Александр Чернобровкин - Время - ноль
– Забирай, да, – шашлычник пододвинул к покупателю картонную тарелочку с мясом, снятым с шампура и политым темно-красным соусом.
– Тебе сколько? – спросил он следующего, рослого молодого мужчину с полногубым, добродушным лицом.
– Три. В одну лоханку.
Шашлычник освобождал от мяса второй шампур, когда в будочку вошел Сергей. Кавказец сразу все понял и попятился в дальний угол. Рука с шампурами поднялась, будто собрался рубануть ими, как саблями. Нет, это он сдавался – поднял и вторую. Поэтому получил не в голову, а в грудь, в черную поросль, выглядывающую в разрезе рубашки. Кооператор крякнул натужно и осел на затоптанный деревянный пол, уронив руки на колени ладонями вверх, словно предлагал отведать шашлыки, упавшие к ногам.
– Мужики, что ж вы делаете? – возмутился полногубый покупатель. – Он же мне два шашлыка недодал!
– Получи! – с издевкой сказал Сергей, подняв с пола и положил на картонную тарелочку два шампура с мясом. – Снимай сам.
Покупатель сообщнически подмигнул:
– Вот-вот.
Толик вывернул у кооператора карманы, забрал толстый жмак денег, замацанных жирными пальцами, шваркнул об стену банку с темно-красным соусом и перевернул двухведерную кастрюлю с сырым мясом, а во дворе, походя, опрокинул мангал. Угли зашипели, завернулись в коконы белого пара.
У второй будочки с такой же вывеской амбразура была пошире. Посередине прилавка стояли весы, слева от которых возвышалась пирамида из бело-желтых, будто восковых, яблок, а справа – из серо-красных гранатов, увенчанная разломанным плодом с ядреными бордовыми зернами. И здесь торговал кавказец. Он препирался с пожилой женщиной, закутанной в рыжеватый пуховый платок.
– Будешь брать, не будешь?
– Что ж ты мне гнилые подсовываешь?! – возмущалась женщина. – За такую бешеную цену мне гнилые не нужны!
– Не нравится – в магазине покупай!
– Совести у тебя нет!
– Ишь, обнаглели! – встряла в перепалку разбитная бабенка с хозяйственной сумкой. – Мы им там отстраиваем после землетрясения, а они все сюда прилезли, тараканы черные, грабить нас!
– Иди, да! – отмахивался от нее продавец. – Проваливай отсюда!
– Я здесь живу! Сам проваливай!.. Ух, бить вас некому!
– Есть кому, – вмешался Сергей.
Схватив кооператора за плечо, подтянул к прилавку вплотную, чтоб не промазать. Кавказец цапнул гирьку, но наклонил морду, пряча ее от кастета. Выиграл не много – кастет разрубил темечко. Темные курчавые волосы расползлись в месте удара, блеснула белая кость. Густая черная кровь быстро заполнила ложбинку. Торговец выкинул вперед руки, точно хотел обнять весы, и рухнул под прилавок, так и не выронив гирьку.
– О-ей! – всхлипнула женщина в пуховом платке и прикрыла рот ладошкой.
– Нечего их жалеть! – прикрикнула не нее разбитная бабенка, сгребая гранаты в широкую пасть хозяйственной сумки. – Что заслужил, то и получил!
– Эт-точно! – согласился с ней Толик Шиша и опустил синие, татуированные, руки на бледно-желтую пирамиду. Яблоки были крупные, ухватить удалось по два. – А, черт!.. Серега, возьми, малому отвезу.
Сергей взял пару. Так, с яблоками в одной руке и с кастетом на другой, прошел через автостанцию. Людей на автостанции было валом, но никто не остановил, не крикнул, привлекая внимание наряда милиции, который отсиживался в диспетчерской, развлекая миловидную дежурную.
Когда проезжали на «москвиче» мимо фанерных будочек с вывеской «кооператив „Севан“», фруктовый прилавок был пуст, даже весы пропали, а у шашлычной мужчина с полногубым, добродушным лицом слизывал с пальцев темно-красный соус.
– Ну и народ! – процедил Сергей презрительно. – Разбойничать и то скучно: никакого риска. Всем на все наплевать, лишь бы их не трогали, не мешали самим хапнуть. Мы в Афгане так кур отстреливали. Насыпем зерна...
– Святое дело делаем, – перебил Спиря, – поэтому и не мешают.
Святые дела больших денег не приносят, но переубеждать в чем-то Спирю – сам заикаться начнешь?
– Еще кого-нибудь будем святить?
– Коноваленко сказал, что хватит троих. Если завтра не выложат деньгу, тогда остальных перебьем.
– Выложат, – произнес Толик. – Кому же зубы жмут?!
На следующий вечер черный «москвич» привез всю группу на окраину города, к заброшенной шахте. Копер и здание были полуразрушены, такая же участь ожидала и столовую, но ее взяли в аренду кооператоры, переоборудовали под склад и заготовочный цех. Над двухстворчатой, обитой железом дверью было неумело, кособокими буквами написано на стене красной краской «Кооператив „Севан“».
Коноваленко вышел из машины первым, пригладил волосы и надел фуражку-грузинку, подождал, пока из «москвича» выберутся остальные, пропустил их вперед.
Холодный ветер, казалось, сгущал темноту, дышать было трудно, стыли зубы. Не помешало бы Сергею отойти и отлить, всю дорогу терпел. Ничего, еще потерпит, а то Старшой подумает, что Сергей такой же хитрован, как он сам. Чего бояться? Вряд ли будет много возни. Председатель кооператива сообразил, с кем имеет дело, разговаривал по телефону льстиво, обещал расстаться с деньгами «без лишних жестов», как перевел его речь Спортсмен. Но Коновленко сомневался: слишком много запросили – двести пятьдесят тысяч, а кооператоры согласились, недолго торгуясь, что на армян не похоже. На всякий случай, Сергей остановился перед дверью, вогнал патрон в ствол.
Спортсмен воспользовался его остановкой, вошел первым. Пусть рвется: самолюбие – плохой советчик в деле.
Их ждали в заготовочном цехе, пропахшем тухлым мясом. Пятеро молодых кавказцев, но не армян, скорее чечен или лезгин, стояли между металлическими столами. Крайний справа положил на локтевой сгиб, точно ребенка баюкал, короткие стволы обреза из охотничьего ружья – наверное, фильмов о ковбоях насмотрелся; у второго был револьвер; а остальные – с длинными ножами для разделки мяса. Пятеро на четверых – весело будет.
Виктор шагнул в цех и сместился чуть вправо, пропуская сообщников. Выставляться следом за ним на открытом месте нечего, можно и у косяка тормознуть. И Толик Шиша не спешил высовываться, а Коноваленко, оценив обстановку, вообще спрятался за спину Спортсмена.
Интересно, сколько заплатили этим ребятам? Тысяч по десять, не больше. Для обеих групп выгодней было бы разделить добычу и разойтись.
Такая же мысль, видимо, пришла и в голову Виктора.
– Ну что, парни... – начав говорить, он, по привычке помогая себе жестами, поднял руку с пистолетом.
Кавказец с обрезом понял его жест по-своему и, выкинув по-ковбойски вперед левый локоть, выстрелил. Крупная дробь выбила из белого кафеля град мелких осколков, плиточки пошли трещинами. Спортсмен вскрикнул и выронил пистолет. Лицо Виктора напряглось от боли и удивления, а бакенбарды словно дыбом встали.
Хапнув ноздрями запах сгоревшего пороха, Сергей отпрянул за косяк и присел, вскинув пистолет. Сначала выстрелил в вооруженного обрезом и сразу – чуть левее черного зрачка револьверного дула. Остальные трое защитников сиганули в разные стороны и попрятались за столы. Сергей по ним с двух рук и не спеша, как в тире. Не промахнулся ни разу. Достреливать пришлось только вооруженного револьвером. Кавказец сидел на полу, прислонившись спиной к ножке стола, и зажимал обеими руками рану на животе. На желтой рубашке расплылось бордовое пятно. Кровь просочилась между пальцами, вид ее настолько заворожил раненого, что, казалось, направленный на переносицу пистолет ему до лампочки. Лоб взопрел, прозрачные капли стекали по ложбинке между сросшимися черными бровями на большой с горбинкой нос, а оттуда на правую щеку. Когда в черных волосах на переносице появилась очередная капля со слезу, Сергей выстрелил в нее.
– Заготовил мяса, – мрачно пошутил Толик и наклонился за револьвером.
Виктор сидел на полу, как раз под разбитым дробью плиточками. Над ним склонился Старшой, помогая снять куртку. Подобрав с пола разделочный нож, Сергей вспорол на правом плече Спортсмена джемпер и рубашку, мокрые от крови. Дробины попали в мышцы, кость вроде бы не задета. Перевязав рану носовым платочком и отрезанным рукавом рубашки, подбодрил:
– До свадьбы заживет!
Спортсмен попробовал улыбнуться, но получилось кисло.
Убедившись, что рана не опасная, Коноваленко приказал Толику:
– Председателя ищи, должен быть здесь, – и сам пошел в обход помещений.
Председателя привел Шиша. Это был низенький толстый лысый мужчина в очках с золотой оправой. Одно стекло было треснутое. Черты лица кавказские, а остатки волос на висках и затылке – светло-русые. Карие глаза воровато бегали, напоминая стрелки приборов, в которых постоянно отключается ток: вдруг западали в левые и правые уголки глаз, потом исчезали, потом выпрыгивали в среднее положение, колебались в нем и вновь западали в уголки. Под левым глазом красовалась свежая ссадина.
