Иосиф Гольман - Не стреляйте в рекламиста
Стрелка бензиномера подползала к нулю. Надо бы заправиться. Сегодня это было несложно. Чуть не через километр стояли заправки, а еще больше — строились.
Впереди показалась АЗС, и Береславский сбавил скорость. Ночью на пустынном шоссе современная, сверкающая металлом, ярко освещенная заправка казалась космической станцией пришельцев, опустившихся на темную земную равнину. Мертвенный свет был ярок, но не весел.
Ефим подкатил к суперколонке, из которой торчало сразу четыре шланга: с топливом на любой вкус. Не успел он открыть дверь, как лицом к лицу столкнулся… с веселой черной физиономией в светло-коричневой шляпе с короткими полями.
— Надо заправить? — осклабился негр. Белые зубы сверкнули в российской ночи, подсвеченной огнями заправки.
— Надо, — ошарашенно подтвердил Ефим.
— Сколько?
— Сколько войдет.
— Без проблем. У нас отсекатель, — снова осклабился негр и свистнул. Из-за колонки высочил еще один чернокожий парень. «У них здесь гнездо», — понял Береславский.
Ребята все делали бегом. Один побежал к окошку, второй орудовал шлангом. Через пару минут бак был полон. Ефиму принесли сдачу. Всю. До копейки. Ефим отделил 10 рублей и отдал первому негру.
— Спасибо, — поблагодарил негр.
— Вам спасибо, — ответил Береславский. Он отъехал от заправки, еще улыбаясь. Хижина дяди Тома! Чего только не встретишь в ночной российской глубинке!
Ближе к Курску Ефиму надоело ехать. Он начал посматривать на спидометр, полагая, что километры на счетчике сменяются слишком медленно. И мысли потянулись монотонные, как километры.
За Береславским внимательно наблюдал Ивлиев. Сочтя, что ему нужно вмешаться, старик задушевно задал вопрос:
— Ефим, а вот ответь мне, пожалуйста, если сможешь.
— Спрашивай — отвечу, — проворчал Береславский, довольный тем, что старый наконец проснулся.
— Что ты думаешь о всемирном еврейском заговоре?
— Твоя девичья фамилия — не Макашов, случайно? — лениво поинтересовался Ефим.
— Нет. Ну, серьезно. Почему в России большинство олигархов — евреи?
— Откуда я знаю? — ответил Ефим. Подумав, добавил: — Видно, когда нацию прессуют, она становится крепче.
— Это как?
— Ну ты ж историю учил? Николай запретил высовывать нос евреям из местечек и жить в городах. Исключения: купцам первой гильдии и дипломированным специалистам. А в вуз принимали еврея только с золотой медалью. Вот и представь: живет пацан в нищете и безысходности, да еще в постоянной опасности погрома. Единственный выход — золотая медаль. Будет он хорошо учиться или нет?
— Будет. Но только многие, выучившись, шли митинговать.
— Революция — это второй выход. Тебя давят — ты сопротивляешься! Вон Сашку придавили — как он взбунтовался? Постоянное давление вызывает постоянное противодействие. Знаешь, что меня удивило в Израиле?
— Что?
— Глупые евреи, самодовольные евреи, ленивые евреи, евреи-пьяницы, евреи-хулиганы и еврейки-проститутки.
— Чего, поголовно, что ли?
— Упаси Бог! Ровно столько, сколько в любой нормальной стране. Там на нас не давят, и мы становимся обычной нацией.
— Ну, не совсем обычной. Народ по улицам с автоматами шастает. Девчонки срочную служат.
— Это да. Но стоит им с арабами замириться, и нация станет такой же, как все остальные. С точки зрения отдельного человека, снять дискриминацию — хорошо. А вот с точки зрения нации — не знаю. Не было бы пресса — не было бы стольких талантов.
— По-твоему, выходит, Макашову надо медаль дать.
— Безусловно. Он поднимает в евреях чувство национального достоинства. И увеличивает их отток в Израиль, то есть выполняет главную задачу сионизма. Я думаю, сионисты его еще наградят. Он для них сделал больше, чем все еврейские активисты, вместе взятые.
— А зачем вы арабов обижаете? — продолжил допрос дед.
Ефим, уже понявший маневр Ивлиева, рассмеялся:
— Во-первых, Василий Федорович, я расхотел спать. Во-вторых, сложно одному человеку обидеть сотню. И, в-третьих, ты хоть в курсе, что арабы и евреи — братья?
— Это как?
— У них был один папа и разные мамы. Какие-никакие, а родственники. Я сначала в Израиле удивлялся. В газетах так и пишут: «Вчера наши двоюродные братья обстреляли нашу заставу на Голанских высотах». А когда на меня злится тамошний родственник, он говорит, что я такой бестолковый, потому что наполовину араб.
— Я ж говорю, вы их не любите.
— Ну, если смотреть из окопа на окоп, то да. А белые красных любили? Или красные белых? Тут даже не двоюродные, а родные.
А так я там отличий не чувствовал. Даже внешне не отличишь, если он идет без накидки-"арафатки". Ты, кстати, знаешь, что наш лучший заказчик — араб? Помнишь, мы разрабатывали рекламную кампанию для медицинского оборудования? Еще дипломов нахватали? Их шеф — чистокровный араб. Нам это никак не мешало.
А что касается всемирного заговора, то я бы не прочь. Мама — еврейка, папа — еврей. Но чего-то никакой поддержки от «мировой закулисы» не ощущаю.
— Наверное, ты — плохой еврей, — оставил за собой последнее слово старик.
Ефим, взбодренный перепалкой, снова зорко наблюдал за дорогой, а Ивлиев вспоминал собственные отношения с арабами.
25 лет назад
Это была его первая заграничная командировка. Группа спецназовцев жила при российском посольстве в Ливане. Город, раздираемый многолетней гражданской войной, уже не был прежней жемчужиной Средиземноморья. Целые кварталы Бейрута стояли в руинах, напоминая Ивлиеву кинофильмы про Сталинград.
Христиане, мусульмане, палестинцы, друзы, армяне, евреи. Все веками жили в Ливане, под сенью знаменитых кедров, рядом со словно нарисованным, синим-пресиним морем. И никто никому не мешал. Даже в нынешних условиях, извлеченные из окопов, эти люди оказывались вполне добродушными и гостеприимными.
Ивлиева, например, поражало местное дорожное движение. В городе не было ни одного светофора. И ни одной небитой и нержавой машины.
Они шли плотными разномастными колоннами, причем правил дорожного движения не было и в помине. Скажем, веселый белозубый араб-водитель легко может развернуться на запруженном шоссе из правого ряда. Делал он это своеобразно: включал поворотник, прикладывал правую руку к сердцу и благодарно кивал всем, волей-неволей уступившим дорогу. Стекол в местных автобусах не было (это позволяло на ходу обходиться без кондиционеров), так что мимика водителей была хорошо видна.
Если же кто зазевался — ну, что ж: вмятиной больше, вмятиной меньше — для этих машин разницы не было.
Ивлиев все прочувствал на собственном опыте. Развлечений у военных в Бейруте было не густо: им не разрешалось особо разгуливать по городу. Но однажды целую группу офицеров вот на такой «хламиде» на колесах повезли на экскурсию в Библос — древний город, в котором, по преданию, земляне получили Библию. Там, кстати, Василий Федорович первый и единственный раз искупался в ярко-голубом и очень ласковом Средиземном море.
Экскурсия была прекрасной. Ивлиеву чуть меньше понравился древний город: не брало за душу. Зато очень понравились девчонки-европейки: туристок было мало, но, в отличие от Бейрута, здесь они все-таки были. Спецназ глазел на симпатичных девиц в купальниках и ел местное, необычное, но вкусное мороженое.
Потом на том же автобусе без стекол поехали обратно. Сломались буквально через пять километров. И убедились, что здесь, в Ливане, к машине, стоящей на обочине с поднятым капотом, каждые две минуты подкатывали с предложениями помощи.
Короче, Ивлиев не сомневался, что местный народ — добрый и приветливый. Порой ему казалось, что если б сверхдержавы перестали демонстрировать друг другу мускулы, а хитрые местные правители — играть на их противоречиях, решая собственные проблемы и набивая опять же собственные карманы, то местные жители всех национальностей и вероисповеданий быстро бы нашли общий язык и замирились.
А между тем бои в Бейруте становились все ожесточеннее. Мусульмане и христиане, прежде веками жившие вместе, теперь иначе, чем через прицел, друг на друга не смотрели. Ситуация усугублялась палестинцами, нападавшими с территории Ливана на израильские поселки и вызывавшими ответный огонь на приютившую их страну.
Василию, после трех месяцев командировки, казалось, что воюющие стороны уже давно забыли, кто и за что воюет. Просто дети начали рождаться с автоматами в руках.
А попал он в эту командировку не случайно. Ивлиев даже немножко знал язык: опыт работы с арабами был у него и раньше, еще в Союзе. Он обучал стрельбе несколько человек из палестинской организации с мудреным названием. Политика тогда не слишком интересовала Ивлиева. Тем более, ближневосточная. В ней сам черт ногу сломит. Он резонно считал, что в политике пусть разбираются дипломаты, а его дело — учить ребят стрелять.
Ребята, правда, учились не очень. Но с одним курсантом, уже не юношей, Ивлиев почти подружился.
