Деон Мейер - Семь дней
— Раневое отделяемое: нет.
— Сексуальное насилие: признаков не обнаружено».
Стараясь ничего не забыть, Гриссел снова осмотрел фотографии места преступления. Жертве нанесли всего один удар. Она лежала в четырех метрах от входной двери. Нет оборонительных ран на руках, свидетельствовавших о том, что она пыталась защищаться.
По словам бригадира, признаков ограбления тоже не обнаружили. А Пейджел пришел к выводу, что нет и признаков сексуального насилия — видимо, на теле отсутствовали следы спермы и кровоподтеки.
Интересно, кто нашел жертву. Как охраняется ее дом?
Гриссел полистал раздел А в поисках свидетельских показаний и наткнулся на неподшитый белый конверт формата А4, засунутый между фотографиями. Кто-то надписал на нем синей ручкой всего одно слово: «Слут».
Гриссел вскрыл конверт и увидел три большие цветные фотографии живой Ханнеке Слут. Они настолько заинтересовали его, что он тут же забыл, что искал.
Все три снимка оказались студийными; ее снимал профессиональный фотограф. На первом — только голова, правое плечо и часть руки. На ней было тонкое белое платье, выделявшееся на гладкой, загорелой коже. Голова была повернута вправо, она смотрела вниз, полузакрыв глаза. Половина лица оказалась в тени, что подчеркивало полные губы и крепкие скулы. На лицо падала прядь волос до самого подбородка. Плечо и предплечье — мускулистые, но женственные. Серый задник интересной фактуры, он слегка размыт, не в фокусе.
Общее впечатление чувственности.
Ханнеке Слут была красивой женщиной. Она прекрасно понимала, какое впечатление производит на мужчин. Видимо, ей это нравилось; на фото она чуть-чуть рисовалась.
На втором снимке ее запечатлели до пояса; голова чуть склонена, темные глаза смотрят в объектив. Она, видимо, была улыбчивой — Гриссел заметил узкую щель между ее передними зубами. Волосы на втором снимке были собраны на затылке. В низком вырезе тонкой блузки как бы невзначай виднелась упругая, полная грудь.
Третий снимок оказался в стиле ню — на темном фоне. Художественное фото, сделанное с большим вкусом. Свет падал сзади и справа, Слут стояла чуть отвернувшись. Выделялись щека, кончик носа, крупная круглая серьга в ухе, стройная шея, плечо, одна грудь идеальной формы и нога.
Гриссел решил, что снимки были сделаны недавно; на них Ханнеке Слут выглядела зрелой, вполне соответствующей своему возрасту — тридцать три года по материалам дела.
Он разложил снимки в ряд. Снова посмотрел на них. Ради кого или для чего она так старалась? Наверное, не один час подбирала нужную одежду, советовалась с фотографом. Да и сама съемка должна была занять немало времени.
А ведь жертва была юристом, специалистом по корпоративному праву.
И грудь… Неестественно большая, идеальной формы. Как будто она специально увеличила ее с помощью пластической операции… Для кого? Интересно, для кого она заказала такие фото?
Гриссел не мог отвести глаз от женщины на снимках.
Вдруг пронзительно заверещал его мобильный телефон.
Он вернулся в настоящее, испытывая смутное чувство вины; телефон удалось найти не сразу. Он лежал в кармане куртки, висевшей на стуле. На дисплее высветилось: «Алекса».
Черт! Надо было самому позвонить ей. Он посмотрел на часы. Почти одиннадцать!
— Алекса, мне так жаль… — начал он.
— Нет, это не Алекса, — довольно враждебно ответил незнакомый мужской голос. — Она просила, чтобы вы за ней приехали.
— Где она?
— Она пьяна, сэр. Пьяна в стельку.
5
Прижав к груди дело, он побежал к машине. Конечно, он сам во всем виноват. Он бросил ее, оставил одну, ничего толком не объяснив. Алекса продержалась сто пятнадцать дней, и вот теперь сорвалась. Из-за него…
Он открыл БМВ-130i, бросил дело на заднее сиденье, в досаде хлопнул дверцей сильнее, чем требовалось, сел за руль и тронулся с места.
Он не имел права забывать о том, что Алекса начала пить именно из-за страха сцены. А ведь сегодня ей тоже пришлось выступать на публике — в определенном смысле. Она впервые за много лет появилась в кругу своих бывших коллег по музыкальному миру, вспомнила об огнях рампы. Надо было заранее все предусмотреть и лучше следить за собой. Тогда он не выругался бы при виде своих кумиров и не опозорил Алексу. А еще надо было ответить бригадиру, что сию минуту он приехать не может, и, перед тем как мчаться на работу, завезти Алексу домой. Но нет, он тогда думал только об одном: как он сам оплошал. Болван, чертов идиот полицейский!
