Виктория Платова - Смерть на кончике хвоста
Через несколько мгновений, когда Воронов пришел в себя и был в состоянии хоть как-то выразить свое возмущение, Тума оказалась блокированной в ванной. И тотчас же начала бросаться на дверь.
— Что будем делать? — мрачно спросил Воронов. — Терпеть это я не намерен.
— Она сейчас успокоится.
— Сомневаюсь. Но если уж вы навязали мне свое общество до утра, то здесь и располагайтесь.
— Где?
— В ванной, голубушка, в ванной.
— Прямо в ванной?
— А что? Там в углу — надувной матрас, Семен когда-то притащил… Так что спокойной ночи. Заодно и за животным присмотрите.
Не очень-то вы гостеприимны, Владимир Владимирович!
Но в ее ситуации выбирать не приходилось. Вздохнув, Наталья повернула ручку.
В углу действительно лежал сложенный вчетверо надувной матрас. На то, чтобы хоть как-то надуть его, ушло добрых пятнадцать минут. Но когда процедура была закончена и зазевавшаяся Наталья опустила край матраса на пол, на нем моментально развалилась проклятая доберманиха. Все попытки согнать животное с матраса не привели ни к чему: Тума только рычала и скалила зубы.
— Гадина! Пожалела я тебя на свою голову, — укоризненно сказала Наталья, но от дальнейшей борьбы за матрас отказалась.
Приложив ухо к двери, она тихонько постучала.
Недовольный голос Воронова раздался сразу же:
— Что вам?
— Владимир Владимирович, все забываю спросить… А как будет называться ваша новая книга?
— «Смерть на кончике хвоста», — секунду подумав, сказал Воронов. — Если, конечно, коммерческий отдел издательства не сочтет название слишком бескровным. Извините, мне нужно работать. Спокойной ночи.
Голая ванная, тусклый кафель, презентованный, очевидно, почитателями из городского морга, и подтекающий кран: ничего не скажешь, спокойная будет ночь…
12 февраля
Леля
Он так и не уснул.
И он больше не уснет — ни в эту ночь, ни во все последующие.
Разве мог он еще несколько часов назад предположить, что эта девушка приедет к нему, чтобы остаться?
Припаркует «Фольксваген», тактично улыбнется его холостяцкой берлоге, откажется от кофе, согреет в руках пиалу с коньяком и коснется кончиками пальцев его заросшего подбородка. Разве мог он представить, что глухой свитер может быть таким бесстыдным, а нагота — такой целомудренной?
Нет, она не соблазняла его — ни минуты, ни секунды.
Она его искушала.
Она и сама была искушением. С ее появлением унылая, давно махнувшая на себя рукой квартира Лели волшебно преобразилась. Стала похожей на Безансон с его поздней готикой, а может быть, на маленький городишко на Рижском взморье, куда бабушка возила маленькую Регину лечить плевриты и воспаления легких. «Ночь — мое время, — сказала она ему. — С самого детства».
Ночь, которая скрывала шрам. Ночь, которая никогда не предавала ее. Они до сих пор союзники.
— Мы до сих пор союзники. Никто так не знает ночь, как я…
— Я понимаю…
Леля слабо помнил, что произошло потом, когда она согрела в своих руках коньяк. Впрочем, коньяк был совсем не нужен Регине. Ей вообще не нужен был никакой антураж.
Уже потом, когда все произошло, Леля по-настоящему испугался. В их близости было что-то от трагической ошибки, от воровства, от преступления: как будто он взял то, что никогда ему не принадлежало и принадлежать не могло, как будто он переспал с Девой Марией в самый канун Благовещения и возмездие обязательно наступит.
Он еще не знал, каким оно будет. Но только одно он знал наверняка: у него никогда не будет другой женщины. И если Регина не останется с ним, то все женское навсегда будет изгнано из его жизни — одушевленное и неодушевленное тоже. Если сегодня утром она сядет в свой «Фольксваген» и уедет, он разобьет все чашки, пиалы и тарелки, разрежет все простыни, вспорет ножом все подушки, никогда не будет носить маек и рубашек — только свитера и пиджаки. Даже от пижамы в старости откажется….
Был уже почти полдень, они провели в постели двенадцать часов, и Леля был полон решимости провести здесь еще двенадцать. Два раза по двенадцать. Три раза по двенадцать. Пока не кончатся продукты и вода, пока волны не накроют город, пока дом не истлеет и не рухнет от времени.
— Звонят, — сказала ему Регина и уткнулась прохладным лбом ему в подбородок. — Звонят. Разве ты не слышишь?
— Ну и черт с ними. Пусть звонят. — Леля поцеловал ее и почувствовал, что близок к обмороку. — Сегодня суббота, и я беру выходной.
