Владимир Колычев - И жизнь моя – вечная игра
Следователь отстал от Тимофея. Но удар под дых нанесла сама Люба. Она ничего не говорила до тех пор, пока Елизара не предали земле. А на поминальной тризне дала лишку. И дома, под градусом, обвинила мужа в смертном грехе.
– Ты убил моего отца!
Тимофей возмутился.
– Кто тебе такое сказал?
Впрочем, он мог бы и не спрашивать. Еще когда он сидел в тюрьме, Головатый капал жене на мозги, настраивал против мужа.
– Не важно... Ты его убил...
– Но ты же знаешь, когда его убивали, я с тобой был.
– Но ты же не своими руками его убивал.
– Хочешь сказать, что я его заказал?
– Да.
– Зачем?
– Ты его ненавидишь...
– Да, любить его не за что...
– Ты раньше хотел его убить... И сейчас.
– Чепуха.
– Он очень много про тебя знает. Тебя снова могут посадить, если он вдруг заговорит.
– Если он вдруг заговорит, его признают невменяемым.
– Вот! – одержимо вскинулась Люба. – Невменяемым!.. А кто его таким невменяемым сделал? Ты!
– Бред!
– Мне же говорили, что ты аминазином его колол. Головатый твой говорил. А я, дура, не верила...
– Не было никакого аминазина, – в раздумье покачал головой Тимофей.
Не нравилось ему все это. Сначала воры наехали, теперь вот Елизара убили, и за всем этим Головатый стоит. То воров против него пытается настроить, то жену... Но с ворами понятно, они – сила. А вот Люба какую опасность представляет? Что может она?..
– А что было?
– Не было ничего... Это наговоры все, моя дорогая. Наговоры все... Хотя... Да, я действительно убить хотел. Но ты же просила его пощадить, и я его не тронул...
– Тогда не тронул. А сейчас – зарезал!
– Хватит!
– Скажи, что любишь!
– Люблю...
– Не верю. Мне иногда кажется, что ты никого в этой жизни не любишь, кроме самого себя.
– В церковь сходи, если кажется... И вообще, успокоиться тебе надо...
– Ага, аминазин мне пропиши!
– Давай без истерик! – хлестко сказал Тимофей.
Люба вздрогнула, как будто он пощечину ей влепил.
– Извини, – подавленно пробормотала она.
– Что, извини?
– Несу какую-то ахинею... Можно, я спать лягу?
Утром, уже на трезвую голову, она просила у него прощения.
Глава 32
Варлам судил по Правде и справедливости. Толпа народа перед воротами детинца, посадник на дощатом помосте, виновный на коленях перед ним. Ремесленник убил купца. За смертоубийство полагалась жесткая кара – сорок гривен откупа. Но люди в Ревене живут зажиточно, может, и откупится гончар, если всем миром сложатся.
– Брата он моего погубил, – сказал в свое оправдание ремесленник. – Люди знают, люди видели...
Наблюдающий за ним Тимофей проясненно повел бровью. И Варлам понимающе кивнул. Если убил, чтобы отомстить за отца или за брата, то будешь оправдан. Сам Ярослав Мудрый утвердил такую Правду. По ней и судил Варлам. Ремесленник получил прощение. Но Тимофею не очень это нравилось. Ведь сын убитого купца теперь станет мстить гончару и его родне...
Следующим на помост взошел посадский гридень. Здоровенный детина с круглым открытым лицом и добродушным взглядом. На колени он бухнулся, не чувствуя за собой вины.
Мечом на своего соратника замахнулся. По кабацкому делу с ним повздорил, за меч схватился. Но ударить не ударил. И все равно на суд попал. Варлам думал недолго. Если обнажил меч, но не ударил им – плати гривну...
Суд продолжался, но Тимофей отправился в свои покои. Завтра чуть свет в путь дорогу, князя рязанского с воеводой встречать. Сдержал Голован слово. Все-таки уговорил своего князя заключить мир с Тимофеем. И сам к нему в землю едет. А это очевидное признание силы князя заболонского. Но радости особой нету. Мир – хорошо, признание – еще лучше, но плохо, что рязанский князь может запросить дружину для похода против своих врагов. С одной стороны, есть выгода: воинам нужны походы, тогда и опыт у них будет, и отвага. Ну и корысть воинская – не последнее дело. Но если с другой стороны посмотреть, что если рязанский князь нарочно хочет ослабить заболонское войско? Голован хитер, от него можно ждать любую пакость. Одной рукой рать заберет, а другой войско мордовское на Заболонь нашлет... Нет, не отдаст Тимофей свою дружину рязанскому князю. И повод у него для этого есть – почти год, который он провел в заточении на тюремном дворе...
– О чем задумался, свет мой?
Лада тихонько подступила к нему со спины, нежно обняла руками его голову, грудью прижалась к затылку.
