Сергей Белан - Ресурс Антихриста

— Это еще не все, — сказал Джексон. — Налей по рюмахе.

— Ну, чем еще порадуешь? — спросил детектив, когда они повторили заход.

— Провели мы тут в твое отсутствие в порту одну операцию…

— Кто это мы?

— Не перебивай больного человека. Мы — это я, Мироныч, Боб и еще пара надежных мужиков. А операция была простая, но элегантная — потрясли малость составчик с лесом, который фирма покойничка Трумма готовилась загрузить на судно Серебрянского для отправки в Голландию. Выборочно несколько полувагончиков слегка прошерстили. Там, где пакеты с досками были — обшивочку вскрыли, покопались…

— Сумасшедший! Жить надоело? — не сдержался Верховцев. — И чего тебя в порт понесло да еще с такой кодлой? И как ты вообще вышел на этот состав?

Джексон переставил ногу и болезненно поморщился:

— У тебя, значит, есть связи, каналы, источники информации, а у меня получается, их быть не должно? Подумаешь, дело большое — состав в порту отыскать… Да у меня там знакомых тьма: докеры, диспетчера, стивидоры… Будь спокоен, поработали аккуратно — ну, немного пыли, немного шума, зато пожара и крови не было.

— Не хватало, — буркнул Олег. — Но зачем?!.. Зачем ты туда сунулся, кто просил?

— А разве не ты высказал версию о транзите наркотиков? — напомнил друг. — Или эта сюжетная линия тебя уже больше не волнует?

— Ну, почему же, волнует. Я просто говорил, что доказать наличие такого канала невероятно сложно. А ты, мне помнится, вообще советовал выбросить эту затею из головы.

Джексон взял бутерброд с красной икрой и, откусив кусочек, принялся неторопливо пережевывать:

— В твое отсутствие отношение к этому вопросу у меня изменилось. Я навел справки — Серебрянский действительно фигура очень серьезная. Он из тех, кому противостоять трудно, а мешать, становиться поперек дороги — опасно. С ним надо как-то определяться, иначе он нас смелет в порошок и развеет по ветру. Все, что случилось с тобой и со мной, все эти слежки — это лишь первые ласточки; спокойно жить не дадут, будут шпынять как Грифа, так что и баксы наши нам в радость не покажутся.

— Да знаю, — вздохнул Верховцев. — Нет, конечно, нельзя давать себя загнать в угол, да я и не собираюсь отсиживаться сложа руки. На этого грозного господина у меня кое-что есть, и я жажду с ним встретиться снова, но не сразу…

— Могу кое-что добавить в твою копилку, — перебил его Джексон. — Открой тумбочку, там пакетик…

Олег нагнулся и, открыв дверку тумбочки, вынул небольшой прозрачный пакет, заполненный белым кристаллическим веществом.

— Что это и с чем его едят? — внимательно рассматривая содержимое, спросил он.

— А это то, что мы обнаружили в пакетах с деловой древесиной, которая готовилась к погрузке на судно Серебрянского. Это — банальная наркота. Что именно, конкретно сказать не могу, но, как видишь, в своих вычислениях мы не ошиблись. Я изъял только один образец, можешь приобщить его к материалам дела, если посчитаешь нужным.

— Не ожидал, — восхищенно покачал головой детектив. — Честно говоря, это для меня сюрприз. И кое для кого будет тоже. Да, эта вещица сейчас очень и очень кстати.

— Ну и отлично, — произнес Джексон, вынимая из пачки сигарету. — Расскажи мне еще что-нибудь о своей поездке.

— Хорошего мало. Впечатление от поездки у меня не фонтан, тягостное, одним словом — жуть.

— Отчего так? — спросил Джексон, снова закуривая.

— Да вот проехал четыре республики… О Латвии и Литве говорить не буду, сам знаешь, а вот Беларусь и Украина… нищета, бардак, безнадега… Ты ж сам лет пять назад в Крым ездил…

— Четыре, — поправил Джексон, — когда мы в Севастополе встретились.

— Все правильно, четыре. Так вот, там и тогда все это было, а сейчас…

— Еще хуже, — вставил Джексон.

— Намного. Знаешь, какая мысль меня чаще всего посещала, когда я глядел в окно вагона или выходил на станциях прогуляться по перрону?..

— Ну…

— Что я смотрю одно и то же бесконечное кино, унылое, серое, какое-то беспросветное. Я даже не знаю, к какому жанру это отнести.

— Подскажу, — усмехнулся Джексон, — это мультсериал «Чернуха». Все это мне знакомо, я сам недавно в Пермь мотался, повидал…

— Тем более… Больше того, в этом кино создается впечатление, что пленка крутится не вперед, а в обратном порядке, не к горизонтам двадцать первого века, а к временам крепостного права. Народ обозленный, полуголодный, многие в таких одежках, в зоне зеков лучше одевают. В Николаеве, когда стояли, видел такую сценку: подходит к нашему вагону пожилой дедок. С тросточкой, холщевая сумка в руке, пиджачок потрепанный, на нем в несколько рядов ордена, медали. По всему видать — фронтовик. Ну, и просит у проводницы, дай, мол, дочка, бутылочки, если есть. Мужик интеллигентный, видно сразу, ему это все, как на казнь идти… Я, говорит, на войну шел за правое дело, а теперь оказалось мое право лишь бутылки вымаливать, чтоб до следующей пенсии хоть как-то дотянуть. Смотреть на такое… Вынесла ему проводница пару бутылок, больше, говорит, дедуля нет, вагон почти пустой, народ плохо ездит. Знаешь, дрогнуло во мне что-то. Я его тогда на перроне догнал, протягиваю ему пару баксов, говорю, прими, отец, от чистого сердца. Он прослезился даже, поблагодарил и знаешь, что сказал напоследок? Я, говорит, все могу простить своей Родине все, кроме одного, зачем она матерью нам прикидывалась. Мать со своими детьми так не поступает. Поневоле задумаешься, что с нами стало? Ведь были какие-то идеалы, была на уровне культура, была самая читающая страна в мире, а теперь только и слышишь — деньги, деньги, деньги, причем ими бредят и те, у кого они есть, и те, у кого их никогда не будет.

— СПИД, — коротко резюмировал Джексон.

— Что? — удивленно уставился на него Верховцев.

— Союз начал умирать, когда его заразили СПИДом, — пояснил тот. — Но я имею в виду не медицинскую проблему. Нас заразили духовным СПИДом, а это куда страшней. СПИД русской души — вот главное достижение Запада в идеологической войне с Советами. Запад спал и видел, чтоб этот вирус внедрить на одну шестую, как видишь — внедрили, а теперь процесс пошел и идет по нарастающей. Причем, пора цветения уже прошла, цвет осыпался, а теперь вот, ягодки, их черед наступил.

— Да, дожились, дождались времен, когда профессией вора гордятся, слово «бандит» произносится с большим почтением, чем в дни нашей юности «чемпион мира по хоккею».

— Все, что случилось, случилось не вдруг и невзначай, а долго и очень тщательно готовилось, — Джексон потянулся, зевнул и переменил позу. — А начали осторожно, с подмены понятий: бандитов взяли и переименовали в рэкетиров, а рэкет, как явление, фактически узаконили, а что тут, мол, такого, во всем цивилизованном мире так. Мзду бандитам платит практически сто процентов бизнеса, я могу тебе назвать даже расценки по Риге. Проституток, презренных при социализме особ, назвали путанами, а для непонятливых — жрицами любви. Проститутка — было плохо, аморально, а сотрудница интим-сервиса уже и нормально, хотя суть-то дела не изменилась. Жалкий педераст стал называться геем, ну, чем не имя для сказочного персонажа?.. А все это скотство после этого можно назвать мужской любовью. Короче, пидары звучало отвратно, а «голубые» вроде как приемлемо. И уже один такой сладенький мальчик в колготках и сережках, с огромным крестом до пуза, этакое недоразумение, называющее себя дитя порока, вещает по телеку о голубой волне в мировой культуре и о христианской любви к ближнему.

— Ну и что тут такого? — поинтересовался Верховцев. — Гнусный типчик, но стоит ли брать в голову, много чести…

— А то, что как бы между прочим происходит ревизия Библии, — возбужденно бросил Джексон. — Ведь пидары и крест — вещи несовместимые, это верх святотатства. Библия дает однозначный ответ на эту тему. Бог сжег Содом вместе со всеми жителями за их грехи. В Союзе, если помнишь, демократы сначала добились отмены статьи в уголовном кодексе за педерастию, а уж потом стали бороться за отмену статьи конституции о руководящей роли КПСС. Кстати, хороший повод подумать о том, кем были прорабы перестройки.

— И кем же? — Верховцев подошел к окну и немного приоткрыл его.

— Да я уж тебе, по-моему, говорил; они были моральными педерастами. Заметь, с их появлением все вдруг пошло через жопу. Слово патриот вдруг стало ругательством, а желание отдать, к примеру, Курильские острова объяснялось настоящей любовью к России. Можно согласиться, что это любовь, но с одной оговоркой, это — любовь педераста.

Верховцев был вроде бы согласен с выкладами друга, но его одолевали некоторые сомнения:

— Так ты считаешь, Гитлер был прав, когда отправлял всех педрил в крематории?

— Не считаю, — после паузы ответил Джексон. — Карать за это — божье право. Бог свершит суд, Бог и покарает. А вообще, Олежек, России почему-то отведена неблагодарная роль на этой планете. Россия, сколько она существует, не дает покоя сатанинским силам, все на нее валится, все беды, что есть на свете, ее не обошли. И вообще, это для меня больная тема, ты знаешь, я как заведусь, так не остановишь, буду говорить долго и нудно.