Анатолий Афанасьев - Первый визит сатаны

— Выполни мое желание, — сказала она на берегу.

— Какое?

— Не провожай меня, отвяжись. Одна доберусь.

Алеша прикурил на набережной. К вечеру апрель переменился на декабрь. Сыростью поддувало изо всех щелей. Редкие прохожие по-зимнему клонились набок.

— Дурью маешься? — спросил Алеша.

— Нет, не дурью. Хочу проверить. Если самый подлый человек уступает слабому, он еще не совсем пропащий.

— Ты-то слабая?.. — Алеша чуть было не затянул заново про то, как она пихнула его под машину и так далее, но вовремя спохватился. Пора было прикинуться овечкой, а уж после нагрянуть. Чем дальше отсрочка, тем гуще удовольствие. Она смотрела на него, не мигая. Она видела, как он обдумывает хитрость. У него в глазах застыл вселенский блуд. Огромное понадобилось ему усилие, чтобы напустить на себя доброту.

— Дай телефончик — и я испарюсь.

— Не дам, — сказала она.

— Что же, я опять три дня и три ночи буду тебя выслеживать?

— Не надо выслеживать. Я сама позвоню, если захочу.

— Ты обманешь.

— Я не умею обманывать.

Поразительную она сказала правду. Алеша нацарапал свой телефон ей в блокнотик. Он был смиренен.

— Учти, — сказал, глядя в кусты. — Без тебя мне крышка.

Крадучись за оградой, внимательно проследил, как она замешалась в человеческий ручеек, закрутившийся в жерло метро. Он поклялся, что оседлает ее не позднее четверга. А уже на дворе затевался вторник. Лишь бы позвонила, подумал он.

