Леонид Панасенко - Случайный рыцарь (Сборник)

«Так, так, — Петр Петрович, ошарашенный рассказом Гостя, тоже сел. — А грот, а горящая свеча?» — спросил он.

«Я знаю, — кивнул головой Гость. — Я был там, когда вы пришли за лодкой. Вы меня просто не увидели. Там есть ниша с боковым углублением. Я стоял там. Но лодку у вас похитил не я, Я нашел ее, брошенную под обрывом, и затащил в грот, чтоб не унесло в море. Что еще? — спросил Гость. — Шаги на аккумуляторной? Это очень просто: я влез на гараж, с гаража — на ограду, с ограды — на крышу аккумуляторной. Так же и ушел. Что мне там понадобилось? Ничего особенного. Просто надо было размяться после долгого сидения в погребке. По двору ходить было небезопасно — мог бы встретиться с кем-нибудь из вас. Разбирать пролом в стене не хотелось. Вот я и поднялся на крышу…»

«А бабы? — спросил Петр Петрович. — А скифские бабы на курганах, которые то появлялись, то исчезали? Это что?»

«О-хо-хо, — вздохнул Гость. — Это действительно, странно. Вы уверены, что бабы появлялись?»

«Уверен. Да и мой помощник видел. И жена его».

«Это странно. Тут что-то другое. Разумеется, я очень хотел, чтобы бабы на курганах появились. Они понадобятся мне для моего фильма. Теперь они, слава Богу, есть, но тогда… — Гость пожал плечами. — Тогда я только хотел. Тут что-то другое. Может быть, мое биополе захватило вас? — он посмотрел на Лукашевского внимательно и настороженно. — Вы допускаете такое толкование феномена?»

«Но это, кажется, из области фантастики?» — ответил Петр Петрович.

«Кто знает, кто знает…» — Гость помолчал, потом коснулся рукой колена Петра Петровича и напомнил ему об обещанном ужине.

«Конечно! — спохватился Петр Петрович. — Сейчас будет ужин».

Гость остался в комнате, а Петр Петрович принялся хлопотать у кухонной плиты. «Надо же! — думал он. — Ну надо же!» — и вдруг поймал себя на том, что насвистывает ламбаду. Хотел остановиться, но тут же передумал: душевное облегчение, освобождение от прежних тревожных загадок, которое вдруг подарил ему Гость, было так приятно, что он готов был и запеть. Немного смущала, конечно, история со скифскими бабами, но о них думать не хотелось. В конце концов можно было принять и объяснение Гостя: ну, попал в его биополе вполне в духе нынешнего сумасшедшего времени. Зато все остальное выпало из странного ряда: нет больше головоломок, долой опасения насчет болезни… Есть только этот странный тип, этот приблудившийся Гость, он же, кажется, Режиссер: ведь сам упомянул о каком-то фильме.

Лукашевский решил, что завтра же осмотрит ограду, погребок в гараже, осмотрит Главный Грот — но это уже послезавтра — и найдет в нем ту самую хитрую нишу с боковым углублением. Впрочем, он и теперь уже верил, что все это так: в ограде есть пролом, в погребке остались следы Гостя, а в боковом углублении ниши, о котором он до сих пор не знал, можно надежно спрятаться от посторонних глаз.

«Теперь вот о чем, — сказал он Гостю, когда тот утолил первый голод, теперь, пожалуйста, несколько слов о себе. Я не стал бы вас спрашивать об этом, но вы, согласитесь, некоторым образом морочили меня, выдавали себя за некую внеземную силу, а это, простите, несколько некорректно с вашей стороны. Словом, кто вы?» — спросил Лукашевский.

«Да, — согласился Гость. — Вы правы. Но было так скучно. Хотелось хоть немного игры. Игра — это моя главная страсть. Я — режиссер. Кстати, так можете меня и называть — Режиссером. Мое настоящее имя вам ничего не объяснит. Да мы, пожалуй, и не встретимся больше: я нашел себе другое пристанище. К тому же наступает пора съемок. Теперь я буду там, на съемках. Потому и пришел к вам с этим откровением. И еще я понял, что вам сейчас нужна душевная уравновешенность, ясность, потому что впереди у вас столько испытаний и открытий. Лишний груз вам ни к чему. Знаю: к истине вы пробьетесь, вы станете ею, — сказав это, Гость охнул и нахмурился, как если бы фраза вырвалась из его уст помимо воли. — Простите, простите, — извинился он тут же, прижав руку к груди. — Откуда мне знать… Просто сболтнул. Истина, конечно, не ахти что, не тайна за семью печатями, мы постоянно носим ее в себе, себя не узнавая… Но я, кажется, опять не о том».

«Ладно, — успокоил Гостя Петр Петрович. — Давайте ото м».

«Да… итак, я — режиссер, — продолжал Гость. — Беглый режиссер, сумасшедший режиссер… Так меня тут некоторые окрестили. А вообще-то правильно окрестили: я действительно беглый и сумасшедший… Но вы не бойтесь меня, — снова встревожился он. — Сейчас я вполне нормальный. Так мне кажется. — А вам?»

«Мне тоже», — ответил Петр Петрович.

