Евгений Сухов - Завет лихого пацана
— Их уже нет. Нашли застреленными в затопленном карьере недалеко от поселка Изумрудный.
Лицо старика не изменилось. Нечто подобное он и предполагал. Слишком долгую прожил жизнь, чтобы чему-то удивляться.
— Молодые совсем. Жить бы да жить еще. А оно вот как сложилось.
— А может, сумеете что-нибудь вспомнить? Может быть, что-то бросилось в глаза или показалось подозрительным?
Рыбак уже аккуратно сложил удочку, сунул ее в длинный брезентовый чехол. Судя по всему, он был вполне доволен сегодняшним уловом.
Тарасов пожал плечами.
— Что-то определенное сказать трудно. Хотя вот что мне показалось странным — с ними были два милиционера.
Журавлев внутренне напрягся. И здесь два милиционера!
— Они были в форме?
— То-то и оно, что в гражданке, — озадаченно протянул старик. — Это меня и удивило.
— А может, это и не милиция вовсе?
— Милиция, это точно! Я ведь с ними всю жизнь бок о бок проработал. Взгляд-то у меня наметанный. Я их даже по походке и по глазам узнаю. А еще у одного из них под пиджаком пистолет выпирал, — дотронулся дед ладонью до пояса. — Вот здесь. Иному-то незаметно будет, но я-то сразу увидел. Кто же будет пистолет так носить, если не милиционер?
— Тоже верно, — невесело согласился Журавлев.
Возвращались прежней дорогой, проходившей вдоль берега. Место было красивое, берега густо заросли ивняком, а потому порой приходилось спускаться к воде, чтобы обойти разросшиеся кусты.
Неожиданно зелень раздвинулась, и Журавлев увидел мужчину крепкого телосложения в камуфляже, с кобурой на поясе.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте, — отозвался Журавлев. У него возникли самые нехорошие предчувствия.
— Предъявите, пожалуйста, документы.
В строгом взгляде не было ничего враждебного. Лицо простоватое, но с правильными чертами.
— Мы что-нибудь нарушили? — доброжелательным тоном поинтересовался Журавлев.
О настроении собеседника можно судить по глазам и по тональности, с которой он разговаривает. Виталий вслушивался в голос незнакомца, стараясь уловить в нем фальшивые нотки, но тщетно. Парень был спокоен. Угрозы от него не исходило.
— Здесь запретная зона, — показал он взглядом в сторону ограждений.
Приближаться к ним человек в камуфляже не спешил. Держался на значительном расстоянии, не спуская с них внимательного взгляда.
— Но здесь-то не огорожено.
— Это неважно, — отозвался охранник. На сей раз его голос прозвучал отчужденно. — Тут всюду запретная зона. Там есть щит, а на нем написано, что ходить сюда нельзя.
Люди с оружием не склонны к долгим переговорам, подобную особенность следовало учитывать. Журавлев вытащил служебное удостоверение и развернул его перед незнакомцем.
— Майор милиции Журавлев. Областное УВД.
— Не самое подходящее место для прогулки вы выбрали, товарищ майор, — покачал головой человек в камуфляже. — Здесь специальное разрешение нужно. Лучше уходите отсюда.
— Уже идем. Ну что, Михаил Глебович, — обратился Виталий к старику. — Поторопимся?
Старик встрепенулся.
— Поторопимся. Находились уже, да и холодать что-то стало. Боюсь, опять спину прихватит.
Осторожно ступая с камня на камень, Журавлев выбрался на высокий берег. Помог старику, подтянув его за руку, и пошел вниз по течению уже быстрее. До ближайшей излучины шагать метров пятьсот, и Журавлева даже на значительном расстоянии не оставляло ощущение, что боец в камуфляже сверлит его затылок колючим недоверчивым взглядом.
Глава 4 ПОЧЕМУ ТЫ СКРЫВАЕШЬСЯ?
Вероника так и осталась загадкой до сих пор. Она не была похожа ни на одну из женщин, которых Никита знал прежде. Порывистая, резкая, зачастую эксцентричная, Вероника не переставала его удивлять. Но с ней было интересно как в постели, где она проявляла себя незаурядной умелицей, так и в общении. Она могла пошутить, рассказать что-нибудь занятное, а когда нужно, так и помолчать. Вероника умела чувствовать его так, как до нее не удавалось ни одной девушке, и по первому же требованию, в любое время суток могла примчаться к нему домой с противоположного конца города.
