончено, Щукин поднял с пола еще дымящуюся сигарету Ивана Ивановича и глубоко затянулся, одновременно отмечая, как истосковались по никотину его легкие. Потом он быстро и ловко обыскал конвойных, достал ключи от наручников и освободился.
Вытер окровавленные руки о собственную одежду, перед тем как снять ее.
Полминуты — или даже меньше — помедлил, чтобы успокоить взвинченные нервы и хоть что-то слышать за бешеным шумом бьющейся о его виски крови.
Потом выдохнул и снова принялся за дело.
Еще минута ушла у него на переодевание, и вот из купе вышел человек в форме конвойного. Фуражка была глубоко надвинута на лоб. В коридоре вагона трясло и качало еще сильнее, чем это ощущалось в купе, да и шум стучащих колес слышался явственнее.
Кто-то мелькнул в дальнем конце прохода — и Щукин немедленно повернул в другую сторону.
«Пожалуйста, — взмолился он всем известным ему богам. — Пошлите мне хоть немного удачи на этот час! Честное слово, больше никогда и ни о чем не буду просить! Немного удачи и все! Мне бы только уйти отсюда — уйти и никогда не возвращаться!»
Человек в другом конце коридора что-то крикнул Щукину. Николай не разобрал слов, но предположил, что его спрашивают, куда он идет. Пряча лицо в тень, Щукин крикнул в ответ что-то неразборчивое из-за стука колес и махнул рукой по направлению к туалету.
Темная фигура помаячила еще немного и исчезла.
Щукин вздохнул свободнее.
* * *Николай остановился в тамбуре. Все двери, которые он дергал, были закрыты. Окна — зарешечены. А те, какие не были зарешечены, являли собой такую почти непроходимую преграду из толстенного пыльного стекла, что Щукин, только что вырубивший двух конвойных, немного растерялся.
Он понимал, что времени у него крайне мало. Конвойные вот-вот очнутся, и тогда начнется такой кипеж, что небо потемнеет.
Впрочем, оно и так темное — ночь на дворе. Что на руку, конечно, Щукину.
Николай пожалел, что не захватил с собой наручники — ими было бы так удобно разбить сейчас стекло. А голыми руками несподручно…
«И потом, — мелькнула в голове Щукина еще одна мысль, — поезд мчится с той скоростью, на какую он только способен. Если прыгать на такой скорости, можно сломать себе шею».
Щукин огляделся.
Стоп-кран!
«Нет, — мгновенно подумал Николай, — стоп-кран в данном случае не подойдет… Если поезд в таком экстренном порядке остановится, все вертухаи кинутся искать, что случилось. Тогда сразу и обнаружится, что эти два гаврика в отключке лежат, а я, так сказать, отсутствую… Далеко я уйти не успею…»
Тут внезапный шум в другом конце вагона спугнул мысли Николая. Его кинуло в пот.
Щукин бросился в другой вагон.
Там никого не было, но, чтобы как можно на большее расстояние оторваться от возможных преследователей, он пробежал еще два пустых вагона и остановился в очередном тамбуре.
Решив больше не рассуждать, он оглянулся.
На стенке висел огнетушитель.
— Вот им-то я стекло и раздербаню, — пробормотал Щукин.
Он снял огнетушитель со стены и размахнулся.
От быстрого бега кровь в его голове колотилась еще сильнее, чем колеса поезда. Наверное, поэтому он не услышал шаги приближающихся людей. Единственное, что успел сделать Николай — это отвернуться к окну и сложить пальцы у рта, точно курил сигаретку.
Человек в милицейской форме вошел в тамбур. И остановился, неприязненно глядя на Щукина. Николай только сейчас вспомнил, что в левой руке он все еще держит огнетушитель.
— Ты чего? — сказал человек.
— А что? — не поворачиваясь, спросил Щукин.
