Пойди туда — не знаю куда - Виктор Григорьевич Максимов
Василиса, дав гостю допить чашку, вежливо, но решительно выпроводила его за дверь:
— Извините, у нас тут разговор. Сугубо женский…
— С кем это? — пытаясь вернуться, сунул лысину в щель озадаченный майор, в ответ на что Любовь Ивановна выдавила чужую голову со своей территории и, накинув на дверь крючок, злорадно ответила:
— С ней, с моей нейролингвистической программисткой!
— Но хоть по городу-то, как обещали, походите? — заскребся снаружи незадачливый агитатор.
В следующее мгновение фаянсовая, с синими василечками чашка вдребезги разбилась об фанерную филенку и незнакомый майору Вячикову визгливый женский голос укоризненно произнес:
— А еще ведьма называется! Посуду-то зачем бить?! Глазами, гипнозом их, козлов, надо способности лишать… Ну, чего вытаращилась, способностей ихних жалко?!
Ни джипа «гранд-чероки», ни молодцов из него Василиса в тот день в городе не встретила. Зато лицом к лицу столкнулась на переговорном пункте еще с одним афганцем, Володечкой Усановым, штурманом ее первого мужа. Поговорили, вспомнили общих знакомых. «Тебе в Чечню? Ноу проблем! — сказал везунок Володечка, единственный, кто выжил из того, сбитого „стингером“ мужнина вертолета. — Я в Ханкалу через день летаю. Так что звони».
«Может, и позвоню», — глядя вслед убегавшему летуну, подумала погрустневшая Любовь Ивановна.
Домашний телефон Зинули Веретенниковой был прочно занят. Когда Василиса, чертыхаясь, в очередной раз накручивала длиннющий междугородный номер, по трансляции переговорного пункта объявили:
— Стамбул, пятая кабинка!
Вошедший в пятую кабину красивый чернявый юноша, плотно прикрыв за собой дверь, снял трубку.
— Магомед мертв, — сказал он. — Этой штучки в номере нет… Алло!.. Синьор Армандо, вы слышите меня?
Стамбульский собеседник Амира молчал.
* * * ИЗ ТЕТРАДИ Э. ЦАРЕВИЧА13.07.95 Санкт-Петербург
Сегодня во втором часу ночи ко мне заявился вдруг Тюхин. Был он против обыкновения совершенно трезв, но чрезвычайно чем-то напуган.
«Царевич, — боязливо оглядываясь на дверь, сказал он, — вы в Бога верите?»
«Ну кто ж в Него сейчас не верит», — уклончиво ответил я.
«А в дьявола, наличие дьявола в природе вы допускаете?»
И тут мой коллега фантаст, вздохнув, поведал мне вот какую бредятину. Якобы несколько дней назад, едучи в троллейбусе, он увидел на тыльной стороне кисти некоего вояки, по виду, скорее всего, десантника, наколотый в две краски мистический знак графа Калиостро. Поскольку Эмский, то бишь Тюхин, — Эмский его литературный псевдоним — вот уже полгода как собирал материалы для будущего романа о некроманте и масоне Джузеппе Бальзамо-Калиостро, он, естественно, поинтересовался у служивого, знает ли тот, что символизирует его татуировка: змея, держащая в ядосочивых своих зубищах пробитое стрелой яблоко. Как и следовало ожидать, служивый знал только остановку, на которой ему надлежало сойти. Тюхин, он же фантаст Эмский, в двух словах разобъяснил десантнику смысл наколотой на его руке таинственной гадины, а выходя из троллейбуса, сказал ему полным искреннего сочувствия голосом:
«Крепитесь, друг мой, вас ждут нешуточные испытания!..»
Как выяснилось чуть позднее, в сочувствии нуждался вовсе не случайно встреченный в городском транспорте военнослужащий, а он сам — писатель Тюхин-Эмский, мой давний, с литкружковских еще годов, знакомец, автор — я его печатал пару раз в своем журнале, — а время от времени, чего уж греха таить, и собутыльник. Вчера коллеге моему позвонили. Некто, на прекрасном русском языке назвавшийся синьором Армандо, статс-профессором парапсихологии, членом Всемирного Синклита контактеров и трансмедиумов, меценатом, издателем и просто ценителем изящной словесности, попросил Тюхина о незамедлительной встрече, каковая и состоялась двумя часами позже в кафетерии Дома дружбы на Фонтанке. Иностранный гость сам окликнул растерянно озиравшегося Тюхина:
«Маэстро сочинитель, мы здесь!..»
Итальянец оказался очень подвижным худощавым господином средних лет в странной лиловой сутане с золотыми пуговками и пышными рукавами. Креста на нем не было. Что касается второго субъекта, сидевшего за столиком, одутловатого, лысого, как знаменитый актер Калягин, пузана в каком-то идиотском сталинском френче, то он был, вне всякого сомнения, свой, русский.
«Это мой переводчик, товарищ Мандула», — энергично встряхивая Тюхина за руку, представил толстяка зарубежный меценат и книгоиздатель.
Далее начались форменные чудеса. Синьор Армандо, налив страдавшему с похмелья Тюхину фужер великолепного греческого коньяка «Метакса», предложил ему подписать договор на издание в Италии, а впоследствии и по всему миру его, Тюхина, будущей гениальной книги.
«Простите, какой?» — уточнил писатель, рука которого от неожиданности так затряслась, что золотистая жидкость пролилась на единственные приличные брюки.
«Будущей, разумеется, приключенческой, о графе Калиостро, точнее сказать, о его втором пришествии на нашу грешную Землю», — доброжелательно улыбаясь, пояснил иностранный гость.
Тюхин-Эмский, никогда и ни с кем не делившийся своими творческими замыслами, был потрясен.
«Но позвольте, откуда же вам известно о моем ненаписанном еще рома…» — начал было он, но был бесцеремонно перебит сидевшим по левую руку от него переводчиком Мандулой.
«Пей давай, а то все портки изговняешь!» — просипел хамоватый мордоворот во френче, крутивший в волосатых ручищах жлобскую, с пуговкой и твердым козырьком, серую фуражку.
Тюхин залпом выпил, после чего синьор Армандо доверительно сообщил ему, что подписать договор с господином Эмским и даже, в разумных, конечно, пределах, авансировать его готов немедленно, что условия оного договора весьма и весьма выгодные и совершенно для него, Тюхина, необременительные.
«Вы только пишите, друг мой! — протягивая фантасту развернутую уже конфетку, воскликнул его будущий издатель. — Пишите, ни в чем не сдерживая своей блистательной, своей совершенно необузданной фантазии. О-о, как я завидую вам, людям с богатым воображением, сочинителям, творцам новой реальности! Писать — это ведь как бы жить другой, самим тобой придуманной жизнью, не так ли, драгоценнейший Григорий Викторович?»
«Ну-у, в общем и целом… м-ме… примерно так!» — подумав, согласился Тюхин.
«А раз так, — радостно подхватил синьор Армандо, — раз так, дорогой друг наш и соратник, раз так — вам и перо в руки! — И с этими словами итальянец выхватил из кармана
