Владимир Гриньков - Король и спящий убийца
Мы на время потеряли их из виду, а когда поднялись на вершину очередного холма, обнаружили фургон, пробирающийся по пыльной полевой дороге. Он находился уже далеко от нас и вот-вот должен был скрыться в лесопосадке.
А все время державшийся позади «Москвич» наконец поравнялся с нами, и парень с видеокамерой, высунувшись в окно, восторженно прокричал:
– Во здорово!
– Во идиот! – в тон ему пробасил Илья. – Мы тут башкой своей рискуем, а он…
Демин легонько повернул руль влево, и мы едва не столкнули нахальных журналюг с дороги. Наконец и они, как совсем недавно водитель фургона, догадались, что их спасение в скорости, и стремительно ушли вперед. Некоторое время мы еще видели их, а потом они вовсе пропали из виду.
– Помчались зарабатывать деньги на сенсации, – хмыкнул Демин.
В пустынном месте мы остановились и осмотрели машину. Немного был поцарапан бампер да на правом борту мы содрали краску – вот и все повреждения.
– В рубашке родились, – сказал Илья.
– Испугался?
– Еще чего! – оскорбился он. – Мне не привыкать, ты же знаешь.
А у самого зеленая гимнастерка была мокрой – хоть выжимай.
47
Продемонстрированная по телевидению пленка с записью инцидента на дороге произвела совершенно неожиданный эффект: со мной захотел встретиться шеф Мартынова.
– Тут такое дело, – сказал мне Мартынов. – Ты у нас уже едва ли не национальный герой, и получается, что с тобой очень выгодно дружить.
Он выразительно усмехнулся, и я понял, что он имеет в виду своего шефа.
– Еще немного, и предъявлять тебе какое-либо обвинение будет бессмысленно, никто не поверит в твою виновность. Героев не судят, их боготворят. И мой шеф, кажется, почувствовал, что момент настал.
– Момент для чего?
– Для удара, – пояснил Мартынов. – Я же тебе говорил: идет крысиная возня – клан на клан. В этой игре ты – что-то вроде козырного туза.
– Я не люблю, когда меня используют.
– Гордый, – оценил Мартынов.
– Чертовски.
– Но все же уважь старика.
– Какого старика?
– Моего шефа.
– Вы хотите, чтобы я отправился в прокуратуру?
– Ну зачем же? – проявил добрую волю Мартынов. – Он приедет сюда, к тебе.
Вот это была новость! Я по-прежнему прятался на квартире одного из деминских приятелей, и в эту запущенную берлогу, лично ко мне, был готов приехать человек, занимающий одну из высших должностей в прокуратуре. Я задумчиво посмотрел на Мартынова. Мое молчание он истолковал по-своему – как предложение раскрыть карты до конца.
– Он приедет к тебе фактически как частное лицо, – пояснил Мартынов. – И ты с ним просто побеседуешь в неформальной обстановке.
– О чем побеседую? Да еще с частным лицом! – Я начал заводиться. – Черт побери, прокуратура – это государственный орган или частная лавочка?
– Государственный орган, – мягко ответил Мартынов. – Но и там работают люди. Люди! Ты понимаешь?
– Не понимаю! – огрызнулся я. – Они о-бя-за-ны меня защитить!
– Нет проблем! – широко улыбнулся Мартынов. – На тебя уже совершено несколько покушений, и по фактам этих покушений возбуждены уголовные дела. В тех делах очень не хватает твоих показаний. Прокуратура готова их зафиксировать и принять соответствующие меры, но только ты будь добр – подъезжай в прокуратуру.
– Да вы издеваетесь! – вскинулся я. – Меня сразу арестуют!
– Но это уже по другому уголовному делу, – почти пропел Мартынов. – Все будет идти параллельно. Орехов будет заниматься делом о патроне, другой следователь – делом о покушениях на тебя. Все по закону, ты же видишь.
Мартынов перестал улыбаться, вздохнул и потрепал меня по плечу.
– Ты пойми одну простую вещь, Женя, – сказал он. – Они могут закатать тебя в тюрьму, и это будет так законно – хотя бы по внешним признакам, – что комар носа не подточит. Когда говорят, что у нас законы плохие, говорят неправду. Исполняемость законов плохая – это да. А сами законы – просто прелесть. Закон, который чиновник использует в личных целях, приобретает просто-таки убойную силу. Эффективность – сто один процент! И еще одна десятая, для верности. Используя закон, умудряются подмять любого человека, как бы высоко он ни летал. Один вчера был чуть ли не Генеральным прокурором – теперь хлебает щи на нарах. Другой выполнял конфиденциальные поручения самого президента – сегодня проходит сразу по трем статьям и вряд ли отвертится.
– Получается, что закона вовсе нет?
– Закон есть, – мягко поправил меня Мартынов. – Только нужно немного постараться, чтобы он трактовался в твою пользу, а не в чью-то.
«В чью-то» – это в пользу Орехова. Я понимал.
– Мой шеф осторожничает. Он готов принять твою сторону, но уж больно велик риск. Но и соблазн велик. Вот он и мечется. Если все пройдет гладко – он свалит тех. – Мартынов неопределенно махнул рукой куда-то за окно. – Если он где-то ошибется – те свалят его. Это как в спорте, – засмеялся Мартынов, – побеждает сильнейший.
– Что от меня требуется?
– Ничего! – с готовностью отозвался Мартынов. – Встреться, поговори.
Фактически он предлагал мне поучаствовать в сделке – в моих же личных интересах.
– Хорошо, – сдался я. – Везите вашего интригана.
«Интриган» оказался невысоким веселым старичком с обширной лысиной и внимательным, каким-то ощупывающим взглядом серых глаз. Если с него снять прокурорскую форму и облачить в темные брюки и светленькую рубашку навыпуск, он один к одному был бы похож на тех старичков пенсионеров, которые сидят на лавочках в скверах. Хотя рукопожатие у «пенсионера» оказалось на редкость крепким.
– Рад вас видеть! – сообщил он, ощупывая меня взглядом. – Люблю смотреть вашу программу!
От него как будто исходил какой-то холод. Такое ощущение бывает, когда общаешься с теми, кто имеет право распоряжаться чужими судьбами. Росчерк пера – и жизнь человека изменяется. Я едва удержался от того, чтобы не поежиться.
Поначалу разговор шел у нас ни о чем. И как-то незаметно, слово за слово, подобрались к теме, интересовавшей нас обоих.
– Знаю о ваших трудностях, – сказал мартыновский шеф. – Сочувствую. К тому же все время прятаться – не такое уж легкое дело.
Я кивнул в ответ, подтверждая, что он нисколько не ошибается.
– Ну и что же, Евгений… э-э…
– Иванович, – подсказал я.
– И что же, Евгений Иванович, так и просидите взаперти всю оставшуюся жизнь?
– Нет.
– А что – есть план? – оживился мой собеседник.
– В общем-то есть. Но пока ничего конкретного.
– А вот это зря. Ведь есть же выход! Могу подсказать.
Я изъявил готовность выслушать его.
– Надо прийти в прокуратуру.
– Но меня арестуют! – напомнил я.
– Пусть! Они сломают себе зубы на вас. Они так потом будут жалеть…
– Нет, – сказал я. – Мне такой вариант не подходит.
– Вы не будете одиноки. Я помогу вам, поверьте.
Мне был ясен его план. Он хочет ввести меня в игру. Бросить на съедение врагам. И когда те на меня накинутся, забыв об осторожности, он попытается их подмять. Он надеется, что на мою защиту поднимутся очень многие, дело застопорится, а он в это время демонстративно встанет на мою сторону. В итоге дело развалится, враги будут смяты и уничтожены, а звезда моего собеседника воссияет как никогда ярко. Великолепная перспектива. Особенно в теории.
– И какова же степень вероятности того, что лично для меня все это не закончится тюрьмой?
– Стопроцентно!
Я посмотрел ему в глаза. И смотрел долго-долго, пока он наконец не дрогнул.
– Точно вам говорю! – сказал он. – Ну, в крайнем случае – девяносто девять. Один процент я оставлю на форс-мажорные обстоятельства.
Вот сейчас он был честен – почти.
– Нет, – сказал я. – Девяносто девять процентов – это меня не устраивает.
Потому что остающийся один процент – моя судьба. И нельзя ошибиться.
– Я предпочитаю действовать наверняка. И когда я найду на Орехова неоспоримый компромат…
– Если прежде вас не убьют, – негромко перебил меня мой собеседник.
Я даже не расслышал поначалу и переспросил:
– Что вы сказали?
И тогда он повторил эти страшные слова. Но я нисколько не испугался. Пожал в ответ плечами и сказал:
– А вот тут уж как повезет.
Хотя лично я умирать не собирался.
48
Самой большой сложностью в последующие дни было избегать контактов с журналистами. Я опасался, что под видом репортера на меня выйдет кто-то из ореховских ищеек, и тогда мне несдобровать. Поэтому там, где мое присутствие не требовалось, действовал Илья. Если же мне приходилось покидать свое убежище, я менял внешность до неузнаваемости. О событиях, происходивших вокруг нас, и об открытой кровавой охоте на меня писали все, и свой кусок хлеба на этом не зарабатывал только ленивый.
– Мы скоро сможем вообще не снимать новых сюжетов, – бурчал Илья. – Популярности у нас от этого не убавится. Все, что требуется, сделают за нас журналисты.
