Леонид Влодавец - Против лома нет приема
— Ну чего ты такой? А? — спросила она, повернувшись в его сторону. Скажи, что тебя мучит, — легче станет.
Очень вовремя она это спросила. Таран понял, что лучшего момента для того, чтоб задать назревший вопрос, пожалуй, не будет.
— Да так…— сказал он. — Интересно стало, о чем ты с Асият и Патимат толковала?
— А-а…— разочарованно произнесла Полина. — Ну, я им рассказала, как мы на дачу попали, потом они на всякие семейные дела перешли. Кто папа, кто мама, кто дедушки и бабушки… Даже до прадедов дошли. А я всех и не помню. Они удивлялись: «Как так, слушай? Не помнишь родственников! Мы и прадедов, и прапрадедов помним…»
— На фига им это? — искренне удивился Юрка. — Ну, кто папа-мама — понятно. Если хорошо зарабатывают — выкуп можно запросить. А дедушек-бабушек с миллионами в России трудно найти. Может, думали, будто у тебя в Америке родственники есть?
— Может быть, — хмыкнула Полина, — но у меня таких точно не имеется. Да они про заграницу и не спрашивали. Почему-то им было очень интересно, в честь кого мне такое имя дали.
— И что ты сказала?
— Я сказала, что в честь бабушки. Тогда они прицепились, что за бабушка, как зовут, жива или нет… Настырные до ужаса!
— Орали на тебя?
— Нет, почему? Очень спокойно говорили. Но мне все равно страшно было. Интересно, кто это придумал, будто мусульманки забитые и тихие? Может, перед мужем они и забитые, а я так и чуяла, будто они мне вот-вот горло перережут…
— А чем их твоя бабушка могла заинтересовать? Она хоть жива?
— Нет, умерла уже. Года три назад. Это мамина мама была.
— В торговле работала? — предположил наобум Таран.
— Нет, простая учительница, и дедушка Борис тоже учителем был, историю преподавал. Но он еще раньше, лет десять назад, умер.
— Теперь понятно, почему у тебя маму Рогнедой назвали, — хмыкнул Таран. Не иначе, твой дед сильно западал на Древнюю Русь!
— Ну, это я не знаю. Вообще-то, насколько я помню, он больше 1812 годом интересовался, историю Московского пожара изучал.
— «Скажи-ка, дядя, ведь недаром, — припомнил Таран из школьной программы, — Москва, спаленная пожаром, французу отдана?» Чего ж там изучать, интересно? Где и чего сгорело, небось уже все известно…
— Ну, это я с тобой не соглашусь. Между прочим, до сих пор историки спорят, кто Москву поджег, французы или русские?
— Какая, блин, разница! — хмыкнул Таран. — Даже если докажешь, что французы, так все равно, хрен они через двести лет без малого будут компенсацию платить…
— Это ты прав, конечно, но историкам главное — истину найти.
— Фигня все это — «истину найти»! — презрительно произнес Юрка. Историки, блин, это продажные шкуры, хуже проституток. Когда, е-мое, коммунисты были у власти, они все писали: Великая Октябрьская революция, Ленин — гений, Сталин — великий полководец и тэ дэ и тэ пэ. Сейчас, когда демократы наверх уселись, они в момент перекрестились: подлый переворот, катастрофа России, Ленин — изверг, Сталин — параноик. Однако помяни мое слово: если коммунисты опять к власти доберутся — эти же историки по новой будут Ленина хвалить и говорить, будто он все правильно делал…
— Ну, 1812 год — это от Ленина далеко, — заметила Полина, — на конъюнктуру можно было не обращать внимания. И потом деда Боря все изучал не для публикации или диссертации, а просто так, в порядке хобби. Так же как генеалогию своей семьи и бабушкиной. Вот если б эти самые племянницы дяди Магомада его спросили, то он мог бы им и про всех своих прадедов и прабабок рассказать, и про предков бабушки. Он мне, помнится, рассказывал чего-то, но я тогда еще маленькая была, и мне неинтересно слушать было.
— Но чего-то небось запомнила?
— Так, мелочи какие-то, например, про то, что в бабушкином роду были какие-то дворяне, хотя она сама из крестьян и ее отец, мой прадед, то есть Карасев Михаил Иваныч, был родом не то из Сибири, не то даже с Дальнего Востока, а в Москве остался после Гражданской войны. Вообще-то у мамы где-то лежат дедушкины бумаги, если она их еще не выкинула…
Таран хотел спросить, что это за бумаги, но придержал язык. Фиг его знает, может, в них-то и скрывается разгадка всех этих запутанных и перепутанных дел?
Между тем никто не гарантировал Юрке и Полине, что у них здесь не установлена прослушка, проводки от которой ведут в каюту напротив, к Алику и Тине или еще куда-нибудь в другое место, где дежурят какие-нибудь молодцы, записывающие все здешние разговоры. Возможно, Юрку с Полиной и посадили-то вместе специально для того, чтоб выцеживать из ихней болтовни разные полезные для кого-то сведения. И может быть, как только окажется, что Полина уже достаточно наболтала, их совместное путешествие внезапно завершится…
ЧЕМ ДАЛЬШЕ, ТЕМ НЕЖНЕЕ…
Юрка понял, что надо завязывать с этой болтовней и менять тему разговора.
