Владимир Печенкин - Неотвратимость
Клаузер глянул в листок с записями.
— Верно. Так что?
— Это же… — вскочил лейтенант Шилов. — Товарищи, это же Паньшин стрелял! Он, точно!
— На чем основана такая уверенность? — спросил Клаузер.
— Да на многом! Зубы у Паньшина в самом деле неприятные, редкие, шофер точно это заметил. Вот и Бурцев сразу на Паньшина подумал.
— Думайте, что хотите, а для обоснованной версии факты дайте.
Вот вам факты. Паньшина я хорошо знаю, на последнюю отсидку за хулиганство я его задерживал. Живет в Шайтанке, на той самой улице, в том конце, где происшествие…
— Хороший жулик возле своего дома не пакостит, — заметили ему.
— Так то хороший — если такие имеются вообще. А Паньшин даже на преступление слабак. А вот оружие может иметь — у Бурцева есть заявление о пропаже в Шайтанке охотничьего ружья.
— И хозяин, у которого украли, с той же улицы, недалеко от Паньшиных живет, — кивнул участковый. — Позавчера проводил я воспитательную беседу с одним нашим гражданином, Лямовым. Возле магазина ходил он, спотыкался. Спрашиваю: с какой радости пьешь опять, Лямов? Отвечает: наоборот, мол, с горя — ружье сперли. Повел его к себе, велел сейчас же заявление написать о пропаже. Подробно опросить невозможно было — выпивши он сильно был. Ружье похищено 21 ноября, заявление от Лямова я стребовал 24-го, а в шофера стреляли 26-го.
Майор Палинов поддержал версию коллег:
— Паньшин у нас на учете, как неоднократно судимый. Сейчас найдем его учетную карту.
Участковый Бурцев и инспектор Шилов знали подозреваемого лично, их сведения дополнили данные учета.
Паньшин Сергей Павлович, 1954 года рождения. Самый расцвет, трудиться бы да жить в радость. Но какая уж там радость! В семнадцать лет осужден на полтора года лишения свободы за попытку насилия. Освобожден досрочно: впервые оступился юноша, осознал вину. На свободе «осознавший» погулял несколько месяцев: за воровство и избиение человека вновь осудили на три года да и добавили не отбытые в прошлый раз 7 месяцев 11 дней. Только летом 76-го обрел свободу. Обрел — а что с ней делать? Для него свобода — бездельничай, пей, бей. Как раз из города приехали люди помочь селянам на сенокосе, Паньшин от безделья затеял с ними драку и — два года строгого режима, два года отдыхал родной поселок от Паньшина. Летом 78-го вернулся домой. За время его отсидки произошла семейная катастрофа — отец ушел из дому, уехал из Шайтанки. Мать обижалась: другую нашел бабу, молодую. Может, и так. А может, надоели отцу семейные ссоры. Остался Сергей единственным мужиком в доме, хозяином, главою. Но хлопотная миссия кормильца что-то его не соблазняла. Он вообще не любил разные там обязанности. Ничего, никого он не любил. Разве что, роль играть, роль отчаянного, отпетого, что б все боялись. Но и сам боялся опять в колонию угодить, «оступался» тихонечко, по мелочам. До судимости этих «мелочей» довольно долго не хватало. Тем более что, доказывая свою «перевоспитанность», устроился он работать на котельно-радиаторный завод. Рвения в трудах не проявлял, но — трудоустроился же! Чего еще от него хотят?
Хотели от него — чтоб спокойно, нормально жил. Только не хватило пороху, иссякло скоро его скудное трудолюбие — бросил производство, не увольняясь.
И вот теперь — его выстрел? С фотографии на оперативников туповато уставилось молодое, рядовое лицо, «без особых примет», как говорится. На колонийской фотографии Паньшин не улыбался — с чего тут веселиться? — зубов не видать, «неприятные» или какие. Майор Клаузер сказал:
— Можно принять как версию… Едем в Шайтанку, познакомимся лично, как там поживает этот самый Паньшин. Палинов с экспертом, как договорились, поедет на повторный осмотр места происшествия. Бурцев и Шилов со мной в группе задержания. Всем иметь при себе оружие, проверю.
Сам Виктор Викторович Клаузер пистолет оставил в горотделе, в сейфе своего кабинета: задача Клаузера руководить группой, а не самому вступать в рукопашные.
