Андрей Троицкий - Кукловод
Джабилов не понял ничего из того, что случилось за последние пару минут. Только что он собирался прикончить здорового русского ублюдка. Всадить в него пулю за пулей. Собирался насладиться этим драматическим действом, отвести душу. И вдруг…
Это не поддается ни названию, ни описанию. На его глазах в прах разлетелось благополучие налаженного устоявшегося быта. Огромный грузовик, управляемый голым окровавленным человеком, видимо, умалишенным, ворвался в его двор, как ураган. И подвел черту под прожитой жизнью.
Джабилов, словно сам обезумел, бросился спасать овец. Но тут же остановился, метнулся к дому. К разгромленному крыльцу. И снова остановился. Что он делает? Только что Джабилов своими глазами видел, как погиб Хайдаров, его ближайшего помощник и, возможно, единственный друг. Задние колеса грузовика превратили человека в грязно-бурое желе. И Джабилов хочет такой смерти?
Себя спасать нужно. Не овец, не дом, а себя самого. Джабилов заметался по двору, ища спасения. Но спасения не было.
Беспорядочно передвигаясь по двору, он в кровь изрезал босые ступни, поскользнулся на раздавленной овце, подвернул ногу. В эту секунду глиняный блок, вылетевший из забора, ударил Джабилова по голове. Тот упал, запутался в проводах электропроводки, как рыба в сетях. Он попытался встать, но понял, что сломал ногу в лодыжке.
Грузовик с простреленными скатами плохо слушался руля. Каширин подумал, что если не кончит дело сейчас же, возможно, не кончит его никогда. Какой-то лохматый человек плотного сложения, босой, в белой нательной рубахе и желтых подштанниках бегает по двору, как обезглавленная курица.
Каширин безошибочным внутренним чутьем определил, что это и есть местная слава и гордость. Людоед Джабилов. Каширин, вцепившись в непослушную баранку мертвой хваткой, взял направление на Джабилова. Но тот в успел отпрыгнуть в сторону из-под колес. Каширин раздавил десяток овец. Сделал круг по двору.
Грузовик сровнял с землей летнюю кухню. Разломал веранду, сшиб угол дома, сложенного им круглого леса. Обвалился угловой цоколь. Каширин остановился, подал машину задом. Буксовочный крюк, приваренный к раме, снес половину широкого крыльца. Сосновые венцы захрустели, как спички. Дом наклонился на сторону, готовый рухнуть на боковую стену. Каширин включил переднюю передачу.
Навесь откуда прилетевшие пули прошили передние скаты, лобовое стекло. Но Каширин даже ухом не повел. Он видел свою цель. Посередине двора, запутавшись в проводах, барахтался человек в желтых кальсонах. Машина снова ринулась вперед, как огромный раненый зверь.
Джабилов высвободил ноги из проводов. Он распластался на земле, виляя задом, пополз к разломанной кошаре. Он как пловец, выбрасывал руки вперед, стараясь цепляться пальцами за твердую студеную землю. Нет, так не выйдет. Надо подняться.
Грузовик приближался, он уже рядом… Джабилов привстал на колени и закрыл глаза. Бампер грузовика снес с плеч его лохматую голову.
Последний оставшийся в живых помощник Джабилова кинул на землю расстрелянный пистолет. Побежал, куда глаза глядят. Он обогнул покосившийся на бок дом, ринулся вперед и грудь в грудь столкнулся с Величко.
Казах отступил на шаг. Но Величко уже сграбастал противника за воротник куртки, приподнял над землей, каменной пятерней сжал горло.
Глава двадцатая
Солнце, зловеще багровое, словно пропитавшееся пролитой кровью, свалилось за разрушенный забор усадьбы Джабилова.
Вторую половину дня Каширин отдыхал. Он, временно потерявший дееспособность, отлеживался в спальной на широченной кровати людоеда, страдал от безделья и разглядывал отражение в круглом зеркале, укрепленном на потолке. Еще та картина. Каширин видел себя, раздетого до трусов, распластавшегося на белоснежных крахмальных простынях.
Не человек, а грязная скотина. Он видел бурые пятна на груди, свежую повязку на плече, замотанную бинтами ногу, лохматую голову, морду, заросшую густой щетиной. Встреть его сейчас кто из столичных знакомых, не узнал бы. А если и узнал, отшатнулся, как от вшивого бомжа. Впрочем, кто Каширин теперь? Он и есть потерявший человеческое обличие бомж. Хуже, он убийца…
Каширина быстро уставал пробиваться сквозь частокол мыслей, уставал смотреть в зеркало, закрывал глаза и проваливался в темное забытье. Через несколько минут он, разбуженный чьей-то ходьбой, разговором, снова приходил в себя и видел все ту же картину: грязный, залитый кровью человек валяется на чистой кровати. Каширин снова закрывал глаза, но заснуть не давали какие-то шумы и шорохи.
* * *Тем временем Акимов и Величко поливали соленым потом твердую, как бетон, землю, копая братскую могилу на заднем дворе покосившегося дома. Работали без охоты и здоровой злости. Поэтому и могила получилась не слишком глубокой, неряшливой, больше напоминавшей силосную траншею. В траншею покидали раздавленных овец и погибших слуг Джабилова.
Величко за ноги приволок к яме обезглавленное тело людоеда, похожее на освежеванную телячью тушу. Ногой уперся в толстый зад, обтянутый мокрыми шелковыми кальсонами, столкнул останки Джабилова вниз. Величко вытащил из-за уха две сигареты, одну протянул Акимову. Тот прикурил, подпер плечо лопатой, как костылем. Величко сел на землю, обратился к Рогожкину.
– Ну, скажи что-нибудь подходящее случаю. Ты специалист по таким вещам. Тары-бары, базары на похоронах.
– А мы пока курнем, – сказал Акимов. – Сегодня не самый легкий день в жизни.
За два с половиной часа работы это были первые слова Акимова. Он немного шепелявил, говорил неразборчиво. Никак не мог привыкнуть, что вместо верхних передних зубов у него торчат два острых неудобных осколка, к которым больно прикасаться языком. Разбитые губы одеревенели от побоев, плохо слушались.
Рогожкин пребывал в относительно бодром настроении. Он филонил, не желая копать землю, часто отлучался якобы по нужде, якобы понос прохватил. Во время одной из таких отлучек он спустился в подвал дома, нашел под лестницей ящик коньяка двадцатилетней выдержки и вынес одну из бутылок наверх. Непьющий Джабилов держал коньяк для почетных гостей. Припрятав бутылку в большой комнате за креслом, Рогожкин время от времени тайком прикладывался к горлышку.
Пить в открытую, когда другие ишачат, казалось ему неудобным. Ополовинив бутылку, он после долгих размышлений пришел к неожиданному выводу, что он, Рогожкин, все еще жив и неплохо себя чувствует. В отличии, скажем, от Джабилова.
– Так ты скажешь чего-нибудь? – снова спросил Величко.
Рогожкин, осознавший важность момента, откашлялся в кулак. Не каждый день он хоронит знаменитых, как народные артисты, людоедов.
– Разумеется, скажу. А как же? Не воспользоваться таким случаем глупо с моей стороны. Сегодня окочурился самый уважаемый человек в здешних местах. Джабилов думал, что ему сто лет намерено. Потому что он, мать его, людоед. Но сегодня фортуна играла в нашей команде. Поэтому он там, в яме, а мы здесь. Вот и все, что я хотел сказать.
Величко выплюнул окурок. Он вытянул вперед руку и задрал кверху большой палец:
– Хорошо сбацал. Я бы сам лучше не смог. Все правильно: он там, сука, тухнет. А мы здесь, землю топчем. Хотя лично моей заслуге в его смерти нет.
Акимов сходил на окраину села, к оставленному грузовику, подогнал его к дому. Тело Галима завернули в брезент и положили в кузов.
– Давай похороним Галима здесь, – предложил Величко. – Какого хрена возить его труп за тридевять земель? И он ведь мусульманин. Его тело положено обернуть тканью и похоронить до захода солнца. В сидячем положении.
Акимов покачал головой.
– Казах, не значит мусульманин. Галим не верил в Бога. Пусть мать увидит сына в последний раз. Хоть и мертвого.
– Из-за него мы сами чуть не подохли, – сказал Величко. – Схороним его здесь.
– Нет. Галим хотел, как лучше. Помочь хотел, его вины тут нет.
– Все хотели, как лучше, – проворчал Величко. – Все хотели помочь. А мы имеем то, что имеем.
* * *В сумерках вернулись две вдовы людоеда, прятавшиеся у соседей. Женщины в темном узком коридоре натолкнулись на Рогожкина. Вежливый молодой человек обложил вдов матом.
После этого испуганные насмерть женщины заперлись в маленькой комнате на первом этаже и сидели там, не издавая ни единого звука. Рогожкин продолжал плутать по большому дому, открывая двери ударами ноги и освещая дорогу электрическим фонариком. Рогожкин прикидывал, в каком месте Джабилов мог прятать свои сбережения и ценности.
Акимов долго копался во дворе, сматывая спутанные разорванные провода. Затем нашел в сарае и запустил генератор. Дом осветился электрическим светом. Однако и свет не помог Рогожкину в его поисках. Ни сейфа, ни тайника обнаружить не нашлось. Прикончив остатки коньяка, Рогожкин снова спустился в подвал, набил карманы изюмом, вытащил из ящика новую бутылку.
