Татьяна Степанова - Улыбка химеры
Салютов ждал их, стоя в конце зала возле стола колеса Фортуны. Оно в это мгновение как раз вращалось, словно его только что запустил крупье-невидимка. Послышался мелодичный сигнал, и «палец» Фортуны указал на сектор «Джокер». Их с Салютовым разделял целый зал — игорные столы, рулетки, кресла, кожаные диваны.
— Валерий Викторович, где Китаев? — громко, на весь зал спросил Никита.
— Его нет. Он уехал. Больше он у меня не работает, — ответил Салютов, чуть помедлив с этим ответом.
— С каких же пор?
— С сегодняшнего дня.
— А где он был вместе с вами сегодняшней ночью?
Салютов не ответил. Смотрел на сына.
— Валерий Викторович, у вас имеется пистолет системы «Макаров»? — задал новый вопрос Никита.
Салютов по-прежнему не отвечал, смотрел на Филиппа. Катя видела их лица и внезапно почувствовала... Волна... Эта волна, огромное цунами...
— Есть у него пистолет! — раздался резкий голос Филиппа. — Был! В сейфе наверху, в кабинете. Я покажу, пойдемте!
Он ринулся к двери, но неожиданно путь ему преградила Басманюк.
— Да что же это такое? — воскликнула она негодующе. — Филипп... Что ты говоришь? Ты очумел? Ты с кем так смеешь говорить?! Что это все значит, а?
— Что? — Лицо Филиппа исказила гримаса. — Ты спрашиваешь, что, Жанночка? А разве ты сама не знаешь, что у него, — он ткнул в сторону отца пальцем, — всегда был пистолет? Что, разве ты позабыла, как он нас учил из него стрелять на шашлыках в Завидове — в лесу по пустым бутылкам? Тебя учил стрелять, Игоря, меня...
Жанна Марковна попыталась что-то возразить, но...
— Ну, что ты пялишься на меня? — взвизгнул Филипп. — Разве ты не знаешь про пистолет? Он у него всегда был. Из него он сегодня ночью убил Кольку! Что ты на меня так смотришь, дура! Ты что, не слышишь, что я сказал — Легионер мертв! Убит! Он его убил из того «Макарова»! Он и Китаев... Связали сначала вот так, — он сунул под нос враз побледневшей Жанне Марковне скрещенные, сжатые в кулаки руки. — Вот так! И расстреляли связанного, как те бутылки в лесу!
Жанна Марковна шагнула назад, попятилась от него, резко обернулась к Колосову. На ее помертвевшем лице ясно читалось: нет, он бредит! Это не правда, не может такого быть... Но что мог ответить ей Никита?
— Идемте, я покажу сейф, где был пистолет, — сказал Филипп, — а если его в сейфе нет, она, — он кивнул в сторону Жанны Марковны, — подтвердит, что он раньше у него был.
И тут... Все события случились разом, одновременно: Филипп, чуть не сбив Катю, повернул к выходу, в зале что-то зашипело, а потом будто лопнула натянутая струна, и колесо Фортуны само собой снова плавно повернулось вокруг своей оси. Послышался тяжелый вздох, и... Жанна Марковна, железный пит-босс казино, как сноп повалилась в обмороке на ковер. А Салютов... Он опустил руку в карман пиджака.
— Не трудись, сынок, — сказал он Филиппу и достал пистолет. — Вот, — положил его на красное сукно стола колеса Фортуны рядом с горкой не востребованных никем кэш-жетонов.
Колосов медленно пересек зал, забрал пистолет — «Макаров» без номера. В обойме остался всего один патрон. Катя в это время, наклонившись к Басманюк, хлопала ее по щекам, стараясь привести в чувство. Обморок. Всего лишь обморок... Она вышла в вестибюль позвать охранников, чтобы те помогли перенести Жанну Марковну на кожаный диван. Иван Биндюжный, что-то коротко сказав, вывел из зала Филиппа. Никита остался с его отцом с глазу на глаз.
— Легионер убит сегодня ночью двумя выстрелами из пистолета «Макаров», — сказал он тихо. — Преступники, а их было двое, оставили на месте стреляные гильзы. Так что сравнить и сделать выводы экспертам не составит труда. — Он помолчал. — Валерий Викторович, что вы наделали? Зачем?
Салютов молчал.
— Где Китаев? — резко спросил Колосов. — Вы же вместе с ним там были ночью на двенадцатом километре Рублевки. Куда он скрылся?
— Я там был... один, — медленно произнес Салютов, — Глеб ни при чем. Я сам отвечу за все.
— Что вы наделали? — повторил Никита уже с сожалением и горечью. — Этот самосуд, зачем?
— По-вашему, у меня не было причин его убивать? — эхом откликнулся Салютов.
— Были причины. Вы хотели отомстить... Отомстить «кроту». — Никита смотрел на хозяина «Красного мака» и чувствовал только горечь. Точно полынью и хиной был пропитан здесь, в этом зале, сам воздух. — Китаев сказал вам, что мы ему звонили по поводу Легионера. И он убедил вас, что Легионер и есть «крот», человек Миловадзе. Валерий Викторович, вчера мы и сами были в этом полностью уверены. Мы получили данные, что Легионер — Дьяков отбывал срок в одной колонии с Миловадзе в одно и то же время... Это ведь вам Китаев сказал, да? Это? Он узнал это от нас, но... Валерий Викторович, сегодня пришел ваш сын и сказал, что Легионер в день убийства Эгле Таураге был с гражданкой Басманюк. Они давние любовники. Она это скрывала от всех. От вас в особенности. Боялась вашего гнева, боялась место потерять... Валерий Викторович, вы же видели ее реакцию сейчас. Что будет, если она, когда в себя придет, действительно подтвердит, что Легионер в тот день был с ней в номере гостиницы и не мог... вы понимаете?.. Не мог по этой причине стрелять из угнанного «БМВ» по Эгле Таураге под вашими окнами? Что окажется тогда, Валерий Викторович? Кого же тогда вы убили вместе с Китаевым? «Крота»? Или вы совершили непоправимую ошибку, потому что...
Никита остановился. Его потрясло лицо Салютова. Оно сначала побагровело, потом от него разом отлила вся кровь. Колосову показалось, что это сердечный приступ или инсульт. Салютов тяжело оперся на стол, спина его сгорбилась. Он клонился все ниже и ниже к красному сукну. Никита подумал даже — вот сейчас и он рухнет в обморок, как Басманюк. Но Салютов вдруг резко выпрямился.
Он смотрел на Колосова, спрашивал, ждал...
— А может, и не было в этом деле совсем никакого «крота», человека Миловадзе? — тихо спросил Никита. — Вы сами однажды сомневались, Валерий Викторович... Может быть, причины убийств совсем в другом?
Отца и сына рассадили по разным машинам. Филипп сел вместе с Катей в «Жигули» Биндюжного. Салютова Колосов забрал к себе. Жанну Марковну, пока она еще не совсем пришла в себя после обморока, оставил в «Красном маке», вызвав туда опергруппу из Скарабеевского отделения. Прямо из казино Никита хотел созвониться и с прокуратурой — вызвать следователя Сокольникова в главк на Никитский, однако от этого шага его удержала Катя:
— Позвони в прокуратуру позже, — шепнула она. — Мне кажется, не надо пока пороть горячку. Сначала надо кое с чем определиться.
— С чем? — спросил он.
— Ну хотя бы с тем, сколько же в этом деле стреляло пистолетов, — ответила Катя.
Больше она там, в казино, не сказала ему ничего. Подошла к Филиппу (кажется, он так и не понял, кто она здесь такая и отчего по пятам бродит за начальником отдела убийств) и вежливо предупредила, что ему тоже придется снова вернуться на Никитский, чтобы там следователь мог по всей процессуальной форме запротоколировать его обвинения в адрес отца.
— Или, может быть, вы уже передумали и отказываетесь от ваших показаний? — тихо спросила она.
— Нет, — ответил Салютов-младший. — Я и сейчас, и на суде скажу, что это он убил.
— Отчего вы сейчас так старательно избегаете слова «отец»? — спросила Катя.
— А он мне не отец, — бросил Филипп и сел в машину Биндюжного, хлопнув дверью.
* * *
На обратном пути никаких пробок на Рублевке не было. Никита в душе был безмерно рад этому. Вряд ли бы он смог вынести это бдение на шоссе наедине с хозяином «Красного мака», застывшим на заднем сиденье машины как статуя. Когда они проезжали поворот на мост через речку Глинку, снова пошел снег. Легкие снежинки, невесомые как пух, крутились в свете придорожных фонарей. Их становилось все больше, больше. А на ржавых перилах моста — Никите это скорее всего просто померещилось в сгущающихся сумерках — полоскалось на ветру что-то белое. Какие-то обрывки... Белая газовая ткань, похожая на разорванную фату новобрачной... Скорее всего это был просто снег...
Салютов тоже неотрывно смотрел в окно машины. Мост через Глинку остался уже позади. Под колеса ложилась гладкой черной лентой скоростная трасса. Салютов пошевелился. Колосов в зеркальце поймал его взгляд: о чем он думает сейчас, этот человек? Он вздохнул: нет, никому не дано читать чужие мысли. Возможно, это и к лучшему. Они как туман, как эта слепая снежная мгла, как...
Он видел в зеркале глаза Салютова. Но ничего не мог прочесть по ним, кроме усталости и опустошенности. Ничего другого, казалось, в них не отражалось...
Салютов отвернулся к окну. Мост через Глинку давно исчез во тьме. Но он по-прежнему все еще был здесь, рядом. И та самая фата новобрачной, зацепившись за ржавые перила, все еще трепетала на ветру, как белый последний флаг. А там в ночи на дороге горел разбитый, сплющенный ударом автомобиль. Только это была не старая загсовая «Чайка» из подмосковной сказки про «глинковский мост». Нет, Салютов всегда, с самого первого дня знал, что это была не «Чайка». На шоссе горел, дымил, полыхал как факел черный разбитый «БМВ» его старшего сына Игоря. Тот самый «БМВ», который он тогда сразу узнал... Который некогда они выбирали все вместе в автосалоне на Кутузовском — всей семьей вчетвером — он, его дружные взрослые сыновья и жена Игоря красавица Марина, когда все еще было у них — всех четверых — хорошо...
