Юлия Эльская - Не запирайте вашу дверь
— Зато нельзя никому изменять, — улыбнулась Светлана Валериановна. — С этим все ясно.
Я замерзла под открытой форточкой, и горячий глинтвейн оказался очень кстати — не крепкий, но сладкий, с лимоном и корицей. На других он тоже подействовал благотворно.
— Про почерк временно забудем, тем более что его могли подделать, чтобы кого-нибудь сбить с толку, — ощутив прилив активности, Вика захватила инициативу. Что ж, меня это вполне устраивало. — Ищем возможность и мотив. Кто гарантированно не мог положить записку в карман пальто? Алина, Сергей, а также Лёня! Он пришел позже, когда мы записку уже обнаружили. Остальные такую возможность имели.
— А я?! — возмутилась Люська. — Разве мне там кто-то изменял? Тем более Милка?!
— Не торопись, возможность не означает стопроцентную вероятность. Если бы мы тебя подозревали, то не стали бы всего рассказывать, — примиряюще заметила Вика. — Лучше подумай, могла ли Алина заранее такую записку написать и попросить кого-то в карман Милке положить?
— Девочки, — вмешалась Светлана Валериановна. — Если Алина посвятила кого-то в свои дела, то уж убивать она, несомненно, не будет.
— Но и изменять ей среди них никто не будет, — возразила Люська. — Возможно, кто-то для конспирации написал записку ее почерком.
— А теперь пойдем с другой стороны, — продолжала Вика. — Кто кому может изменять? Лёня Тамарке — раз, Милка Сене — два. Маловероятно: Паша Милке — три, в этом случае Милка сама написала эту записку для Паши. А еще?
— Совсем маловероятно, — включилась в обсуждение я, — что Тамарка собиралась изменить Лёне и свидетель Юра — своей девушке. И при чем здесь почерк Алины?
— О! — воскликнула Вика. — А если Милка по почерку решила, что записку написала Алина? Она ведь будет ее защищать, правда? Могла она за Алину испугаться? Люсь, в последнее время какие у них отношения были?
— На вид нормальные, хотя и без особой любви.
— Короче, испугаться могла, но лишь в том случае, если нашла записку раньше нас, прочитала ее и спрятала в карман, чтобы больше никто не видел. Тогда еще один вопрос: почему она спрятала записку в карман?
— А что?
— Ну вот ты? Куда бы ты спрятала? Чтобы никто ее не нашел? Помни, она ведь не одна в квартире живет. А тут еще гости!
— Наверное, выбросила бы в мусорное ведро. Или в унитаз. Разорвала бы и выбросила.
— То-то и оно! Значит, она не собиралась ее уничтожать, а хотела сохранить на всякий случай, а потом использовать, если кто-то кого-то в самом деле убьет. Жаль, что мы не знаем, что еще там было написано.
— Подождите, девочки! Вы что же, не всю записку читали? — уточнила Светлана Валериановна. Сначала она слушала несколько насмешливо, но вскоре ее глаза тоже загорелись.
— Только окончание. Кто кому изменять должен, не знаем.
— То есть там не сказано: если ты мне изменишь? Может быть, имелось в виду что-то другое? Что еще можно изменить? Дату свадьбы? Маршрут? Обещание? Зарплату? А может, там было написано: если не изменишь? Кстати, фирма их как называется? Людмила?
Люська только фыркнула в ответ.
— Знаешь, что? — вдруг оживилась Вика и повернулась ко мне. — Есть еще один вариант: Сеня угрожает Паше. Требует повысить зарплату. Или сделать его совладельцем фирмы.
— Думаешь, за это убивают? К тому же он в убийцы не годится!
— Так привлечет кого-нибудь. Мать с сестрой или Юрку. Можно и не убивать, вполне достаточно шантажировать.
— А ведь Сеня мог привлечь Алину, точнее — она его, — заявила Люська. — В смысле, он привлек ее внимание, и Алинка мстит за мать, отбивая у Милки Сеню. Был уже такой прецедент в семье! В этом случае записку написала именно она, а не кто-то, кто подделал почерк.
Хотели мы того или не хотели, а все время возвращались к Алине. Я видела в этом нечто такое… подсознательно-мистическое. Она, вроде бы, была совсем ни при чем, а мы почему-то никак не могли отвлечься. Почему же? Возможно, потому, что тот, кто написал записку, был гораздо умнее и хитрее?.. Неужели он задумал все это именно для нас? Что же делать?
— Вот что! — уверенно заявила я, хотя мой тон совсем не соответствовал внутреннему состоянию. — Эту записку мы оставим про запас, как дополнительную улику. А пока неплохо бы за ними тайно последить. Вдруг обнаружим что-нибудь интересное?
Меня поддержали все, кроме женщины-загадки.
