Жара - Славкина Мария Владимировна

Но есть и второй план. Как мы, правоохранительные органы, должны реагировать на тот бардак, который устроил убиенный Владимир Розенфельд? Обнал больших сумм, раздача взяток. Как нам ко всему этому относиться и что мы должны, а что не должны делать? Причем, Анатолий Борисович, вор у вора дубинку украл. Уже за спиной Розенфельда эти деятели, ну, как минимум, