Андрей Воронин - Таможня дает добро
— Тут у вас все в порядке? — прежде, чем пожать руку, осведомился Барановский.
Второй охранник оставался в машине, пока еще невидимый для Саванюка.
— У нас здесь всегда тихо, — широко улыбнувшись, отвечал Саванюк и понял: ему первому придется подходить к гостям, те не сделают и шага.
Обмен рукопожатиями был дежурным, не очень искренним: Сразу бросалось в глаза, что эти люди друг другу не доверяют, но вынуждены действовать заодно. И лишь только в отлаженной системе преступлений случится сбой, перегрызутся как пауки в банке.
— Коля, — бросил Барановский охраннику, — вы с Алексеем прогуляйтесь к речке. Нам тут о делах поговорить надо.
Как послушный пес, Алексей выскочил из машины и, даже не посмотрев на Саванюка, тут же зашагал к серебрившейся в сумерках реке. Вслед за ним исчез и второй охранник.
— Они не знают? — шепотом поинтересовался Саванюк.
— Зачем это им? — усмехнулся Барановский. —Знают, что с нами груз, но что там такое — не их ума дело.
Саванкж нервно засмеялся.
— И мои идиоты мало о чем догадываются.
— Где они?
— В бункере. Я им сказал — оттуда ни ногой. Барановский взял Саванюка под руку и подвел к багажному отсеку джипа.
— Можешь полюбопытствовать.
Даже в сумерках стало видно, как у Саванюка загорелись глаза, когда он поднимал заднюю дверцу джипа. Что именно стоит в багажном отсеке, Дорогин не мог видеть сверху: мешало стекло, мешали спины троих мужчин.
Послышался глуховатый металлический звон, похожий на звон полных бутылок.
— С виду и не скажешь.
—В этом и вся прелесть. Вроде ерунда сущая, — и все трое мужчин заговорщически засмеялись. — Это тебе не водку за границу возить, мал золотник, да дорог. Твоя машина где? — В ангаре. — Джип‑то наш хорош, но слишком приметен.
— Ты лучше скажи, машину жалеешь.
— Эта машина — копейки по сравнению с тем, чем мы рискуем.
Токарев вынырнул из-под поднятой дверки и отошел в сторону.
— Куда ты? — окликнул его Геннадий Павлович Барановский.
— У тебя манера есть — в самый неподходящий момент спрашивать, куда человек направляется. Оправиться мне надо, вот оно что.
Токарев совершал интимное дело с удовольствием, даже слегка постанывая.
— Пива меньше пей.
— Тебя не спросил.
— Перегрузить надо, — сказал Барановский, когда Токарев вернулся к машине.
— Ребят дождемся.
— Ты что? — Барановский, сузив глаза, посмотрел на него.
— Хотя, да, ты прав, — неохотно согласился Иван Иванович Токарев со своим компаньоном. — Мы мужики тоже крепкие, донесем, — и они с Саванюком вновь нырнули под дверку.
Появились оттуда, уже держа в руках не очень большой, но увесистый дощатый ящик, выкрашенный зеленой военной краской. Чувствовалось, эти люди давно отвыкли от физической работы, несли ящик неумело. Но выпустить его из рук их ничто не могло заставить.
Нырнули под сетку. Барановский остался один, задрав голову, посмотрел на небо. Дорогину пришлось еще сильнее прижаться к бетонному козырьку, и Геннадий Павлович его не заметил.
— Эй, Гена, пособи! — послышалось из глубины ангара.
Барановский недовольно сплюнул под ноги и, приподняв маскировочную сетку, зашел под нее. Улучив момент, Дорогин спустился ниже. Но в темноте даже самый осторожный человек непременно выдаст себя шорохом. Из‑под подошв посыпались мелкие камешки, выкрошившиеся из бетона.
Голоса в ангаре тут же смолкли.
Муму распластался на шероховатом бетоне и даже перестал дышать.
— Что там такое?
— Птицы, наверное.
— Какие птицы ночью? Ты что, Саванюк?
— Если это птица, то ее кто‑то спугнул, — осторожно заметил Токарев.
— Жаба могла спугнуть или змея. Это вам, Геннадий Павлович, не в городе, там звуков много, а тут полная тишина, вот каждый шорох и слышен.
— Все‑таки я к машине вернусь, — сказал Барановский и появился из‑под маскировочной сетки.
На этот раз он держал в руке пистолет, хоть и увесистый, но больше похожий на игрушку — белый, блестящий, никелированный. Дорогин почувствовал, приезжий и сам Саванюк боятся больше, чем он, а значит, вверх не пойдут, искать не станут. В худшем случае, пошлют охрану. Но, как он понимал, затевается такое дело, в которое не хотят посвящать охранников, иначе какого черта такие солидные люди стали бы сами таскать тяжелые ящики.