С непокорными Елизар Суренович обходился круто. Миновала пора, когда можно было пожалеть оступившегося человечка. Слишком большой куш стоял на кону. Елизар Суренович прикинул, что Горбачев продержится наверху еще не более двух лет. Другой бы и столько не сумел. Потом его сожрут. Кто придет на смену, неважно. Столь благоприятная ситуация не повторяется дважды. За это время Елизар Суренович должен был окончательно обустроить подпольную державу и перенять рычаги власти у потерявших ум и волю российских управителей. Задача была грандиозная, но в принципе осуществимая. В некотором отдалении на базе академических институтов и КГБ он давно подкармливал группки молодых горячих интеллектуалов, талантливых головорезов, которые в час икс по его указке, как по мановению волшебной палочки, займут освободившиеся ячейки в государственных структурах. Но в один-два года попробуй уложись. Горбачев был неизлечимо болен партийным умопомешательством. Ему грезилось новое всеобщее демократическое счастье, которое он (в ослеплении мечты) удавкой затягивал на шее одурманенного бездельем народа. Ему помогали многоликие бесы, набросившиеся на страну, подобно тучам кровососущих. Второй раз за столетие дремлющая нация была застигнута врасплох. Как многие здравомыслящие люди, Елизар Суренович понимал, что отупение народа не продлится снова семьдесят лет. На такую большую спячку необходимы солидные запасы подкожного жира, а их уже не было. Два-три года — не более того. Так прогнозировали и подкормленные интеллектуалы, которым он доверял. Пока еще было время собирать камни. Хорошие камни стоили очень дорого. Елизар Суренович не скупился. В массовых закупках человеческого сырца прослеживались любопытные закономерности. Всякие райсоветы, префектуры, отделения милиции, то есть все скопления людишек, уже помалу хватанувших власти и достатка, покупались кучно и задешево, а вот чем дальше в глубь масс, тем выше становилась цена отдельных человечков, и иногда там, в безликой вроде бы гуще, попадались экземпляры, которые почти невозможно сторговать. Однако именно такие непродажные людишки могли ему в скором будущем особенно пригодиться. Упрямцы нравились Елизару Суреновичу, они возбуждали в нем азарт подавления, точно так же, как он предпочитал ласки строптивых женщин, готовых при малейшем недосмотре обстругать твой мужской приклад. Положиться можно лишь на тех, кто необуздан. Это верно и в политике, и в бизнесе, и в любви. Необузданы те, кто воодушевлен идеей. Неважно какой, но идеей, вбирающей в себя все остальные помыслы и дела. У человека одно тело, одна душа — и идея жизни может быть только одна. Человек, в котором нет центральной идеи, — слаб, сер, наивен, скучен. Душа с телом скреплена у него одними сухожилиями. Необузданных единицы, устроенных по признаку растения — легион. У этого растительного легиона можно отрубать, как от хвоста ящерицы, безболезненно целые куски: у природы не дрогнет ни единый мускул. Напротив, гибель одного из необузданных, одного из носителей всепоглощающей идеи всегда ощутимо колеблет весы бытия, даже если это незаметно непосвященным. У Елизара Суреновича была идея остаться благодетелем в памяти человечества. Он мечтал дать народам благоденствие и волю. Для этой цели берег себя, как мог, пока не дождался редкостного стечения обстоятельств. Теперь силы добра и зла противостояли так: на одном конце он, Елизар Суренович, на другом партийный монстр системы, которого вдруг начали дергать за усы Горбачев, Ельцин и иже с ними, неблагодарные выродки монстра. Некоторые из них тоже мыслили себя благодетелями нации, но были безумны. Скоро их сметет волна народного горя. Но надолго еще уцелеет чудовище, их породившее. Чудовище звалось социализмом. Самый тяжелый булыжник из накопленных камней Елизар Суренович собирался запулить ему в лоб. Социализм поддерживается энтузиазмом миллионов нищих бездельников, жаждущих разрушить то, что выше их разумения. На их стягах кровью начертан призыв построить царство Божие на земле, но это, конечно, гнусный обман. На земле возможно либо царство черни, подобное вселенскому сортиру, либо управление избранных над толпой. Царство Божие пусть останется там, где ему и положено быть — на небеси. Обидно думать, что для установления надлежащего порядка (на первых порах) ему понадобятся люди, подобные убиенному старцу Бугаеву Ивану Игнатовичу, о котором Елизар Суренович искренне скорбел двенадцатый годок. Слишком был кусач и опытен старый чекистский зубр, чтобы гак нелепо помереть. Надо же, перемочь революцию, войну и Сталина, чтобы сомлеть под каблуком расторопного мальчишки. Видно, на самом деле — судьба. Она не спрашивает, кто где хочет прилечь. Бьет наотмашь и, как правило, из-за угла. Как бы сейчас пригодилась Благовестову железная хватка старого опричника, особенно в отношениях с Кузултым-агой, принявших уродливую форму. Древний восточный витязь возомнил себя ровней Благовестову. То тут, то там перебегал ему дорогу. Влияние Кузултым-аги с каждым днем становилось все опаснее, в нем зрели зернышки раскола. Елизар Суренович не мог допустить, чтобы из-за еретических исламских видений старца нарушилось, замедлилось строительство подпольной империи. Благие усилия одинаково угодны и Аллаху, и Христу. Впрочем, столетний разбойник манипулировал религиозными постулатами лишь из соображений политического маневра. У них были разные цели: Благовестов мечтал о разумном переустройстве мира, Кузултым-ага, похоже, рассчитывал сорвать неслыханный куш в грандиозной дележке: хотя, если послушать его заносчиво-благостные речи, все обстояло как раз наоборот. Дважды приговоренный к смертной казни, Кузултым-ага не иначе как намерился прощебетать на веточке еще одну полнокровную жизнь. Этому Елизар Суренович не удивлялся: его самого, достигшего почти семидесятилетнего срока, нередко подмывало желание выскочить на гаревую дорожку и по-мальчишески сигануть стометровку. Такие, как он и Кузултым-ага, слеплены из особого теста и умирают не тогда, когда положено, а когда наскучивает жить. Именно по этой причине любое обыкновенное воздействие на плетущего оппозиционную интригу старца было напрасной тратой времени. Уговаривать, пугать, убеждать — кого? Ублажать — кого? Елизару Суреновичу давно передавали дерзкие, пророческие речи старца, в которых было мало правды, но много соблазна. Настал черед молний с Востока. Русский брат одряхлел и должен отступить в тень. Центр вселенной — священные пески Каспия, чьи ласковые воды омывают стопы избранников Аллаха. Спасен будет агнец, добровольно покинувший стан неверных. Кому-то заклинания старца могли показаться мистическим бредом, но Благовестов понимал, что туркменский собрат трезв и дальновиден. Кузултым-ага не хуже его сознавал, что подоспело время великого передела, и кто первый подгребет под себя капиталы, тот воцарится на столетия. Перед властью золотого тельца, как это было в Европе и в Новом Свете, померкнет слава Древнего Рима и Золотой Орды. Кузултым-ага, как и Благовестов, умел смотреть далеко вперед, Он всегда был наравне готов и к смертельной схватке, и к поэтическому турниру, и одолеть его можно было, только зарыв в землю. Благовестов никого не любил, но старика почитал. Ждать, пока Кузултым-ага вдруг сам опамятуется, было бессмысленно. И доверить устранение незаменимого соратника было некому. Истомно ныло сердце Елизара Суреновича, когда он думал об этом. Великое дело требует великих жертв. Однажды утром он вызвал фармацевта Витю. Встретился с ним в маленьком кооперативном кафе на Яузской набережной. Фармацевт Витя был худой, желчный человек с печатью гениальности. Он был на содержании у Елизара Суреновича. Благовестов дал ему образование, квартиру и недавно подобрал красивую женщину для сожительства. Фармацевт Витя в обыденной жизни был совершенно беспомощен и одинок. Зато кое в чем разбирался получше титулованных академиков. У него были непомерные амбиции. Елизар Суренович никогда не мог запомнить его фамилию (Шауро, кажется, или Шаулейко), и фармацевта Витю это обижало. Он относился к Благовестову, как к нелюбимому отцу. При редких встречах настырно брюзжал и непременно что-нибудь выклянчивал. Такие понятия, как приязнь, страх, совесть, вообще были чужды фармацевту Вите. Его сжигала лишь одна страсть — постижение сути вещей. Без трогательной заботы Благовестова он бы пропал, несчастный сиротка. Он бы пьяный день и ночь валялся под забором, как это происходит с огромным количеством талантливых людей на Руси. Фигурально говоря, Благовестов отыскал его на помойке и гордился своей несколько подгнившей находкой. Он выделил ему для ухоженного бытования тридцатилетнюю, свободную от предрассудков женщину немецкого происхождения Клару, положив ей ежемесячный оклад в пятьсот рублей. Клара вскоре привязалась к своему худосочному партнеру, даже полюбила его, но постоянно требовала надбавки, что свойственно такого сорта женщинам. Клара жаловалась Благовестову, что полоумный фармацевт истязает ее по ночам и щиплет ей груди, как муж Аксиньи. За столом фармацевт Витя сидел набычась, сухой, как жердь. Елизар Суренович опустил ему дольку лимона в стакан и в рюмку добавил коньяку.