Нина Соротокина - Летний детектив
— В бессознательности была женщина. В полной отключке!
— Мы пробудем здесь до субботы, — сказал в довершение Левушка.
— Вот подарок, так уж подарок, — обрадовалась Марья Ивановна.
— Теперь — купаться! А вечером — шашлык.
Путь от банной террасы до кухни в жилом доме был не длинным, но его оказалось достаточным, чтобы сомнения вновь овладели сердцем Марьи Ивановны. Левушка, добрая душа, просто хотел ее успокоить, но не стыкуется его рассказ с происшедшим ночью.
Положим, Артур благополучно дотащил Лидию до второго этажа. Что-то у них там произошло, и она оцарапала ему лицо. Возбужденный молодой человек вошел в первую попавшуюся комнату и решил выкурить сигарету. Так? Пока так… Но зачем возбужденному человеку склоняться над спящей пенсионеркой? Зачем, пусть даже играя, целиться зажигалкой в спящую. И потом, режьте ее, жгите огнем, но она не понимает, как капля крови с оцарапанной щеки попала на ее пододеяльник. Не могла его Лидия так сильно оцарапать, чтобы у него с лица капало! Кого Левушка хотел успокоить своим рассказом — себя или ее, любимую тетку?
Марья Ивановна решила непременно поговорить с самой Лидией. Поговорить надо деликатно. Мало ли что произошло в доме, когда она спала. Но желанию пансионерки не суждено было осуществиться. Она не только не уследила, когда Лидия поднялась, но пропустила сам отъезд дивы с дачи. Оказывается, та прямо из спальни пошла в машину, заявив мужу, что и минуты не задержится в этом доме и за стол ни с кем не сядет. По дороге, правда, прихватила две бутылки пива и бутербродов на закусь.
Когда Фальстаф с супругой отбыли в Москву, Инна так прокомментировала их отъезд:
— Уехали, и хорошо. Эта Лидка, право слово, пирог ни с чем. А гонору! Единственно, что она хорошо в жизни делает, так это глаза красит. Глаза у нее совсем невыразительные, а она так умеет тень положить, что прямо тебе Вера Холодная. А во всем прочем — дрянь!
6
А утром в воскресенье, по телевизору как раз шла передача «Пока все дома», в Верхнем Стане произошло событие совершенно непотребное и страшное. В крапиве около старого собора был обнаружен мертвец. Неизвестный мужчина лежал на боку, на лбу длинная ссадина, а грудь продырявлена ржавым штырем, торчащем из поверженной на землю конструкции. Конструкция представляла собой уголок карниза, который ранее удерживал массивный барабан с луковицей. Уголок лежал возле северной части церкви в густо поросшей крапивой низинке. За какой надобой незнакомец поперся в крапиву, понять было нельзя. Кроме того близнецы, а именно они нашли труп, уверяли, что крапива была не помята и не стоптана, а стояла свежей стеной. Свой поиск близнецы предприняли из-за найденной на кладбище одинокой кроссовки — кожаной, синей, почти новой. Принялись искать вторую. И нашли. Нога с этой кроссовкой торчала из крапивы пяткой вверх.
Далее все понятно. Близнецы помчались к отцу. Архитектор с трудом разлепил отечные веки, опухоль от укуса страшного насекомого еще не прошла. Вначале он просто не поверил сыновьям, но когда вместо воплей и криков они вдруг оба заревели в голос, он пошел на кладбище. Убедившись, что близнецы не «выдумывали всякий вздор», а говорили истинную правду, Харитоновы кинулся созывать мужское население Верхнего Стана.
Женская часть поселения явилась незваной. Вначале так и ринулись вперед, чтоб рассмотреть получше, но потом поостыли. По всему было видно, что покойник не один час здесь лежит. И не два, и даже не десять, потому что жара уже дала о себе знать. Не иначе как в грозовую, пятничную ночь нашел он здесь смерть, вода оставила на майке кровавые разводы. Молодой, лет тридцать пять — не больше. На лбу шишка и кровоподтек. Не скажешь — одет по-городскому, сейчас деревня и город одинаково одеваются, и все же видно — не местный, и даже не районный, а областной, может быть даже столичный. К такому мнению подталкивала особая щеголеватость в одежде покойного. И джинсы, и майка — не самострок, а все самого высшего качества. Да и стрижка модная.
Флор только мельком глянул на труп, и сразу прыгнул в свой драндулет — помчался в районное Кашино за фельдшером и милиционером, а это без малого тридцать километров. Народ остался стоять над несчастным, чесать в затылке и негромко переговариваться. Женщины, как особы наиболее чувствительные, ушли первыми. Участь неизвестного мужчины их потрясла. Кроме того, как не были женщины осторожны, крапива оставила на голых ногах и руках любопытствующих крупные волдыри. И еще запах, и мухи на трупе… Очень неприятно, знаете.
Все женщины разошлись, и только Инна стояла на месте, вцепившись в руку Левушки, да Марья Ивановна никак не могла оставить место событий. Ей ни малого труда стоило протолкнуться вперед, чтобы взглянуть на руки мертвеца. Они были чистыми, никаких следов Ворсиковых когтей. Значит, не он… Пятясь, чтобы занять задние ряды любопытствующих, Марья Ивановна заодно разглядывала и их руки. В этой толпе ей было чем поживиться. У Федорова сына (учился в техникуме, к отцу приехал на каникулы) левая рука была заклеена пластырем, и как раз в нужном месте. Сам Федор тоже имел увечье. Его указательный палец, да и вся кисть, страшно распухли и были завязаны теплой косынкой. «Змеюка куснула» — отвечал он на соболезнующие вопросы. Художник Игнат — из Флоровской команды, вообще прибежал к церкви в перчатках. Понятное дело, если ты в огороде сорняки рвешь или занимаешься экологически чистым искусством — надевай перчатки, тебе никто слова не скажет. Но если ты с утра, словно денди какой, перчаточки в деревне надел, такой поступок требует внятного объяснения. Можно, конечно, крикнуть: «Люди, есть подозрение, что этот молодчик ко мне ночью с пистолетом в спальню залез. Есть доказательства, что его мой кот оцарапал. Надо бы проверить всем миром его руки! А то ведь этот террорист и к вам придет!» Но надо быть полной дурой, чтоб такое прокричать. Во-первых не место и не время. И потом — ведь доказательств никаких. И лицо у Игната симпатичное.
Но больше всего при осмотре рук Марью Ивановну потряс уже знакомый бинт, охватывающий руку любимого племянника. Она как-то совсем не рассматривала его раненую руку в этом контексте — как вещественное доказательство. Более того, бинт на руке Левушки и подал ей здравую мысль. Но это вздор! С чего бы вдруг Левушка вздумал целиться в любимую тетку? Он ее позвал жить в новый дом, сам предложил хорошие деньги и при этом деликатно сказал:
— Рассматриваете эту сумму как хотите. Можете считать ее заработной платой, вы ведете у меня здесь хозяйство. Но если вас это оскорбляет, то будем считать эти деньги пособием. Ближе вас родни у меня нет.
В этом заявлении была некоторая натяжка, были у Левушки и более близкие родственники, но ведь это как посмотреть. Лева для нее был благодетелем. Так зачем же ему в нее целиться? Если не предположить, что он ее с кем-нибудь перепутал.
И не мешало бы вспомнить, с какой рукой Левушка приехал из Москвы — со здоровой или с забинтованной. Он тогда Марью Ивановну обнял, это точно. Обнял и сказал — иди спать, мы сами управимся.
Марья Ивановна подошла к Левушке поближе.
— Что у тебя с рукой?
— Какой рукой? Ой, теть Маш, нашла время спрашивать. Обжегся вчера в бане. Ты лучше помоги Инне дойти до дому. По-моему ей плохо. Инусь, да что с тобой? — воскликнул Левушка, подхватывая вдруг обмякшее тело секретарши.
— Уведите меня отсюда, — залепетала Инна, зубы ее стучали, как от холода. — У меня голова закружилась.
На этом поиски пенсионерки кончились. Они с Инной побрели к дому, а Лева остался в горячей точке. Мало ли как повернутся события. Может по ходу дела понадобятся если не его мышцы, то хотя бы мозги.
В толпе меж тем высказывались предположения на тему — как мертвец сюда попал. Большинство ратовали за то, что мужика в кроссовке убили где-то в другом месте, а потом ночью привезли на кладбище и бросили. Чтоб хоронить сподручнее. Не хотелось жителям Стана думать, что именно на их территории произошло смертоубийство. Но нашлись и трезвые голоса.
— У него кровь на майке как раз в том месте, где в него штырь вошел. Значит он на него еще живым напоролся.
— Может его не до конца убили, а так только — по лбу трахнули в драке.
— Если ему лоб в драке рассекли, то на кой его на кладбище везти? Бросили бы там, где подрались.
— На кой? По злобе. Привезли сюда беспамятного и на штырь насадили.
— Что-то вы не то говорите, господа, такое только в кино бывает. И не днем же его сюда привезли. А ночью разве эту ржавую хреновину найдешь?
— А кровь на майке не заскорузлая, а размытая. После той грозы в пятницу дождя вроде не было. Либо он до грозы погиб, либо в ту самую грозовую ночь.
— А крапива-то нетоптаная… — заметил художник Игнат, тот самый — в перчатках.
— Вот именно! Как мы об этом забыли?