Барановский щелкнул предохранителем и перевел затвор. Дорогин сжимал в руке обрез, двуствольный, с взведенными курками. И, как всегда бывает в моменты напряжений, мысль его работала лихорадочно. Всплывали обрывки разговоров, картины виденного. Он вспомнил, как Григорий Скляров рассказывал ему об исчезнувших «дальнобойщиках», затем вспомнил следы тяжелых фур, ведущие в военную часть, ощутил под собой гулкое нутро заброшенного ангара.
«Так вот оно что! Вот где прятал Саванюк фуры с контрабандой. Бизнес тут поставлен на широкую ногу. Но что они возят? Водку — это понятно, но пара ящиков? Не золотые же слитки в них? Перевозить золото через границу бессмысленно, оно и в России, и Беларуси, и в Латвии стоит практически одни и те же деньги.»
Вновь появились Токарев и Саванюк.
— Этот ящик, — сказал Иван Иванович, — уже вы понесете, у меня пальцы затекли, — и тут же уставился на пистолет Барановского. Дернулся.
— Ты чего? — изумился Геннадий Павлович и, сообразив, нервно рассмеялся. — Думал, я тебя пришить решил?
Саванюк укоризненно покачал головой.
— Лучше спрячьте пистолет, толку от него мало. Вы же не «ворошиловский стрелок», а он может и «пульнуть» случайно. Мало ли кто на пути пули окажется?
— Случайных смертей не бывает — заметил Барановский. — Если уж человеку суждено умереть от пули, значит, от судьбы не уйдешь, — он щелкнул предохранителем, и сверкающий никелем пистолет исчез в кармане белого плаща.
Дорогину странно было смотреть на Барановского, тащившего вместе с Саванюком тяжеленный ящик, — зрелище, равноценное тому, как если бы он увидел даму в платье и шубе от Версаче, подметающую московскую улицу метелкой из березовых прутьев.
— Тяжело, — кряхтел Барановский.
— В нашем деле чем тяжелее, тем лучше, — приговаривал Токарев, идущий налегке вслед за ними. — Больше веса — больше денег.
Лишь только мужчины исчезли в ангаре, как Дорогин тут же скатился по крутому склону. Он воспользовался тем, что за разговором, кряхтеньем его не услышат. И не ошибся. На этот раз даже падение нескольких щебенок не привлекло внимания.
«Был бы у них свет в ангаре, уже зажгли бы. Значит, там темно», — и Дорогин нырнул под сетку.
Фонарик, лежавший на капоте «УАЗика», высвечивал часть бетонного пола. В ангаре стояли три машины: два «УАЗа», один с гражданскими, другой с военными номерами, и его, Дорогина, ярко–зеленая «Нива», с которой даже не удосужились свинтить номера.Муму отыскал небольшую нишу в бетонной стене, густо залитую мраком, и тут же вжался в нее. Под ногами он ощутил сваренную из толстых стальных прутьев решетку, под которой располагался дренажный колодец. Внизу чуть слышно хлюпала, булькала вода, словно огромное существо вздыхало и сонно шевелилось в подземельях.
Саванюк устраивал ящики в багажном отделении своего «УАЗика.» Барановский и Токарев стояли рядом, не спуская глаз с груза.
—- Может, расписку с тебя взять? — пошутил Барановский.
— И как ты назовешь нашу сделку? — включился в игру Токарев.
— Пусть напишет, что мы ему одолжили… — и Барановский засмеялся, так и не назвав цифру.
— Вы потом с этой распиской долго по судам ходить будете, — Саванюк опустил брезентовый тент «УАЗика» и застегнул ремешки.
— Зачем по судам? С такой распиской только бригаду посылать.
— Из меня столько не выколотишь. Мужчины закурили. Ангар был таким большим,
что в нем даже не чувствовалось запаха дыма, его уносило к высокому своду, и он исчезал в вентиляционных шахтах.
— Все? — спросил Геннадий Павлович Барановский.
— А что еще? — пожал плечами Саванюк. — Я свою часть работы сделаю в лучшем виде.
— Это тебе не водку через Двину возить.
— Мне разницы нет.
— Ой ли? — засомневался Токарев. — Деньги тебе отвалим не малые.
— Я пока в руках их не подержу, думать о них не стану.
Геннадий Павлович Барановский поднял рукав белого плаща, обнажил золотой браслет часов.
— Ну все, нам ехать надо. Будем ждать на другом берегу.
— Осторожные вы, — усмехнулся Саванюк, — только официально границу пересекаете.
— За риск мы тебе платим.
Саванюк было поднял руку, чтобы попрощаться с бизнесменами, но Барановский руки не подал.
— Сегодня же увидимся, зачем прощаться? Часа четыре пройдет. Вот когда расплатимся, тогда и руки друг другу пожмем.
Токарев достал из кармана рацию и щелкнул кнопкой. Трубку он держал на отлете, небрежно, как делают это большие начальники, наперед знающие, что каждое их слово, даже тихое, неразборчивое, подчиненные будут ловить и обязательно расслышат.