– Да вот, думаю. Варлам суд по Правде вершит. А хороша ли эта правда? Сын за отца должен отомстить, но кровь порождает кровь. Око за око – один род вырезает другой род. Войны нет, а люди гибнут... Меч достал, но не ударил, плати одну гривну, не сорок. Это правильно. Меч сгоряча из ножен можно вынуть. Вынул и одумался. Правильно, зачем человека убивать?
– Стареешь, сокол ты мой ясный, – улыбнулась Лада.
– Я?! Старею?! – удивился Тимофей.
– Все мягче становишься...
– Не мягче, а мудрей.
– Раньше ты бы так не рассуждал. Вспомни себя – если достал меч, то не остановишься, пока не порушишь своих врагов... А за сестру свою как мстил? За меня...
– Раньше я только за себя думал. Сейчас мне за моих людей ответ перед Богом держать.
– Вот уже и о Боге все чаще думаешь.
– Разве это плохо?
– Нет. Но со мной – прелюбодейство, а Бог этого не велит... Скоро ты совсем покинешь меня...
– Нет, – невесело усмехнулся Тимофей. – Дальше грешить будем... Иди ко мне!
Он обхватил Ладу рукой, посадил ее к себе на колени.
– Услады хочешь? – замурчала она.
– Ты же меня не прогонишь?
– Нет. Сама за тобой бегать буду... Вином если угостишь...
– Сразу могла бы сказать.
Тимофей привез с собой из Заболони несколько корчаг с виноградным вином, чтобы князя рязанского приветить. Лада же вино любила. От меда и браги нос воротила, а вино пришлось по вкусу.
Он повелел подать в покои кувшин с вином, сам разлил его по чаркам. Лада выпила, затем села к нему на колени, нежно и страстно обняла...
Потом она подошла к столику, где стояло вино, разлила его по чаркам. Подала ему.
– Добрый нектар.
– Купцы привезли, из Тмутаракани.
– Славное вино...
Тимофей и сам это знал. Ароматное, сладковатое, с легкой терпкой горчинкой. Он осушил свою чарку, закрыл глаза, наслаждаясь вкусом.
– Пей. Закончится, еще принесут...
Он и сам был не прочь упиться. Доброе вино как нельзя лучше подходило для постельных утех. Жесткая медовуха – совсем не то.
– А для князя хватит? – спросила Лада.
– Я твой князь...
– Да, но есть еще великий рязанский князь.
– Ты про меня думай. Я – твоя забота.
– А я твоя забава...
– Не хочешь же ты, чтобы рязанский князь тобой позабавился?
– А ты что, хочешь предложить ему меня?
– Что за вздор ты несешь? – возмутился Тимофей.
– Но я же для забавы создана...
– Кто тебе такое сказал?
– Ты говорил. Да и так ясно. Захар меня испортил, а ты меня подобрал. Как вещь – ненужную, но красивую...
– Что это на тебя нашло? – сердито насупился Тимофей.
– Может, вино пьяное...
– Не пей больше.
– Не буду. Но это же не изменит меня. Как была твоей забавой, так и осталась... И не только твоей? Захар, Федот, ты... Снова ты...
– Голована забыла.
– Нет, не забыла... Не могу его забыть... Я не была для него забавой. Он жениться на мне хотел...
– Почему же не женился?
– Не успел. Ты его прогнал...
Тимофей лежал на спине, а Лада сидела на постели, склонившись над ним. И пристально всматривалась в его глаза, как будто видела в них что-то.
– Ты его прогнал, – замысловато улыбнувшись, спустя какое-то время повторила она. И, осмелев, добавила: – А я, дура, недодумалась сказать ему про подземный ход... А ведь знала...
«Почему дура?» – хотел спросить Тимофей. Но вдруг понял, что язык не слушается его. Он попробовал подняться с постели, но тело не хотело ему подчиняться. Он с ужасом понял, что не чувствует ни рук, ни ног. И глаза застыли в одном положении, даже зажмурить их не мог. Но при этом он хорошо видел, как на губах Лады змеится предательская улыбка... Она отравила его. Яд какой-то в вино подмешала...
Тимофей понял, что медленно умирает. Еще немного, и глаза его закроются сами по себе. Навечно. И уши перестанут слушать голос изменницы... Но пока что он слышал все, что говорила она.
– Тебя любила, его презирала... А потом поняла, что тебя презирать надо... На Любаве ты женился, потому что чистая она... А я грязная... Но Головану все равно было, что про меня люди говорят. Он вправду на мне жениться хотел. Любил меня как никто другой... А потом ты появился. Плюнул на меня... Смилостивился через годы. А годы эти уже не вернуть... Я уже не молода, но Головану все равно. Он женится на мне... Говорил он со мной намедни, сказал, что женится. Потому что любит... Завтра он будет. С войском придет. Ревень возьмет, Заболонь... Ты не бойся, с Любавой твоей ничего не случится. Он не изверг, да и я зла на нее не держу... И детей твоих не тронем... Умри с миром, мой дорогой. Умри...
