Александр Зеленский - Схватка с преисподней
— И даже несколько больше, — усмехнувшись, проговорил Валет. — Ну, все. Покедова, дружище!
Валет хлопнул дверцей БМВ и укатил вместе со своими дружками. Рафаэль же, вернувшись в кабинет, связался по внутреннему телефону с охранником, распорядившись:
— Федорыч, вызывай уборщиков «мусора» на ночную смену. Да, сегодня у них будет горячая работенка!
2
То был странный день для Виктора Воробьева. ОН ПЕРЕСТАЛ ВИДЕТЬ ЛЮДЕЙ… На улицах города передвигались одни монстры, люди без лиц!.. Он не знал, что думать, что делать. Голова раскалывалась от пустоты. Да, именно так. Казалось, что ее наполнили водородом под самую завязку, как воздушный шарик, и она сию минуту лопнет, взорвется, разлетевшись лоскутками на четыре стороны света. Он не мог сосредоточиться ни на одной дельной мысли. Точнее, нет! Одна мысль все же гвоздем засела у него в голове и постоянно прокручивалась, как заигранная пластинка: «Я схожу с ума!..»
Он сам не знал, как очутился на станции Водники.
Выйдя из вагона электрички, Воробьев прошел несколько десятков метров по путям до железнодорожного моста, а потом… Рыбаки, удившие мелкую рыбешку с парапета набережной, с содроганием увидели, как неизвестный перелез через перила ограждения на мосту и прыгнул с большой высоты вниз…
О самоубийстве Виктора Воробьева я узнал во время приема пациентов в медицинском центре «Панацея», которым руковожу уже несколько лет. Эту печальную весть сообщила по телефону моя бывшая жена Татьяна, у которой давно уже была новая семья, но с которой мы по-прежнему поддерживали дружеские отношения. Дело в том, что Виктор Воробьев был ее родным братом и потому я его хорошо знал.
Здоровенный детина, прошедший огонь и воды, по крайней мере, двух региональных войн, когда служил срочную в пограничных войсках, а теперь старший лейтенант милиции, мастер спорта международного класса по римско-греческой борьбе Воробьев никак не походил на тех хлюпиков-интеллигентов, которые при первых житейских неудачах норовят вскрыть себе вены.
— Татьяна, а ты уверена, что это самоубийство? — уточнил я. — Может быть, имеются какие-то следы, которые могли оставить на месте преступления убийцы?
— Какие там убийцы, Знаменский! — Бывшая супруга всегда называла меня только по фамилии. — Не было и в помине никаких убийц. Все бы тебе в детские расследования играть. — Из-за этих самых расследований, кстати говоря, Таня и оставила меня в свое время. — Витю видели десятки людей. Он зачем-то поехал на электричке по Савеловской дороге, а потом… потом…
Она больше не могла говорить, видимо, спазмы душили горло.
— Он сошел на станции… — подсказал я.
— Водники. А потом бросился с моста в речку… Извини, но я больше не могу об этом! Это такой удар для меня и моей мамы… После гибели отца в шахте мы еще никогда такого не испытывали… Извини, я вешаю трубку!
Отложив все дела, я помчался к матери Виктора, которая переехала в Москву из небольшого городка Новомосковска Тульской губернии и теперь жила в семье дочери возле метро «Октябрьское поле». Но до дома бывшей тещи я так и не доехал, свернул с полпути. Сделав пересадку на другую линию метро, я направился в сторону станции «Савеловская».
Водники встретили меня моросящим дождем и порывистым ветром.
«Топиться в такую погоду… — подумал я. — Нет уж, дудки! Не дождетесь… Хотя это самая невыносимая погода для таких ищеек-любителей, как я! И все же мы еще покувыркаемся, побегаем и попрыгаем!..»
Я поднял воротник своего плаща и спрятался под навес пристанционной торговой палатки. Там я простоял минут десять в ожидании, что дождь вот-вот кончится.
Пока я так стоял, мне припомнилось то, что я знал о жизни Виктора еще до его приезда в Москву. Он любил свой провинциальный шахтерский городок, в котором начал заниматься спортом. Он часто и взахлеб рассказывал мне, как однажды на тренировку к ним в спортшколу пришел сам прославленный полутяж Александр Медведь — трехкратный олимпийский чемпион по вольной борьбе. Он-то и «благословил» его на серьезные занятия спортом, порекомендовал хорошим тренерам из большого спорта. А еще Виктор часто вспоминал, как его отец — метр с кепкой — спокойно поднимал мешок угля одной рукой после трудового дня и тащил его домой. «Здоровый был мужик, хотя по виду и не скажешь», — по-доброму улыбаясь, часто говаривал он.
Наконец дождь перестал сеяться и я решил, что с меня не убудет, если я добегу до моста и вернусь обратно до нового «приступа» непогоды.
Конструкции длинного железнодорожного моста, на который я взошел, гудели и постанывали от ударов ветра. Мимо промчался товарняк, обдав меня с ног до головы водяной пылью, но я на это даже не обратил внимания.
«Вот здесь это и произошло», — подумал я. Откуда мне стало известно, что именно с этого самого места Воробьев бросился в свинцово-мутные воды Клязьменского водохранилища, перешагнув даже не просто мостовое ограждение, а черту, отделявшую жизнь от смерти? Не знаю, но я всегда достаточно точно узнаю места, где недавно произошли несчастья. Бывает, идешь-идешь по дороге в толпе других людей, спешишь по делам и вдруг — раз! — и остановишься, как вкопанный. Тебя толкают, клянут на чем свет стоит, а ты стоишь столбом и видишь, что в этом самом месте несколько часов назад человека ударили ножом в сердце…
Все это началось у меня еще в студенческие годы, когда мы с друзьями часто отправлялись с рюкзаками бродить по Подмосковью, проводя бессонные ночи у костра с песнями под гитару. Именно во время одного такого похода мне и «посчастливилось» очень близко познакомиться с шаровой молнией… Позже, когда я немного очухался, друзья сказали мне, что уже и не чаяли моего возвращения в этот суетный мир, поскольку на лицо были все признаки клинической смерти: отсутствие дыхания, остановка сердца и все такое прочее. Говорят, первое, что я сделал, когда открыл глаза, то указал пальцем на одного из сокурсников по медицинскому институту по прозвищу Лепила и провещал: «Тебе срочно надо показаться врачу-специалисту по поводу начинающегося опухолевого процесса в головном мозге». При этом Лепила так перепугался, что тут же собрал свои вещички и уехал в город. Позднее выяснилось, что я не ошибся с диагнозом, чем, возможно, спас жизнь приятелю…
Я оперся о перила и свесился вниз, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь туманную дымку. Но с такой высоты увидел только гладь воды, будто внизу не гуляла крупная рябь, порожденная северным ветром. Еще я увидел трех рыбаков на берегу, спрятавшихся под мостом от непогоды. Но потом я перестал все это видеть, осознавать. Во мне толчком проросло видение из подсознания, как еще живое человеческое тело, падает вниз. И еще, мельком, уголком своего глаза я заметил чьи-то мертвенно-холодные глаза, безучастно взиравшие на нарочито замедленный полет человека к воде. И когда воды, потревоженные телом, накрыли Виктора с головой, я опять заметил этот взгляд, но на этот раз глаза сияли от радости…
Вот только теперь я понял, что не зря совершил эту поездку. Виктор не сам покончил счеты с жизнью. Его вынудили, заставили это сделать. Кто? С какой целью? На эти и многие другие вопросы мне теперь и предстояло найти ответы.
Для контроля я еще раз ввел себя в состояние экстравосприятия и перед моим внутренним взором снова промелькнули эти холодные глаза. Только теперь в них сквозило некое удивление. Они смотрели прямо на меня, в упор, из небытия… Потом все исчезло. И снова внизу шумел ветер, бились о парапет набережной волны, а рыбаки…
— Эй, мужик! — услышал я голос сквозь шум ветра, обращенный явно ко мне. — Ты тоже пришел топиться?.. Все с ума посходили от пьянки. Иди домой! Проспись! Мужик, ты меня слышишь?!
…Стоя сбоку от автоматических дверей метропоезда и не обращая внимания на входивших пассажиров, я прикидывал свои возможные действия по выяснению обстоятельств, предшествовавших гибели Виктора. «Мне необходимо будет проследить буквально шаг за шагом, день за днем жизнь Воробьева, — думал я. — А начинать надо с визита к Роману Братееву, который когда-то служил вместе с Виктором в Московском уголовном розыске». Воробьев в свое время знакомил нас и потому я мог приехать к нему без предварительной договоренности о встрече. К тому же Братеев жил недалеко от моего дома и это меня особенно устраивало.
Купив в «комке» у метро «Кантемировская» бутылку водки, я свернул к длинному шестнадцатиподъездному дому, возведенному на моей памяти на месте большого оврага.
Братеев «на мое счастье» оказался дома. Он даже не удивился моему приходу, проговорив: «Я уже слышал про Виктора…»
— Надо его помянуть, — сказал я, доставая из кармана плаща бутылку.
— Пошли на кухню, чтобы жену с дочкой не беспокоить.
Мы выпили по сто граммов и больше до конца разговора не притрагивались к бутылке. Я внимательно слушал и запоминал все, о чем рассказывал Братеев.