— Веселые у вас игры, девочки, — усмехнулась она. — А следить не боитесь?
— Мы же никому не угрожаем, — пожала плечами Вика.
— До некоторых пор. А потом будете угрожать свободой и безопасностью.
— Да мы и сами думали, что это не всерьез, пока Милка не испугалась. А теперь… Господи, неужели мы это всё придумали?! Про возможное убийство и всё такое?..
— Не бывает дыма без огня! — убежденно констатировала Люська. — Будем следить!
С помощью Вики она собрала стаканы на поднос и понесла на кухню. Вика с переполненной пепельницей последовала за ней. Наконец-то я смогла закрыть форточку.
Светлана Валериановна снова стала туманно-задумчивой, словно было в ее прошлом что-то такое, что ее не отпускало. Я решила с ней поговорить. Эта женщина-загадка мне нравилась, и жестокой быть вовсе не хотелось, но другого выхода я не видела.
О чем бы ее спросить? Я огляделась вокруг и попробовала сосредоточиться.
Квартира производила приятное впечатление. Низкая бронзовая люстра, тяжелая, добротная мебель. Пушистые накидки на кресла и диван. На полу немного потертый, старый персидский ковер, на столе фотографии в рамках, пейзажи на стене…
— Скажите, кто вам эту мебель при переезде двигал? — рассеянно поинтересовалась я.
— Грузчики, — после непродолжительной паузы ответила она, проницательно усмехнувшись.
Даже если она видела меня насквозь, я уже не могла остановиться. Как же быть? В задумчивости я ухватилась за серебристую кисть и потянула. Кисть дрогнула и вместе с каймой начала отрываться от портьеры. Женщина-загадка повернула голову, и я замерла с кистью в руке.
— Ничего, эта кисть уже отрывалась, — успокоила она меня. — Видно, я ее плохо закрепила. Сейчас иголку найду.
Достав из секретера деревянную шкатулку, она вытащила иглу с крепкой ниткой, а я влезла на подоконник и, одной рукой придерживая кисть и кайму, вонзила иглу в ткань.
— Признайтесь, все же что-то неприятное тогда произошло, — прошептала я с легкой укоризной. — Почему вам не хотелось вспоминать то время?
— Дело не во мне и не в Лёне. Дело в Тамарке и моем муже. — Она глубоко вздохнула и, отняв у меня иголку, продолжала зашивать дыру сама. — Длилось это недолго, всё давно в прошлом; мстить я ей никогда не собиралась. А Люська моя об этом ничего не знает, не стоит ее расспрашивать.
Она закрепила нитку и спрятала ее конец внутри каймы.
— Надо, деточка, быть великодушной. Лет через двадцать ты тоже поймешь, что жизнь не всегда идет так, как мы заказывали. И хотелось бы что-то изменить, а она уже прошла…
— Теперь во двор и направо, — скомандовала Люська, обогнула яму в асфальте и первой подошла к обитой двери в середине длинного двухэтажного здания барачного типа. На двери висели две таблички: слева офтальмологический центр, справа — гинекологическая консультация. Люська спешила, и даже длинноногая Вика с трудом поспевала за ней. Я же постоянно отставала.
Мы торопились на прием к Лёне. Точнее, на прием была записана Люська, но мы просто не могли пропустить такой случай. Я отложила переводы, а Вика на полдня отпросилась с работы.
Вчера вечером, уходя от Люськи, мы, как обычно, решили сравнить правдоподобные версии, причем выбрать надо было по одной. Выбрать и ее придерживаться, подбирая в дальнейшем необходимые доказательства.
— Да, на вторник, — убежденно повторила Люська у окошка регистратуры. — Я вчера сюда звонила. В восьмой кабинет.
Ей выдали карту, тонкий листочек в линеечку, и мы поспешили к кабинету. Коридор оказался для нас узковат, и я снова отстала. Оглянувшись, я увидела, что охранник, пожилой мужчина в пятнистой униформе, окинул нас косым взглядом и покачал головой.
Перед кабинетом на шатающемся стуле сидела женщина в затемненных очках, мы заняли очередь и устроились в нише на диванчике.
— Моя версия самая очевидная, — начала обсуждение Вика. — Сеня угрожал Милке, что убьет ее в случае измены с Пашей. Объяснения и доказательства: Милка испугалась — раз; ее отношения с Пашей до свадьбы не считались изменой, а теперь считаются, то есть записка была написана в нужный момент — два; Сеня с Пашей подрался — три. Это значит, что он ревнует и переживает, а также — что женился не только из-за прописки и квартиры, но и по любви.
— Про любовь подтверждаю, — кивнула я. — А почерк?
— Алинка решила совратить Сеню и «открыла ему глаза», а потом подсказала, что надо делать и сама написала записку. Тут чувствуется «железная рука», а Сеня, похоже, этим качеством не обладает.
