Сергей Зверев - Обряд на крови
Никита ворчнул что-то недовольно, но не стал препираться. Подошел к пленнику и, присев на корточки, отложив карабин в сторону, поднял его связанные запястья, подцепил зубами кончик ремня, помотав головой, ослабил его и, распустив, отклонился.
— У-у-ух, — с преувеличенным облегчением выдохнул Славкин, пошевелил пальцами, потряс освобожденными руками и, резко выбросив вперед правую, сгреб одежду на плече Никиты, рванул его на себя, развернул и бросил себе на ноги. И тут же, обхватив его шею левой рукой, зажал под локтем голову Никиты в железный замок: — Стоять, сучки! Не дергаться! Бошку ему сверну! Стоять, я сказал, не двигаться! — А через секунду, в одно молниеносное, почти неуловимое взглядом движение выдернул правой из-за спины нож и прижал его к горлу Никиты: — Ну вот. А, говоришь, картонный! Да тебе, сосунку, до меня — как до Москвы раком.
— И что дальше? — насколько мог спокойно в возникшей ситуации спросил у него Мостовой, а его отвердевшие икроножные мышцы уже колотила мелкая противная дрожь, и язык прилипал к гортани. Спросил и с ужасом подумал: «У него же нож стреляющий?! А если — в Глушу?!»
— Да все, что угодно. Ты же для меня сейчас, родной, в лепешку расшибешься. Что скажу, то и сделаешь. Нужно будет, и эту кержачку свою ненаглядную на случку сдашь…
— Ну уж это ты…
— Заткнись! Заткнись и слушай, пока я добрый. Пока я этого Никитку вашего на ломти не порезал… А ты, щенок, не елозь мне тут, а то в момент сопатку отхвачу. — Оторвал на мгновение нож от горла парня, чиркнул кончиком лезвия его по носу и тут же вернул руку обратно. Из пореза обильно засочилась кровь, потекла тонким ручейком по подбородку парня.
— Ой, — вскрикнула Глаша и закрыла лицо ладошками.
— Иди-ка, девка, отсель! — гаркнул на нее Елизар. — Беги отселя к Аграфене!
— Стоять, я сказал! Я никого не отпускал!.. Один шажок только сделай, сикушка драная, и я ему в момент глаз вырву. А потом и второй — для пары. Вот тогда вы тут у меня все от радости в штаны наделаете… Я же не шучу, братишка, ты же знаешь? Так, нет?
— Знаю, — сглотнув застрявший в горле комок, произнес Мостовой и подумал: «Нельзя с ним спорить. Ни в коем случае! Только бы его как-то из себя не вывести?»
— Ремни на ногах разрежь. Быстро. Просто разрежь и отойди, понял?
— Ладно, — ответил Андрей, положил автомат на пол и взял из руки Назарова протянутый охотничий нож. Замялся на секунду, и Славкин тут же среагировал:
— И не пробуй даже, я быстрее. Ты уже не раз в этом убеждался.
Андрей разрезал ремни, демонстративно приподнял и развел руки в стороны и отступил на несколько шагов назад.
— Слушай, Сань, — сказал он после недолгой паузы. — Давай уже всю эту ерунду заканчивать? Хочешь уходить — иди. И я с тобой пойду — безоружный. Куда скажешь — туда и пойду. Куда прикажешь…
— Это само собой. Пойдешь, конечно. А куда ты денешься? Но это все — потом, попозже, — перебил его Славкин и, подергав ногами, сбросил с них разрезанные путы. Подтащил к себе сползшего Никиту и продолжил: — Я в твоем благоразумии, Андрюша, не сомневаюсь. Уж что-что, а этого дерьма в тебе — навалом… А сейчас мы пока с тобой малёк за жизнь погутарим.
— О чем?
— Да обо всем, братишка, обо всем. Обо всем и в наше удовольствие. А вы… все, — сказал и поочередно обвел взглядом Елизара, Калистрата, Назарова и приобнявшего, прижавшего к себе испуганную, сжавшуюся в комочек Глушу Семеныча, — будете слушать. И не дай бог, пока не разрешу, хоть одна падла с места сдвинется. — Подождал немного, убедился в том, что его слова в полной мере дошли до каждого из присутствующих, и удовлетворенно хмыкнул.
— Ну, я тебя слушаю, — намеренно просящим тоном поторопил его Андрей.
— Это хорошо. Молоток. Тогда — по порядку, — сказал Славкин и прищурился: — Думаешь, братуха, я вас там, на прииске, по приказу начальства в живых оставил? Отнюдь. Завалил бы обоих на месте, и вся недолга. И никто бы мне и слова не сказал… Сначала вас, а потом и этих.
— Не сомневаюсь, — покладисто согласился Мостовой, а сам подумал: «Черта с два ты бы их без моей помощи в тайге отыскал».
— Да ты пупок-то понапрасну не рви, — усмехнулся Славкин и, словно угадав его мысли, презрительно скривился: — Да я бы все эти твои наивные секреты из тебя бы в шесть секунд выдавил. Да прямо там, на месте. И вариантов у меня, старичок, было море. Стал бы я, к примеру, у тебя под носом этого хрыча твоего Семеныча на кусочки резать, и ты б у меня в момент запел, как соловушка. А нет — так засобачил бы тебе от души скополаминьчика. Или ему, к примеру… Так что все это — детский лепет, вообще не проблема… Просто мне, братишка, аж жжжуть, как вдруг захотелось, чтобы ты сюда, к духоборам этим пришибленным, дотопал. А самое главное — к этой своей зазнобушке ненаглядной. Она же для тебя сейчас — последний шанс, так?