«Спасибо, — улыбнулся Гость. — Вы добрый человек, чуткая душа. Вы помогли мне…»

«Об этом не надо», — попросил Петр Петрович, опасаясь, что Гость так и не доберется до главного в своем рассказе.

«Хорошо, — согласился Гость. — Не буду. Но все же большое вам спасибо. Говорю это теперь, чтоб потом не забыть. Ведь потом я могу внезапно исчезнуть? — засмеялся он. — Не так ли?»

И слова эти, и смех Лукашевскому не понравились: он подумал, что Гость начинает старую игру, и спросил, выдав свое нетерпение: «Так откуда же вы, господин Режиссер?»

«Господин?! — Гость положил вилку на стол, подпер кулаками бороду и посмотрел на Петра Петровича с благодарным вниманием. — Мне это нравится, — сказал он, — „господин Режиссер“… В этом сочетании много правды. Да, да, — похвалил он Петра Петровича. — Вы многое этим сказали. И многое угадали. Не забудьте потом…»

Лукашевский застучал пальцами по столу: Гость снова уклонялся от прямого ответа.

«Хорошо, хорошо, — сказал Гость. — Вот мой рассказ о себе… то, что я хочу снять — ужасно. Я назвал мой будущий фильм „Вечная война“. Но он не о войне, как мы ее себе представляем, а о страшной ненависти к себе подобным, которая неискоренимо сидит в нас. Мы лишь терпим друг друга, когда сыты и одеты. Когда же нам холодно и голодно, в нас пробуждается бес ненависти. На земле должен был бы жить лишь один человек, эта неудачная игрушка, сплепленная Богом. Говорят, что Бог создал нас праведными, а мы пустились во все тяжкие. Но это не так: он создал нас для кровавого спектакля, которым наслаждается… Я понятно выражаюсь?» — спросил Гость.

«Да, понятно, — ответил Петр Петрович. — Вы хотите снять ужасный фильм о том, как люди, поняв замысел Бога, истребят себя, чтоб не быть игрушкой для его сомнительных развлечений?»

«Именно так! — обрадовался Гость. — Вы сказали лучше, чем я. Именно так! Гордые, мы истребим себя, чтобы не быть игрушками».

«Но что дальше?» — спросил Лукашевский.

«Дальше — ничего. Или, как некогда сказал молодой датский принц: дальнейшее — молчание».

«Я спросил вас не о том, — перебил Гостя Лукашевский. — Я хочу узнать о том, кто вы».

«Ах, простите, конечно, — Гость встал и заходил по кухне. — Кто я? Я — тот самый режиссер. Когда я показал моим земным коллегам мой сценарий, они решили, что я сумасшедший».

«Земным? — переспросил Лукашевский. — А вы — какой?»

«Не в том смысле. Я оговорился, конечно. Но не в том смысле, — Гость остановился у окна и побарабанил пи стеклу пальцами. — Тут я оговорился, сказал он, обернувшись. — Не ловите меня на словах. Истинный смысл их в другом: я снимаю фильм не для людей, а для Бога. Люди этот фильм не увидят. Когда он будет готов, людей уже не будет. Кроме одного человека. Ведь я уже сказал, что на земле может жить только один человек».

«Да, вы это сказали. Но надо ли возвращаться к тому, что уже сказано? Давайте проще. Итак, вас объявили сумасшедшим и вы сбежали. Сюда. И теперь прячетесь от ваших коллег в погребах, в гротах. Но как же быть с фильмом? Ведь для того, чтобы снять его, нужна техника, операторы, ассистенты, артисты, художники, гримеры. Средства, наконец…»

«Чепуха! — замахал на Петра Петровича руками Гость. — Ничего этого мне не понадобится. Вы не поняли. Ведь я сказал, что фильм не для людей, а для Бога. Да и не фильм это вовсе, а, скорее спектакль. Но он будет запечатлен. Может быть, это за пределами вашего понимания. Но это так». «Боюсь, что я плохо понимаю, — признался Лукашевский. — А вы говорите слишком туманно. Ответьте мне четко: что вы здесь делаете?»

«Ничего, — ответил Гость. — То есть по сути ничего. Прячусь от коллег, от врачей, которых они на меня науськали, от милиции… Кстати, милицию на меня натравил ваш друг Яковлев, хотя я оказал ему большую услугу, избавив его от недуга. Ведь он больше не жалуется на радикулит, правда?»

«Да, правда».

«Я жду, — сказал Гость. — Это для меня сейчас главное — ждать. Жду, когда все начнется. Хотя, если быть точным, все уже началось».

«Что именно?» — спросил Лукашевский.

«Фильм, Петр Петрович. Фильм начался. — Гость взял Лукашевского за руку и повел в комнату. — Здесь просторнее, — сказал он уже в комнате. — Здесь лучше. Вы слышали, конечно, о скифах, о сарматах, о таврах, киммерийцах, готах, продолжил он, расхаживая по комнате. — Вы видели конников, которые носятся по здешним степям. Недавно они ограбили и избили вашего помощника Полудина, а Рудольф по ним стрелял из автомата. Вы знаете, что через два-три дня погаснет ваш маяк — горючего не добудете».