— А вдруг что-то важное? Я бы не хотела, чтобы наши отношения отразились на твоей работе…
Господи ты боже мой, наши отношения и есть работа, на которой я готов пропадать сутками, совершенствоваться, достигать вершин и получать новые звания…
Проклятый телефон не умолкал, и Леля решился. Его знаменитая интуиция, так чутко реагирующая на звонки, теперь молчала. Она тоже была женщиной и тоже была изгнана, она без боя уступила место самой совершенной.
— Слушаю, — сказал он, хотя не слышал ничего, кроме подрагивания тонкой жилки на виске Регины.
Но то, что сообщили ему, заставило его сесть в кровати.
— Да. Я скоро буду… — только и смог сказать он.
— Что-нибудь случилось? — спросила Регина.
— Да. Нашли твою подругу. Дарью Литвинову.
— Где?
— За городом. Недалеко от поселка Ольгино. Мертвую.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
12 февраля
Леля
Тело Дарьи Литвиновой было найдено в одном из недавно купленных коттеджей на берегу залива. Она умерла от передозировки героина.
Литвинову обнаружила жительница Ольгина, Тамара Александровна Кучеренко. Она и вызвала милицию. Через полтора часа после обнаружения трупа на место происшествия прибыл старший следователь Леля.
От служебной машины он отказался и добирался до Ольгина своим ходом. «Своим ходом» означало еще полтора часа с Региной. Она сама настояла на этом. Она хотела знать подробности, и Леля не мог винить ее в этом А если бы его язык выдал на-гора что-то вроде «это нарушение тайны следствия, которое может повлечь за собой дисциплинарное взыскание», — Леля просто вырвал бы его.
Еще из дому он попытался позвонить Сане, но ему сообщили, что с ним уже связались по рации в оперативной «восьмерке», которую Гусалов взял вчера вечером. Он уже выехал на место и будет ожидать Лелю там.
— Ты была в курсе, что она сидит на игле? — спросил Леля, едва лишь они пересекли первый КПП на трассе.
— Нет, — быстро ответила Регина. Слишком быстро.
— Нет?
— Ну… — она смутилась. — Мы давно не виделись… И потом, она всегда была скрытным человеком. Травка, не более того. Папироска по кругу — на ковре, в тесной компании. Совершенно невинно. Все балуются травкой в двадцать лет.
Леля ухватился дрогнувшими пальцами за локоть Регины.
— Я ненавижу наркотики, — просто сказала она. — Вопрос снят?
— Да.
— Куда мы едем?
— В Ольгино. Именно там нашли ее тело. Какая-то пенсионерка, которая присматривала за домом. Сегодня она пришла туда, чтобы прибраться, и…
— А Дарья? Что будет с ней? У нее ведь нет родственников… Никого из близких.
— Я не знаю.
— Ты не возражаешь, если мы заедем к Вете? Я должна сообщить ей. Она так много сделала для Дашки… Для нее это будет удар.
Еще бы! Особенно после того, как Гатти выгнала Литвинову из агентства, публично предала анафеме и поклялась никогда не иметь с ней дела.
— Это ведь по пути… И не займет больше десяти минут Обещаю.
— Ты можешь позвонить.
— Нет… Я не могу сообщать такие новости по телефону.
Влюбленная ученица, обожаемая учительница, ну конечно, ей нужно быть рядом и в случае чего поддержать под ослабевший локоть, проводить до кресла и подать стакан воды. Странно, но рыжая Гатти производит скорее впечатление небольшой и отлично укомплектованной самоходной установки, чем слабой женщины, которая нуждается в утешении.
— Хорошо, — согласился Леля. — Я подожду тебя в машине. Кстати, ты не знаешь, как фамилия того банкира, о котором ты мне говорила? Всеволода?
Регина наморщила лоб.
— Нет. Но если хочешь, я могу спросить у Веты.
— А она откуда знает?
— Все очень просто, милый. У Дашки ведь никого не было. А Вета очень много для нее значила. Так же как и для нас для всех. Она наверняка их познакомила.
Тем более что с этим парнем у Дарьи были довольно серьезные отношения. Я спрошу.
Регина действительно уложилась в десять минут. Но эти десять минут показались Леле вечностью. Стоило ей только покинуть машину и скрыться в арке «Калипсо», как он тотчас же почувствовал себя брошенным. Улица потускнела, камни домов выжгло безжалостным февральским ветром, а по мостовым заскользили бесплотные тени людей.
Неужели все, что произошло между ними сегодня ночью, — правда?
Леля раскрыл ладонь и недоверчиво прижал ее к подбородку: неужели эта рука касалась трепещущей плоти самой красивой женщины в мире, искала и находила тонкие ключицы, впадину живота, возвышенность бедер?