— Ладно, — сказал он так, будто сообщение о дедушкиных бумагах его никак не озаботило. — По-моему, кто-то мне предлагал вечерней гимнастикой заняться?
— Было такое предложение…— мурлыкнула Полина. — Но, по-моему, кто-то его отверг. Неужели погода переменилась? Мне снять рубашечку?
— Как раз совсем рубашка необязательно! — Таран процитировал «Кавказскую пленницу». Очень хорошо, с выражением и даже с акцентом. Полина прыснула и, закончив хохотунчики, доложила:
— А все, что обязательно, у меня уже снято… Теперь Таран сильно волновался. Никакого жаркого влечения к Полине он не испытывал. Но надо было превозмочь это дело и заставить все системы работать нормально.
Он перебрался к Полине, которая отодвинулась к стенке, но при этом сразу же вытянула руки и обняла его за спину. И левую ножку ему на бок забросила: нежную, гладенькую, горячую…
— Какой ты бяка, Юрчик! — прошептала Полина. — Неужели надо было надо мной издеваться? Ведь ты же знаешь, что я тебя люблю…
— Может, я немного садист по натуре? — произнес Юрка, спуская с ее плеч бретельки ночной рубашки. Грудки, пухлые и чуть-чуть вспотевшие, нежно соприкоснулись с его крепкой, рельефной мускулатурой. Таран подсунул ладонь под левую сисечку, приподнял ее и осторожно тронул кончиком языка сосочек.
— Тебе так нравится? — спросил он после того, как его язык описал кружок вокруг соска, а Полина, сладко вздохнув, погладила его по спине руками, а по боку — нежной ляжечкой.
— Да…— выдохнула она. — Мне все нравится! Я хочу, чтоб ты со мной делал все, что тебе угодно! И все, что мне угодно…
Таран понял, что никаких долгих преамбул ей не надо. Прибор пришел в форму и уже упирался Полине в область пупка, правда, через шелковую ночнушку. Юрка взялся за подол этого эфемерного одеяния, Полина помогла Тарану стащить его через голову, а еще через пару секунд настежь распахнула ноги, изобразив нечто вроде перевернутой буквы Y.
— Ну! — выдохнула она, притягивая к себе Юрку, и тому осталось только воткнуться куда следовало.
— Не торопись… — пробормотала Полина когда Таран принялся долбить ее в быстром темпе. — Я не хочу, чтоб все было так же, как утром…
— А как надо? — приостановив свои труды, спросил Юрка. — В час по чайной ложке?
— Не-ет… — нежась на Юркиных ладонях, плавно мотнула головой Полина. — Я хочу, чтоб ты вошел плавно и глубокоглубоко…
— Вот так? — продемонстрировал Таран.
— Ага-а…— выдохнула Полина. — Я так его лучше чувствую… Мне он так нравится! Это секс-машина пятого поколения…
Таран только хихикнул, поскольку прекрасно знал, что точно такими же «машинами» были оборудованы еще древние греки. В отличие от техники природа заметно консервативнее, но ее шедевры хрен превзойдешь… Тем не менее жаркое и бесстыжее лопотание П9лины ему очень нравилось. И сама она нравилась все больше, даже если б Юрка не выпил с ней по бокалу слабенького шампанского, все равно бы нравилась. И Надюшкин укоряющий образ опять растворился, уступив место одуряющей страсти к чужой бабе, которая до прошлой ночи была для Тарана совершенно никем, кроме как неожиданной обузой и источником разных мелких неприятностей.
Юрка еще боялся себе признаться, но уже подсознательно ощущал, что в данный момент ему гораздо слаще, чем было на семейном ложе. Потому что Надька как-то постепенно стала слишком привычной и хорошо изученной, слишком родной, что ли… А Полина именно тем и привлекала, что была чужой и загадочной, умеющей удивить и озадачить. Наконец, Надька и Таран были одного поля ягоды пролетарские дети, со всей вытекающей отсюда простотой и культурным уровнем. А Полина была чем-то вроде Даши, производившей впечатление интеллигентной девушки. Правда, Даша эту интеллигентность перед Юркой выпячивала и строила из себя бог знает какую интеллектуалку до тех пор, пока ее не разоблачили — в прямом и переносном смысле — перед Юркой ребята Жоры Калмыка. Полина же, наоборот, старалась свое интеллигентское воспитание спрятать, хотя на самом деле она — столичная уроженка и настоящая в отличие от Даши студентка! наверняка была куда большей интеллектуалкой, чем первая Юркина любовь. Фиг ее знает, зачем это было надо. Возможно, потому, что ей надоели приличные мальчики, похожие на Петю из рекламы («Пригласи ее на чашечку кофе! Им это нравится, поверь мне!»), и потянуло к тем, которых от нее всемерно отгораживали: простым, дерзким на язык и на руку, грубым и даже жестоким. Таким, какими были дружки ее братца Кости — Форафон и Паваротти, например. Возможно, ей хотелось почувствовать себя немножко «своей» в мире бандюг. Поиграть в шмару отвязанную, так сказать. То есть получалась Даша наоборот. Та была платной шлюхой в натуре, но играла примерную студентку.