Причем нельзя было сказать, что она была легкодоступной. Никите пришлось целых три месяца обивать ее порог, прежде чем удалось наконец уложить барышню в постель.
Никита с некоторым предубеждением относился к тем женщинам, которые отдавались уже после первого часа знакомства. О любви здесь говорить не приходилось, лишь обыкновенный животный интерес, который немедленно хотелось утолить. Однако после таких случайных встреч у Никиты иной раз завязывались самые бурные романы с такими женщинами, с чередой встреч и расставаний, со слезами радости и взаимными упреками. Но как бы ни складывались их отношения, он никогда не мог простить дамочке своей слишком легкой победы. Женщину следовало завоевывать. Пусть поупирается хотя бы для вида.
Долгих ухаживаний Зиновьев тоже не переносил. Потому что после затяжных взаимных маневров обязательно возникал некий критический момент, когда отношения начинали пробуксовывать, а придать им дополнительный импульс было способно только соприкосновение двух обнаженных тел. Что бы там ни говорили, но при тесном контакте возникает сильнейший электрический заряд, который ведет к еще более плотному соитию. А если объект обожаем, то от физической близости запросто сносит башню. Все происходящее постоянно воспринимается как в тумане.
Никита частенько вспоминал свою первую любовницу, девушку из параллельной группы — Ларису, которой он сумел добиться сразу после того, как привел ее в родительскую квартиру. Странность заключалась в том, что их сексуальный экскурс проходил несколько часов кряду, но сам Никита из происходящего практически ничего не помнил, разве только несвязанные фрагменты: кафельную стену кухни, паркет в зале, перепачканный пододеяльник и, что самое интересное, металлические прутья ограды на балконе. Он так и не сумел припомнить, какого дьявола потащился на балкон в голом виде. Но на следующий день соседи провожали его лукавыми и одновременно понимающими улыбками.
С самого начала их отношений Вероника не держала жесткую круговую оборону, была в меру доступна и даже позволяла иной раз запустить руку под узкие трусики, но когда дело подходило к главному, неизменно оставалась твердыней. За три месяца ухаживаний, к собственному изумлению, Никита сумел проявить себя как тонкий ловелас и ни разу не пришел на свидание без букета. Правильнее было сказать, что он стремился завоевать Веронику, старался ей понравиться, показать себя с самой лучшей стороны. И впоследствии Вика признала, что это ему удалось в полной мере.
От процесса ухаживания он испытывал удовольствие не меньше, чем сама Вероника, а потому, когда их отношения все-таки дошли до постели, эта близость вызвала такой физический и духовный восторг, от которого невольно перехватывало дыхание. Может, именно поэтому они и остались интересны друг другу даже после трех лет разлуки. Их воссоединение произошло так же естественно, словно они не разлучались совсем.
В первую встречу после их долгой разлуки Никиту мучила мысль, что совсем недавно Вика принадлежала другому мужчине, и в голове его возникали сцены одна безобразнее другой. Но после их близости, после того, как она была нежна с ним, отчуждение как-то рассосалось, и Вероника будто вросла в него, сделавшись одной из составных частей его существа.
Возможно, что в скором времени они окончательно соединились бы, стали бы одним целым, но помешал разговор об алмазах, который она завела в их последнюю встречу. Откуда ей было знать о контейнере с алмазами? Может, стоило принять ее предложение и, объяснившись с Бармалеем, разбежаться в разные стороны? А там — как бог рассудит!
Сама по себе Вероника неопасна, следовало остерегаться тех людей, которые сообщили ей об алмазах. Это во-первых. А во-вторых, у него действительно пропал фотоальбом, о котором она обмолвилась. Сам Зиновьев называл его донжуанским списком, в нем хранились фотографии женщин, с которыми он когда-то был близок. Некоторые из этих снимков были настолько откровенны, что даже фотографии в стиле «ню» выглядели по сравнению с ними картинками из «Мурзилки». Причем для того, чтобы сфотографировать дамочек, Никите не приходилось даже проявлять особой инициативы, сплошь и рядом она исходила от них, и ему приходилось только нажимать на кнопку фотоаппарата. Наиболее стеснительные натуры при этом закрывали лица руками, оставляя для обозрения все остальное.
Подобную раскованность Никита воспринимал как желание девушек раскрыть свои нереализованные возможности. Проявить себя в качестве фотомоделей. Потерянный альбом, конечно, было жаль. Кроме творческого начала, воспоминаний, в него были вложены чувства.
