Колотое стекло под ногами - Валерий Александрович Пушной
— Тебе слово, Интеграл.
— Мы случайно оказались там, — тяжело ворочая языком, выговорил тот. — Перепутали квартиру.
— Ты не понял меня! — грубо прервал Яков. — Я все знаю! И жду ответа на мой вопрос! — он сделал отмашку подручному, тот нанес Интегралу удар, сбивая с ног.
Чуть полежав, Интеграл завозился, трудно сел на полу, прижался спиной к стене. Дуковский перевел глаза на Шустрого:
— Послушаем гончего.
Шустрый мотнул головой, провел окровавленной ладонью по лысой голове, размазывая по ней кровь, затравленно содрогнулся и соврал:
— Мы зашли, думали, деньжатами разживемся. В магазине присмотрели ее. Думали, есть, чего взять.
Недоверчиво пристально смотря, Яков раздраженно спросил:
— Кто заказал убить ее?
Бегая глазами по сторонам, Шустрый прохрипел:
— Гадом буду, не было заказа! Не веришь? Гланда мне под ребро, если вру! Мы думали, что она мурцовка, профура.
— Кто из вас убил? — почти не раскрывая рта, вскинул подбородок Яков.
Упертое молчание подельников заставило Шустрого проглотить язык, однако под мрачным взглядом Дуковского он не вытерпел и кивнул на Серого. Интеграл боковым зрением заметил и сквозь зубы выдохнул:
— Ссучился, гад!
— Я не хотел! — подал голос Серый, пытаясь защититься. — Это он меня заставил! — показал на Шустрого. — Все видели!
— А ты что скажешь? — перевел глаза на Черепаху Яков. — Чей заказ выполняли?
— Да сами мы, — раздул ноздри тот.
Дуковский прохрипел:
— Кто насиловал? — заскрипел зубами Дуковский. Он никогда не ревновал Маргариту, если сам направлял на дело, но не мог допустить мысли, чтобы не расправиться с ее насильниками и убийцами.
Лицо Черепахи вытянулось в растерянности. Он-то как раз среди всех оказался не при делах. Но Шустрый двинул бедрами, хотя вопрос был адресован не ему:
— Да никто, шеф! — воскликнул, забыв о боли во всем теле.
— Еще раз соврешь, убью! — угрожающе повернулся к нему Яков. — Говори, кто?
Видя, что он приперт к стенке, Шустрый поник. И, уставившись в пол, начал валить на Серого:
— Это он на нее глаз положил, шеф.
— Врет, врет! — нервно прокричал Серый. — Врет, скотина! Это он разложил ее на полу! Он заставил меня первым! А потом сам мутыскать начал!
Потемнев, Дуковский повторил:
— Назови заказчика, Шустрый!
Втянув голову в плечи, тот замолчал. Яков поднял глаза на подручного, и тот мгновенно нанес Шустрому удар по ребрам. Шустрый завалился набок, захрипел.
— От шефа нельзя ничего скрывать! — назидательно проговорил Яков.
— Шеф, как на духу! — скорчился Шустрый.
— По горячим углям топчешься! — сказал Дуковский. — Тянешь время. Не советую. Думаешь, дух святой прилетит к тебе на помощь? Не прилетит, не надейся! Таким как ты он не помогает. И я не помогаю тем, кто врет мне! — приказал подручным. — Разденьте! Вмиг с Шустрого сорвали одежду, кромсая ее ножом. Ничего не понимая, он бегающими глазами скользил по всем, спрашивая:
— Зачем, парни? — интуитивно чувствуя неладное, стал просить. — Не надо, шеф!
— Она ведь тоже просила, не так ли, но ты не послушал ее! — сказал сердито Яков, оглянулся к порогу. — Молот, ты где?
— Тут! — раздалось из-за порога, и Шустрый увидал, как с улицы вошел невысокий парень в белой рубашке, с сумкой в руке.
— Посмотри! — Дуковский кивнул на скукожившегося Шустрого.
Мельком глянув на голое тело Шустрого, Молот хмыкнул, подмигивая:
— Минутное дело! На бинтовку больше времени уйдет. Сделаем чисто. Пискнуть не успеет. Чик, чик и все! Как будто родился так!
— Тогда действуй! — распорядился Яков.
— Кладите на стол, — бросил Молот подручным и открыл сумку.
Когда Шустрого разложили на столе, а он стал догадываться зачем, то задохнулся от собственного крика:
— Нет! Парни! Лучше порешите совсем! Шеф, прости! Искуплю, шеф!
Вытащив из сумки инструменты, Молот разложил их на сиденье стула, подошел к столу:
— Да ты не бойся, — сказал успокаивающе, потрогал половые железы Шустрого. — Все будет как надо. Быстро заживет! — взял инструмент в руки.
Раскрыв рот, Шустрый закричал до хрипоты, но никто не обращал на это внимания. Когда все было закончено, его сняли со стола, посадили на пол к стене. Он стонал, взвывал, хрипел, ругался, наконец, сжавшись, завалился набок. Молот бросил ему отрезанные половые железы:
— На память!
Обескураженные тем, что произошло на их глазах, Интеграл, Серый и Черепаха смотрели выжидающе, не проронив ни звука. Дуковский равнодушно спросил:
— Кто из вас следующий на очереди? У кого еще отшибло память? Кто тоже забыл имя заказчика?
В ответ были потупленные взоры. Тогда Яков показал пальцем:
— Серый!
Забыв о боли от побоев, Серый вытянулся в струну, снизу вверх тоскливо посмотрел на Якова, завозился, встал на колени и неожиданно начал плакать и креститься. Дуковский безразлично бросил:
— Я не Господь Бог, Серый! И не поп! Грехи не отпускаю! Каждый должен отвечать по своим долгам.
— Не надо! — испуганно прошептал Серый — Я отслужу верой и правдой!
— Ты уже сейчас врешь мне! — осек Яков. — Такая у тебя вера и правда? — кинул подручным. — Уберите!
Подхватив под руки, Серого потащили к выходу под тихое завывание его голоса. Ноги безжизненно волоклись по полу. За дверью раздался хлопок из пистолета с глушителем, и голос Серого исчез. Глаза Якова остановились на Интеграле:
— А теперь я хочу услышать тебя.
Чувствуя, как пол под ними начинает накаляться, Интеграл пошевелился, сел удобнее, заговорил, стараясь держать фасон:
— Зачем ты оскопил Шустрого? Ну, пришили мы твою шмару. Так что с того? Мало ли таких телок по обочинам дорог выбрасывают? Серый не обманул: случайно произошло. С испугу он думал, что она его хочет порезать. Зачем убил Серого? Это перебор: за драную лярвочку человека в расход. Десять таких сявок не стоят одного человека. И не гони пургу про заказчика. Никакого заказчика не было. Сам знаешь. Зря порешил одного, а второго с головой в дерьмо опустил.
Покалеченный Шустрый был жалок, как побитый пес. Его опустили! Опустили так, что хоть удавись теперь. Это был позор, который смывался только кровью. Но даже кровью невозможно смыть начисто. И неизвестно, от кого принял этот позор. Да было бы дело стоящее, а то из-за бабы! Такое невозможно пережить. А Интеграл в этот миг вспомнил Анастасию и свои мысли после того, как, оставив задаток, она ушла: «Баба — плохой знак»! В другом случае он сообщил бы о ней Дуковскому, но страх перед Большим был сильнее страха перед этим неизвестным. Яков долго молчал, смотря в глаза Интегралу, затем сказал:
— Я ценю своих людей, защищаю их, заставляю тех, кто покушается на них,
