Э. Винсент - Лето мафии
— Спасибо, Ник… как приятно иметь с тобой дело, — лучезарно улыбнулся я.
— Ты еще пожалеешь об этом, Веста.
— С нетерпением буду ждать этого случая. Ну а пока если еврей, о котором мы говорили, снова вернется домой без своей ермолки, я сначала пришлю тебе замечательное кресло-каталку, а затем позабочусь о том, чтобы у тебя возникла в нем необходимость.
Мы вернулись обратно на такси, и я, сказав Бенни и Рыжему подождать внизу, поднялся наверх и постучал в дверь квартиры Сидни. Он открыл дверь, и я протянул ему ермолку. Сидни с восхищением посмотрел на нее, но брать не стал.
Всунув ермолку ему в руку, я сказал:
— Бери. Тот, кто ее отнял, приносит свои извинения. Он просил передать, что его больше не интересуют ермолки. Эту фазу он уже миновал и очень сожалеет о случившемся.
— Ого, — пробормотал Сидни.
— Пожалуйста, возьми ее… а потом объясни, черт побери, почему ты предпочел быть избитым, но не отдал какие-то библиотечные книги.
Взяв ермолку, Сидни сказал:
— Это же книги… а книги — это очень важно. Мой папа говорит, что книги — это самое важное, что есть в жизни. В них есть все, что когда-либо узнавали люди. И то же самое говорит наш раввин.
— Сидни, позволь объяснить тебе одну вещь. Это не Куинс — это «Адская кухня». Есть принципы, а есть практика. Принципы могут говорить, что надо поступить правильно, но практика говорит, что это, весьма вероятно, станет твоим последним поступком в этой жизни. Так что я предпочитаю мыслить практически… понятно?
Сидни неохотно кивнул.
— Понятно.
— Вот и хорошо. Ступай дочитывать свои книги.
— А ты не хочешь на них взглянуть?
— Меня ждут друзья.
— Тогда, может быть, как-нибудь потом?
В этот момент он показался мне таким хрупким и беззащитным, что я просто не смог его оборвать. Поэтому я вздохнул и сказал:
— Ну, хорошо, как-нибудь потом.
Лицо Сидни расплылось в ослепительной улыбке, а я поспешил вниз. Бенни и Рыжий ждали меня у подъезда, и мы повернули на север к последнему логову Бенни Вила, квартирке в полуподвальном этаже старого серого здания на Западной тридцать седьмой улице между Девятой и Десятой авеню.
Это была самая обычная квартира: короткая лестница к двери, расположенной ниже уровня мостовой, три окна в ряд. Половина большой комнаты представляла собой что-то вроде гостиной: мягкие кресла с протертой обивкой, пара таких же диванчиков, кофейный столик, сделанный из старой дубовой двери. В правом переднем углу у окна висела большая боксерская груша. Над головой люстра из оленьих рогов, на полу вязаные коврики, стены украшены афишами гангстерских фильмов. В дальней половине комнаты стояли пианола и антикварный бильярдный стол. Здесь было очень уютно, и квартира служила нам местом сборищ.
Бенни было лет восемнадцать-девятнадцать, но точно свой возраст он не знал, потому что свидетельства о рождении у него никогда не было. Он был нежеланным ребенком Великой депрессии, родившимся в гримерке ночного клуба в Гарлеме, в котором незаконно торговали спиртным. Его мать там пела, а отец работал барменом. Когда началась война, отца призвали в армию, и в день высадки в Нормандии он оказался в первой волне тех, кто штурмовал позиции немцев на побережье. Там он был серьезно ранен, а когда мать Бенни выяснила, что ее муж к тому же получил и сильную контузию, она с ним развелась. Через месяц она отдала Бенни в государственный приют. Сейчас, пять лет спустя, в начале лета 1950 года отец Бенни оставался умственно неполноценным инвалидом, помещенным в приют для ветеранов, а мать, спившаяся наркоманка, до сих пор пела в одной из самых захудалых гарлемских забегаловок. Бенни знал, кто его родители, но, судя по всему, никто из них не мог сказать, когда именно он родился. Пока он рос, его отфутболивали друг другу родственники и комиссия по делам несовершеннолетних; в шестнадцать лет Бенни бросил школу и оказался на улице. Я познакомился с ним за несколько лет до этого, сразу признал в нем уличного бойца, прирожденного атлета, и взял к себе в банду.
Когда мы добрались до квартиры Бенни, я заметил перед домом «Форд» отца Луи и увидел идущего навстречу Порошка, рядом с которым ковыляла Энджи, сука бассет-хаунд. Мы вошли вместе, и я сразу же направился к телефону, чтобы позвонить на работу отцу. Он уехал в Лас-Вегас, и я хотел узнать, не вернулся ли он.