Что с ним не так? Он вспомнил, как предостерегал его доктор Баркхёйзен: «Будь осторожнее, Бенни, ты не продержался еще и года. Два алкоголика… риск удваивается».
Он тогда бурно возражал: мол, они с Алексой только друзья, он поддерживает и подбадривает ее. Они вместе посещают собрания «Анонимных алкоголиков». А доктор в ответ лишь покачал головой и повторил: «Будь осторожнее».
И как же он поддержал ее сегодня? Надо было слушать доктора. Док Баркхёйзен прекрасно понимал, что Бенни лукавит, называя их с Алексой отношения «дружескими». Док Баркхёйзен давно догадался, что Алекса нравится Бенни. С каждым днем все больше и больше.
До сегодняшнего вечера Бенни казалось, что и он нравится Алексе. А сейчас? Сейчас он все испортил.
Ну почему с ним так всегда? Когда его жизнь была простой? Никогда! Ему сорок пять; в таком возрасте положено достигать гармонии с самим собой, становиться мудрым и смиренным. В сорок пять нормальные люди отбрасывают все свои недостатки и заблуждения. Все, но только не он. Его жизнь — постоянный хаос. Бесконечный поток бедствий, непрекращающаяся борьба за выживание. Победить он просто не может; стоит преодолеть одну преграду, как впереди появляется другая. И он топчется на месте, не двигаясь.
Только недавно, месяц назад, он начал смиряться с мыслью о разводе, попытался привыкнуть к тому, что между ним и Анной все кончено. Кончено раз навсегда. Ему по-прежнему неприятно было думать о том, что она полюбила другого — адвоката. Чтоб его, этого адвокатишку… Бенни работал над собой, доказывая себе, что так лучше для всех.
Их отношения свелись к тому, что Бенни платил свою долю за дом и за учебу Карлы. Он почти смирился, хотя ему было обидно. Казалось, что его обирают. Хотя они с Анной зарабатывают примерно одинаково, он платит гораздо больше.
Последние несколько недель он очень старался влиться в новый коллектив, стать своим для «Ястребов». Новые сослуживцы, новые отношения, субординация… Да еще новые-старые звания. Приходится вспоминать, как правильно к кому обращаться. Почти всех приходится называть по-новому, кроме него: капитан — он капитан и есть. Но и с этим он тоже смирился.
И с детьми волнений хватает. Карла учится на факультете театрального искусства Стелленбошского университета. Подумать только — театра ей захотелось! Как будто в ее жизни мало было драм… Отец-алкоголик, развод родителей… И где девочка потом найдет работу? И Фриц, у которого в этом году выпускные экзамены в школе. Он ведь может и завалить их, потому что все свободное время проводит с группой Джека Пэроу, в которой играет на гитаре… Они исполняют хип-хоп или рэп. Фриц ругается хуже полицейского, и слова ему не скажи. Зато у Фрица талант — Джек лично обратился к нему и позвал в свою группу. Бенни уже примирился с тем, что мир изменился, что сегодня у детей есть выбор, что они по-разному понимают, что значит «хорошая профессия».
Он примирился со многим. И ему уже начало казаться, что жизнь налаживается. И вот за один вечер он ухитрился испортить все. Он выругался в присутствии трех человек, которых безмерно уважал: Антона Госена, Лизе Бекман и Алексы Барнард. Чем довел последнюю до срыва.
Придется ему примириться и с этим. Он — полный козел, долбаный придурок… Бенни с трудом заставил себя прекратить. Он опять за старое… В том-то и трудность, из-за его несдержанности на язык сегодня и начались все беды. Здесь же, сейчас же он должен положить этому конец. Хватит ругаться! Пить он бросил. Теперь он бросит выражаться!
А завтра, когда Алекса протрезвеет, он расскажет ей о деле Слут, попросит у нее прощения и попросит позвонить тем двоим. Она объяснит Лизе и Антону, как Бенни восхищается ими. А с языка у него сорвалось… от смущения. Наверное, не он один такой.
Потом он вспомнил, как красиво выглядела Алекса, и о своей мимолетной мечте, которая посетила его на пороге ее дома. Он надеялся, что сегодня ему повезет. Повезло, как же! Он даже фыркнул от презрения к себе, ко всему окружающему миру, к служебной БМВ и к шоссе N1. Его б… жизнь… Черт, опять! Его проклятая жизнь никогда не бывала простой.
Едва он остановился у театрального центра «Артскейп», как зазвонил его мобильник. Должно быть, опять управляющий — насчет Алексы. Он поспешно ответил, желая сообщить, что уже приехал:
