Дон Уинслоу - Час джентльменов
Но десятый пункт, локализм, накалял страсти до предела.
— Я понимаю локалистов, — говаривал Прибой. — Нам же не нравится, когда к конвоирам вдруг пытается присоседиться какой-нибудь хрен с горы.
— Нам это не нравится, — соглашался Джонни, — но мы же его за это не избиваем. Просто скрежещем зубами.
— Океан не может никому принадлежать, — настаивал Бун. — Ни целиком, ни частями.
Но даже Бун признавал, что за последние годы сёрфинг стал попросту модным и на его излюбленные брейки повалили толпы новичков. Похоже, все вокруг возомнили себя сёрферами. Народу в океане было как сельдей в бочке. В выходные на пляжах творилось форменное безумие, и Бун грешным делом даже подумывал отказаться от сёрфинга по субботам и воскресеньям, так много сёрферов (в основном плохих) носилось по волнам.
Конечно, все это не имело особенного значения; с такого рода явлениями можно только примириться. Нельзя же застолбить за собой кусок океана. Самое замечательное в океане то, что его нельзя купить и огородить забором — хотя новенькие шикарные отели, вскакивающие как прыщики на побережье, всячески старались заблокировать проходы к воде, сделать пляжи «частными». Бун считал океан последним оплотом настоящей демократии. Любой человек — вне зависимости от расы, цвета кожи, вероисповедания, социального статуса или отсутствия такового — имеет право на океан.
Поэтому локализм для Буна был явлением понятным и объяснимым, но тем не менее абсолютно неправильным.
Отвратительным.
Уродливым. За последние годы Буну, Дэйву, Прибою и Джонни все чаще приходилось выступать в роли миротворцев, вмешиваться в ссоры сёрферов и предотвращать драки. То, что еще несколько лет назад было редким событием, стало обыденностью: локалисты так и рвались отдубасить приезжих спортсменов.
Взять хотя бы тот случай на пляже Пасифик-Бич. Конвоиры тогда уже откатали свою сессию, и прибрежные волны в тот воскресный денек заняли местные и приезжие сёрферы. Обстановка была напряженной — слишком много сёрферов пытались занять одни и те же волны. И вот один из местных не выдержал. Какой-то новичок вперся в волну и вынудил его отплыть в сторону. Парень взбесился и отправился бить нахалу морду. Что хуже, к обиженному сёрферу присоединились его товарищи.
Все могло окончиться большой бедой, если бы не Дэйв, который как раз был на посту, и Джонни, который играл со своими детьми в прибрежной водичке неподалеку. Джонни добежал до места конфликта первым и встал между разъяренными местными и туповатым новичком. Он попытался их успокоить, но локалисты ничего не хотели слышать. Когда до веселой компании добрался Дэйв, обстановка уже накалилась до предела, и только появление еще и Буна с Прибоем охладило пыл разозленных локалистов.
Но конвоиры не могли контролировать каждый брейк в районе, и вскоре уродливое лицо локализма злобно скалилось почти по всему городу. На бамперах машин стали появляться наклейки вроде «Частная территория», а владельцы этих автомобилей — зачастую накачанные пивом и метамфетаминами — считали себя вправе навязывать свои представления об идеальном обществе окружающим. Некоторые из калифорнийских брейков попали чуть ли не под запрет — даже сами сёрферы горячо рекомендовали «иноземцам» не совать туда нос.
И во что это в итоге вылилось? В то, что всякие виртуальные банды начали «столбить» территорию океана.
Полнейший бред, как считал Бун. И глупость. Олицетворение всего противного самой сути сёрфинга. Да, все так. Но от фактов не уйти — на теле океана появился страшный шрам, и он не исчезнет только из-за того, что Бун не хочет на него смотреть.
Но Бун никогда бы не подумал, что цепкие лапы локализма дотянутся до «Вечерней рюмки».
Потому что «Рюмка» — заведение старой школы. Там можно встретить конвоиров, «джентльменов», профессиональных сёрферов, паломников, навещающих эту сёрферскую Мекку. В «Вечерней рюмке» всем рады.
Может, Бун и мог заметить перемены раньше. Признаков было полно. Например, в окнах других кафешек и баров Пасифик-Бич появились объявления «Вход в кепках и одежде цвета бандитских группировок запрещается».
Банды на Гарнет-авеню?!
Как ни странно, но эта проблема стала вполне насущной. За последние несколько лет ПБ наводнили разнообразные преступные группировки — из Баррио-Логан и Сити-Хайтс, а также местные банды, в том числе и сёрферские. Только подумать — сёрферские банды! Они закрепляли за собой клубы, бары и даже кварталы города и яростно защищали «свою» территорию от других банд. Все чаще в барах встречались профессиональные вышибалы и охранники, и ночные улицы когда-то счастливого и расслабленного ПБ теперь кишели сомнительными личностями.