Мальчонка стоял у бильярдного стола, Прыгун и Луи сидели, развалившись, на кушетке, — Прыгун листал комиксы, а Луи рассматривал старый журнал «Экран». Как всегда, Луи был во всем черном, и хотя он снял пиджак, сорочка оставалась застегнутой на все пуговицы, галстук был туго затянут, а брюки топорщились отутюженными складками, острыми, как лезвие бритвы. Оторвавшись от журнала, Луи поморщился, увидев у ног Порошка собаку. Он протянул руку, но ничего путного из этого не вышло. Энджи без раздумий прыгнула на диван рядом с Луи и уронила голову ему на колени. Вскрикнув, Луи вскочил с дивана, расправляя брюки. Собака осталась лежать на его месте.
— От этой псины воняет! — рявкнул Луи. — Ты когда-нибудь ее моешь?
Порошок пожал плечами.
— Энджи терпеть не может воду.
Потрепав собаку за шею, Прыгун спросил:
— Тогда п-почему у Энджи нет б-блох, раз ты никогда ее не моешь?
— Именно поэтому у нее и нет блох, — ответил Порошок. — Блохи любят воду.
— Это еще кто тебе сказал, черт побери? — спросил Луи.
— А что, у Энджи есть блохи?
— Нет.
— Вот видишь!
Логика была бесспорной. Подойдя к пианоле, Порошок начал исполнять в бешеном темпе «Атласную куклу» Эллингтона. Его музыкальное дарование ничуть не уступало его размерам. Это не переставало нас поражать, потому что Порошок лишь взял несколько уроков, когда учился в начальной школе, — но если он хоть раз слышал мелодию, то воспроизводил ее безошибочно. Если бы Порошок родился где-нибудь в американской глубинке, родители направили бы его учиться в консерваторию. Я набрал номер, и в этот момент Мальчонка, положив кий, попросил:
— Бенни, удели мне минутку.
— Лады, — откликнулся тот.
Он подошел к тяжелой груше и взял ее; Мальчонка выдал стремительную комбинацию ударов.
— Теперь, когда наступает лето, надо драться чаще, — заметил Бенни.
— Точно. Мне уже поручили парочку торговцев «травкой» из Гарлема. Может быть, и больше.
— Неважно. Ты убьешь на месте всех.
— Естественно, — согласился Мальчонка.
— Как насчет того, чтобы взять меня своим секундантом? — вдруг спросил Бенни.
Я услышал этот вопрос, когда вешал трубку. Мальчонка перестал колотить грушу. Похоже, он опешил от этой просьбы и мгновение изучал Бенни, убеждаясь, что это не шутка.
— Ты думаешь, что справишься?
— А то как, — уверенно заявил Бенни. — Я наблюдал за всеми твоими боями. Все видел и все слышал. Конечно, в тренеры мне еще рановато, но секундантом твоим я уже могу быть.
— С чего это ты?
— Так, просто подумал, — сказал Бенни.
— Что?
Бенни сказал:
— Придет пора, и нам надо будет заняться чем-нибудь «чистым», хотя бы для того, чтобы никто не спрашивал, откуда у нас деньги. В детстве ты очень неплохо дрался в «Золотых перчатках».[2] Сейчас ты неплохо расправляешься с торговцами «травкой». Уже начинаешь привлекать к себе внимание.
— Ну и?.. — Мальчонка до сих пор не мог понять, к чему он клонит.
— Скоро за тобой начнут охотиться менеджеры. Если ты попадешь в правильные руки, из тебя сделают чемпиона во втором полусреднем весе. Но для этого тебе понадобятся тренеры и спарринг-партнеры. И тут лучше меня никого не найти. Я готов тебе помогать, согласен? — Бенни с надеждой посмотрел на него, дожидаясь ответа.
Все мы считали Бенни лучшим прирожденным спортсменом из тех, с кем нам довелось встречаться. Мальчонка быстро понял, что из него, вероятно, получится замечательный тренер. Ему потребовалось меньше двух секунд на то, чтобы принять решение. Улыбнувшись, он положил руку в боксерской перчатке Бенни на плечо и сказал:
— Договорились. Как только у меня появится свой менеджер, ты в штате. За свое будущее можешь не опасаться.
— Ладно, пора в путь, — сказал я, и мы поднялись на улицу.
Запихнувшись всемером в старенький фургон, мы наконец поехали к аэропорту Ла-Гуардиа. Пока продолжался учебный год, мы проворачивали по два-три дела в месяц (поскольку класс был выпускной). Но сейчас, когда школа осталась позади, а впереди было лето, мы решили ускорить шаг. Все дела обязательно подбирались самым тщательнейшим образом и детально планировались, так чтобы опасность была минимальной, а вероятность попасться — и того меньше. И тем не менее мы проворачивали лишь половину того, что я намечал. У меня был прирожденный талант выбирать цель, определять слабые места, после чего составлять план, ведущий к победе. Однако некоторые дела казались нам слишком крупными, слишком мелкими или слишком рискованными, поэтому я продавал их другим подростковым бандам Вест-Сайда, без лишних хлопот зарабатывая неплохие деньги.