— Не понял, — ответил Андрей, а в голове промелькнуло: «А может, он действительно невменяем? Совсем не отдает себе отчета? Но почему же речь тогда такая связная?»
— Да все ты понял, чмошник хитроумный. А не понял, так я тебе сейчас подробно объясню, — сказал Славкин, и его рука, держащая нож, заметно вздрогнула. Лезвие ножа слегка прорезало кожу на шее Никиты, и тот инстинктивно дернулся. — Я же сказал, не елозь, сопля! — рыкнул на него Славкин и снова перевел глаза на Мостового: — Думаешь, наверно, для чего мне это нужно? А для того, братуха, для того… для того, чтобы этой сыкухе твоей бестолковой на тебя глаза открыть, чтобы она, идиотка, поняла, в кого по дури втюрилась.
«Нет, он точно сумасшедший! — подумал Мостовой. — Больной на всю голову!» — Подумал, и под ложечкой заныло.
— Ну, про то, как он баб бессчетно трахал, я тебе рассказывать не стану, — погасив в себе вспышку злости, снова ровным тоном продолжил Славкин. — Эта тема — мало интересная. Хотя и тут, конечно, есть о чем порассказать. Хотя б про позы, про позиции… Но я тебе вот что лучше расскажу… — И, заметив, что Глуша спрятала лицо на груди у старика, рыкнул на нее: — Сюда смотри! В глаза мне!.. Вот так. Смотри и слушай… А ты знаешь, детка, какое чмо ты приголубила? Какого хмыря бессердечного? Да он же жену свою с грудным младенцем на улицу выбросил, выгнал ее, как последнюю шавку, вышвырнул из дома без копейки денег…
— Врешь ты все, — не выдержав, встрял Мостовой. — Это она меня бросила. И дочь тогда уже совсем не младенцем была. Ей уже пятнадцать исполнилось. — Сказал и подумал: «Господи, зачем я это все ему говорю, зачем объясняю?»
— Во-от, уже оправдывается, — удовлетворенно разулыбился Славкин. — То ли еще будет… А давай-ка я тебе лучше, девонька, о другом расскажу… О том, например, как он из-за бабок своего корешка-уголовника запорол ножиком. Проигрался в пух в очко и пырнул его в живот так, что кишки наружу полезли…
— Опять ты врешь, скотина, — ответил Андрей, уже с трудом сдерживаясь. — Ты же сам все это и устроил. Сам и организовал, чтоб меня подставить!
— Сори, — дурашливо скривился Славкин. — Как-то в суете этой из башки выпало. Но это не страшно. У нас же еще до хрена чего в запасе интересного… Вот, еще вспомнил, к примеру. Ну, тут уж ты, братуха, никак не отвертишься… А, знаешь, зая, как этот твой герой доморощенный мэра Ретиховского уделал? — сказал и, с торжествующим самодовольным видом посмотрев на Андрея, подмигнул ему: — Так вот, о чем это я? — притворно озадачился, продолжая куражиться. — А! Так вот я о мэре этом… Он же ему, милочка, яйца и член отрезал. Представляешь? Вот так вот взял его за писюльку, оттянул и отчикал ее скальпелем под самый корешок. Не веришь? А ты у него спроси, попроси, и он тебе все расскажет… во всех подробностях, прямо в цветах и красках… Вот же садюга. Ну, отморозок просто. Не-е-т, я бы так не смог.
«Опять ты врешь, сволочь! — хотелось крикнуть Андрею. — Да ты еще и не на такое способен!» Очень хотелось, но он только стоял столбом, просто кожей спины ощущая направленный на него вопрошающий, умоляющий взгляд Глуши. Стоял и чувствовал, как напрягаются, твердеют мышцы, как сводит судорогой руку с зажатой в ней ножом. Стоял и думал: «Убью я эту сволочь. Все равно убью. Убью непременно! Разорву я эту мразь на части!»
— Ага, вот тут я, кажется, в самую точку попал, — хохотнул Славкин. — Вижу, брателло, это тебе дюже понравилось. — И, переведя глаза на девушку, опять гоготнул: — И тебе, детка, как вижу, тоже! А теперь представь себе, малыш, как он этими самыми своими шальными ручонками… измазанными в крови и сперме… тебя, роднушку, к сердцу прижимает, не-е-е-жненько так за титьку лапает. Представляешь?
— Что тебе нужно? — прикрыв глаза, сдерживаясь из последних сил, прервал его больные излияния Андрей.
— Да ни черта мне от тебя не нужно! — неожиданно, как порох, вспыхнул, взорвался Славкин. — Ни черта не нужно, чистоплюй ты хренов! Да ты же у нас такккой праведник! Все в говне кругом, один ты в шоколаде! Так, что ли?! На словах, правда, а на деле?! Вот из-за таких, как ты, слюнтяев куча нормальных пацанов в Афгане полегло! Куча! — закричал, брызгая слюной. — Из-за таких, как ты! Из-за тебя, падла! Конкретно из-за тебя! — Проорал и так же внезапно стих. Но глаза его налились кровью, на лбу жилы вылезли. — Да ты даже завалить никого толком не можешь. Да что ты вообще можешь, трепло огородное?.. А?.. Молчишь? Тогда сюда гляди. Гляди внимательно. — Сказал и, ухватив Никиту за волосы, резко вздернул вверх его голову и полоснул его ножом по горлу. Никита захрипел, задергался, забился в конвульсиях. И кровь потоком хлынула ему на грудь.
