Джозеф Гарбер - Бег по вертикали
Маллинс вырвал у него пистолет и ударил Дейва по лицу.
— Заткнись! Заткнись, студентишка долбаный! Двое солдат схватили Дейва и бросили на землю. Маллинс встал над ним с ножом в руке.
— Ах ты сука, ты в меня пальнуть хотел?! Да? Да, студентишка? Целиться в своего! Мудачина!
Маллинс походил сейчас на бешеного зверя. Губы его кривились и дрожали. Глаза часто моргали, а взгляд метался из стороны в сторону. Изо рта текла слюна.
Маллинс присел на корточки и ткнул острием ножа Дейву в шею.
— Наша задача, сукин сын, — убивать врагов! Всех врагов, твою мать! Включая тех, кто помогает врагам! Надо перебить этих мудаков, и их мудацких баб, и их мудац-ких выродков, а когда все они, мать их, сдохнут, все будут счастливы, кроме этих гребаных покойников, и мы все вернемся домой. Вот какая наша задача, понял, дерьмо? Запомни это хорошенько и никогда больше, мать твою, не смей в меня целиться!
Он повернулся к остальным и прорычал:
— Бросьте этого козла к остальному дерьму! Я с ними разберусь, когда закончу разбираться с деревенщиной.
Сержант со своими людьми выволок из толпы воющих крестьян очередную женщину. Потом Маллинс злобно посмотрел на Дейва.
— У нас тут наглядный урок, клянусь Богом, наглядный урок!
Они сбили женщину с ног и прижали ее к земле. Она лежала почти неподвижно, пока Маллинс перепиливал ей горло. Струя крови взметнулась петушиным хвостом на четыре-пять футов и расплескалась по грязи в десяти — двенадцати футах от убитой. Маллинс схватил ее голову за волосы и показал крестьянам. Он завыл, словно волк, и глаза его сделались окончательно безумными.
— Скажи им, — пронзительно завопил он на переводчика, — скажи им: вот что бывает с теми, кто сотрудничает с врагом! Скажи, что это ждет их всех! Скажи, что никто не смеет трахать Америку, и никто не смеет трахать американскую армию, и, прежде всего, никто не смеет трахать первого сержанта Майкла Дж. Маллинса!
Переводчик залепетал что-то по-французски. Маллинс пролаял:
— Приведите мне еще одну!
Солдаты схватили женщину за талию. Женщина кричала и отбивалась. Ей удалось вырваться и нырнуть обратно в толпу. Дейв не понимал почему, но она бросилась перед ним на колени и обхватила руками его ноги. Из ее глаз лились крупные блестящие слезы. Хотя Дейв немного говорил по-французски, он не мог разобрать ни единого ее слова.
Солдаты подошли забрать ее. Дейв побелел от гнева. Он взревел:
— Маллинс, ты за это ответишь! Ты меня слышишь? Я позабочусь, чтобы тебя за это повесили!
Маллинс посмотрел на него с любопытством — во всяком случае, так могло показаться. Взгляд его был спокойным, а голос — ровным и задумчивым, и это было еще страшнее, чем вопли душевнобольного.
— Сдать меня? Настучать на меня? С тебя ведь станется, а, студентишка?
Он приказал своим людям:
— Тащите полковникова любимчика сюда!
Один из солдат завернул Дейву раненую руку за спину. Дейв пронзительно вскрикнул и чуть не потерял сознание. Маллинс обозвал его трусом.
Дейва бросили лицом на землю. Маллинс присел рядом с ним, перевернул его и вытер нож о форменную рубашку Дейва. На рубашке осталось пятно цвета ржавчины. И тут гулко разнесся голос Мамбы Джека Крютера:
— Стоять! Отставить это и стоять, солдат! Маллинс встал. Его люди попятились. Дейв с трудом поднялся на колени.
На площади стоял Джек. За ним — человек двадцать. С винтовками наизготовку. Джек свою держал у бедра. Глаза у него были широко распахнуты. Он посмотрел на крестьян за канавой, на солдат среди них — те так и стояли с поднятыми руками, — на обезглавленные трупы и на отрезанные головы на шестах.
— О господи, — прошептал он. — Что за мерзость тут происходит?
Дейв заметил, что акцент Джека исчез. Он больше не говорил как «белый голодранец» из Восточного Техаса.
— Маллинс, Маллинс, тварь ты этакая…
Голос Крютера оборвался.
Маллинс в ответ лишь посмотрел на него. Глаза у него были невинные, словно у ребенка.
Джек взглянул на учиненную бойню и покачал головой.
— Почему, мужик, ну почему? — прохрипел он.
Маллинс самодовольно ухмыльнулся.
— Мне нужно было сделать заявление.
Один из его людей подхватил:
— Да, заявление! И любой трибунал нас оправдает!
Глаза Джека Крютера сделались тусклыми и безжизненными. Он повернул винтовку в сторону говорившего и выстрелил. Винтовка была переведена в автоматический режим; мишень перерубило напополам. Солдат, стоявший за плечом Джека, подался вперед и вопросительно произнес:
— Сэр?
Крютер кивнул. Солдат выстрелил и уложил того, кто стоял рядом с Маллинсом. А потом подошел к трупу и выпустил ему в лицо всю обойму.
Еще один из солдат, бывших с Крютером, выстрелил. И еще.
Маллинсу помогали в его грязном деле шестеро. Одного убил Крютер. Остальных — пятеро солдат, пришедших с Крютером. Все это произошло в считанные секунды.
Но Маллинс был все еще жив. Он стоял, презрительно ухмыляясь. Сержант выпятил грудь и встал по стойке «смирно».
Крютер бросил винтовку и выхватил из кобуры пистолет. Он сделал три быстрых шага. Маллинс плюнул в него. Крютер врезал сержанту пистолетом по челюсти, а потом приставил дуло к его виску.
Дейв встал.
— Джек! — крикнул он.
Крютер взглянул на Дейва. Глаза его были ужасающе холодными и пустыми.
— Что? — только и сказал он.
Дейв не смог посмотреть ему в глаза. Не смог встретиться взглядом с Джеком.
— Ничего, — пробормотал он.
Первый сержант Майкл Дж. Маллинс из Гамильтона, штат Теннесси, прорычал:
— Мудак траханый!
Джек вновь перевел взгляд с Дейва на Маллинса. И большая часть лица Маллинса исчезла.
Дейв услышал вдали стрекот вертолетов. Они прибыли чуть раньше договоренного. И малость опоздали.
Болтаясь над Пятидесятой улицей, Дейв заново пережил тот день, заново столкнувшись с тем фактом, что он бы их убил — и Маллинса, и всех его подручных. Это была чистой воды случайность, что он не смог этого сделать. Если бы рука не отказалась повиноваться ему, если бы он смог передернуть затвор пистолета, он бы их убил. Он хотел их убить. Он бы порадовался этому и не испытывал бы ни малейших сожалений.
Или все-таки испытывал бы?
Эрида, богиня раздора и соперничества, похоже, сочла уместным дать ему второй шанс выяснить это.
Глава 10
ЭСХАТОЛОГИЯ
Все головы, кроме одной, были взяты из морга. Некоторые, похоже, принадлежали только что умершим людям, другие же — нет. Все они были женскими. Давным-давно дачеко отсюда то же самое сделал Майкл Дж. Маллинс. Люди вроде Рэнсома и Маллинса всегда используют женщин, когда испытывают потребность «сделать заявление».
Некоторые из них были молоды, одна так и вовсе сущий подросток. Другие были постарше, хотя и не такие дряхлые, как жена деревенского старейшины. Большинство были средних лет. Им бы еще жить да жить.
Как они умерли? Этого Дейв не знал. Равно как и не имел ни малейшего стремления придумывать о них какие-то истории. Все они были мертвы и закаменели.
Все, кроме Марджи Коэн, чья покрытая синяками серая кожа — восковая, не окрашенная жизнью, — возможно, все еще хранила угасающий намек на тепло.
Дейв подумал, что ему стоило бы коснуться ее щеки, чтобы ощутить это тепло, ее последнее тепло. Но его пальцы были холодными, такими холодными. Он не мог этого сделать. Он даже не мог заставить себя посмотреть на нее внимательно…
Когда он висел над улицей, ему на мгновение померещилось, что Рэнсом установил здесь еще и головы Хелен, и Энни, и даже той несчастной близорукой секретарши с четырнадцатого этажа.
Но нет. Все эти женщины были ему незнакомы. Все, кроме Марджи.
И Рэнсом в конечном итоге оказался прав: он знал Дейва лучше, чем сам Дейв. Вид этих голов на треногах парализовал бы его, в точности как Рэнсом и планировал. Если бы Дейв вошел в кабинет через дверь, он окаменел бы — и так и стоял бы, оцепенев, пока люди Рэнсома не прикончили бы его.
План Рэнсома был хорош. Рэнсом расстроится, когда узнает, что его план не сработал.
Очень расстроится.
Папка Берни с материалами по «Локьеру» была отмечена синей наклейкой. Она стояла именно там, где и запомнилось Дейву: сразу за папками с белыми наклейками — с материалами о нынешних подразделениях «Сентерекса» — и перед папками с оранжевыми наклейками, в которых хранились материалы с прогнозами и наметками рабочих планов корпорации.
Однако папка с материалами по «Локьеру» была куда тоньше, чем несколькими часами раньше. Теперь в ней лежал один-единственный листок бумаги — записка, наспех нацарапанная на листе из личного почтового набора Берни. «Мистер Эллиот, я не думаю, что вы пройдете настолько далеко. Если же вам все-таки это удасться, вы умнее, чем я думал. Но если вы действительно умны, вы сейчас сдадитесь. Дж. Р.».