С «Рюмкой» такого никогда не произойдет, считал Бун.
Но он ошибался.
Глава 11
Петра проскользнула на диванчик и устроилась за столиком Буна.
Он делал вид, будто тщательно изучает меню, что само по себе было смешно: Бун завтракал тут каждое утро последние десять лет. Не только он сам прекрасно знал, чего хочет на завтрак, но и официантка, которая уже успела передать не сделанный еще заказ повару. Бун всегда заказывал одно и то же.
Официантка, известная как НеСанни, была высокой блондинкой, хорошенькой и длинноногой. Интересно, задумалась Петра, в Калифорнии что, где-то действует фабрика по производству официанток? В любом баре работает такая вот блондиночка. Когда Санни уволилась из «Рюмки» и отправилась в профессиональное сёрферское турне, в ресторане мгновенно появилась ее замена — такая же высокая, блондинистая и ногастая, прекрасный образчик идеальной калифорнийской девушки.
Никто не знал, как зовут новенькую официантку, да и ее саму, похоже, не очень волновал тот факт, что к ней прилип ярлык «НеСанни», обрекающий ее на вечное сравнение с непревзойденной Санни. Конечно, НеСанни — жалкое подобие оригинала. Хорошенькая, это да. Но ей недостает глубины, ума и доброты Санни.
И вот НеСанни подошла к их столику и, уставившись на Буна, забубнила:
— Яйца мачака[16] с сыром, кукурузные и пшеничные тортильи; черные бобы и картошка, ее положить отдельно, кофе с двумя кусочками сахара.
Бун притворился, будто рассматривает меню в поисках альтернативы.
— Только пшеничные, — наконец произнес он.
— А? — не поняла официантка.
— Только пшеничные тортильи, кукурузных не надо.
Минуту НеСанни переваривала эту шокирующую новость, после чего повернулась к Петре:
— А вам?
— У вас есть чай со льдом? — поинтересовалась Петра.
— Э-э, кажется, да.
— Тогда я буду чай со льдом и лимоном, но без сахара, пожалуйста.
— Лимон… без сахара, — повторила вслух НеСанни, направляясь к кухне, чтоб передать заказы повару. Правда, тот уже начал готовить завтрак Буну, как только увидел, что он вошел в дверь.
— Да убери ты это меню, — не выдержала Петра.
Бун послушно отложил меню и внимательно посмотрел на Петру. И это был не самый ласковый взгляд на свете.
— Почему ты так злишься?
— Келли Кухайо был одним из самых изумительных людей, каких я только знал, — ответил Бун. — А твой отморозок подзащитный его убил.
— Убил, — не стала отрицать Петра. — Но я вовсе не уверена, что он должен сидеть за убийство первой степени.
Бун пожал плечами. Дело-то для полиции верное — окружной прокурор отправит Кори на электрический стул, и будет права. Мэри Лу Бейкер — настоящий ветеран прокуратуры. За время работы обвинителем она почти никогда не проигрывала, а уж это дело разозлило ее не на шутку.
Еще бы она не злилась — все местное общество было в ярости. Убийство не сходило с первых полос целых две недели. Любое, даже самое незначительное, изменение в ходе расследования тут же освещалось в прессе. В многочисленных радиопередачах ведущие и участники в один голос требовали для Блезингейма смертной казни.
Весь Сан-Диего желал ему смерти.
— Зато я могу сказать, в чем я точно уверена, — продолжила Петра. — Весь город превратился в толпу линчевателей Кори Блезингейма, потому что он вредит индустрии туризма, от которой зависит экономика города. В Сан-Диего хотят, чтобы семьи с детишками приезжали в ПБ и тратили тут деньги, чего не произойдет, если город приобретет репутацию опасного места, кишащего преступниками. Поэтому город устроит Блезингейму показательную порку.
— Неужели? — откликнулся Бун. — А еще какие-нибудь теории заговора у тебя на примете есть?
— Раз уж ты спросил, — мило улыбнулась Петра. — Я считаю, что ты злишься из-за того, что идиотское убийство разрушило твои представления о сёрфинге как о чем-то высокоморальном и святом, возвышенном и далеком от грязного несовершенного мира, в котором люди убивают друг друга даже без особых на то причин. Несчастный придурок Кори Блезингейм разрисовал граффити твою уютную Утопию, и ты не можешь с этим смириться.