Кадровые, давно работающие сотрудники уголовного розыска не очень-то любят носить при себе оружие без крайней на то необходимости. Город большой, всякого люду множество, но особо склонных к нарушению закона знают в лицо, и характеры, и повадки — профессиональная память у розыскников, имеют неудовольствие быть лично знакомыми. Преступники их тоже помнят и, как ни странно, по-своему гордятся таким знакомством: «Мое следствие сам Виктор Викторович Клаузер вел, четыре года дали!» Инспекторы угрозыска привыкли к мысли: что бы ни натворил их «знакомец», но на инспектора руку не поднимет. Тому же Александру Тихоновичу Палинову, в бытность его лейтенантом и инспектором, довелось однажды встретить неожиданно среди улицы «знакомого», больше месяца по городу разыскиваемого за многие дела. С парнем шестеро подвыпивших дружков, Палинов один, безоружный. Но подошел смело, взял парнягу за локоть: «Пойдем со мной, Юра». — «Куда? Александр Тихоныч, мне надо на минутку…»— «Пойдем, поговорим, Юра». И тот пошел, хотя знал — на новую отсидку ведет Александр Тихоныч, как и в прошлый раз. Никто из «корешей» слова не сказал: раз сам Палинов взял Юрку, нечего тут…
Но у спутников своих майор Клаузер оружие проверил: он возглавляет группу, он за товарищей в ответе. Позвонил начальнику таксопарка, просил срочно прислать в распоряжение группы легковую машину без шашечных полос на бортах: не надо настораживать Шай-танку, и подозреваемого, и дружков. Кулакову еще позвонил — нет ли нового? Нет. Врачи возражают против предъявления фотоальбома. Что ж, придется действовать согласно имеющейся версии, довольно, впрочем, обоснованной: задержать и допросить Паньшина.
Ждали машину из таксопарка. Поэтому группа Клаузера выехала в Шайтанку на полчаса позже «газика» Палинова.
6
Дик зашелся лаем — чужой бродит возле дома. В ворота постучали… Старик воткнул пешню в снег — он чистил на задворках колодец, — прикрикнул на собаку, отпер ворота.
— Здорово, хозяин.
У ворот стоял, набычившись, известный в Шайтанке хулиган Сергей Паньшин. Пальто полурасстегнуто, ногу выставил картинно, глазами ест… Недобрый гость пожаловал с утра — зачем? Собачьим чутьем Дик угадал тревогу хозяина, ощетинился, оскалил пасть — Паньшин отшагнул назад. Старик ухватил Дика за ошейник.
— С чем пожаловал, Сергей?
— Тебя убивать.
Он отвел полу — за поясом ружейный обрез.
— Ишь ты, убивать, значит. А за что?
— Ты, дед, милицию на меня напустил. Думаешь, нс видел, как вчера у твоего двора ихняя машина притырилась? Так вот за это самое кончать тебя сейчас буду.
Один стоял у себя на дворе, другой — у себя на улице. У шестидесятипятилетнего старика рядом надежа — собака. Зато у Паньшина преимущество — глупость, которая бывает волка лютее. Старик немного освободил ошейник, и огромный Дик, хрипя, взвился на дыбы. Паньшин потянул из-за пояса обрез. Но у старика еще крепкие нервы, не струсил, не затрепетал. Вчера, с внуком в индейцев играя, забыл он из кармана выложить черный пластмассовый, в «Детском мире» купленный пистолет, и вот надо же — пригодилась игрушка:
— Не успеешь, парень, я тебя вперед кончу, — и придостал чуток из правого кармана черную, ребристую, как настоящую, рукоятку детского пистолета. Паньшин озадачился. Черт его знает, старого… Болтают, что с милицией связан. Может, вооружили его милицейские шпалером. Да и псина вон какая.
Паньшин струсил. Запахнул пальто и, ни слова не сказав больше, подался прочь.
Нина Николаевна пришла домой после ночной смены. Сын Володька и муж на работе, в одиночестве позавтракала, дверь на крючок и легла отдохнуть после бессонной ночи.
По-настоящему выспаться не удалось: кто-то в окно застучал, потом в дверь со двора. Не хотелось, да пришлось вставать. Накинула халат, отперла. Вошел соседский парень, Сергей Паньшин. Черное на нем пальто расстегнуто, одна нижняя пуговица полы соединяет, и видать из-под распаха синее что-то.
«Бутылка под пальто, а он и так выпивши», — подумала она.
— Здорово, тетка Нина. Мужики твои где? Дядь Саша, Володька?
— На работе, где еще, — ответила, зевая. Ей хотелось спать. — Это у тебя каждый день воскресенье, а мы работаем.
— Ага, понятно, — Паньшин подошел к стулу. — Деньгу, значит, зашибаете. Так-так. А дай-ка ты мне, тетка Нина, взаймы пятерку.
— Взаймы без отдачи? Нету денег, Сережа, мы вещь дорогую купили, поистратились.
— Ну, гляди… Я посижу, погожу.
— Чего ты подождешь?
— Володьку твоего. Как он на обед придет, — Паньшин сел на стул, нога на ногу. Сигареты достал, спички.
— Он домой обедать не ходит. Ты сейчас иди себе, а вечером придешь.
— Не темни, тетка Нина, я видел, как Володька в обед приходил.
Ну что с ним, шалопутным, будешь делать?! Нина Николаевна, зевая, тоже села против Паньшина. Спросила для приличия, как здоровье у матери. Ответил: «Ничо». Разговор не клеился. Вид у непрошеного гостя какой-то затаенный, будто задумал что, выжидает… Нина Николаевна забеспокоилась. А он вдруг объявил с кривой усмешкой:
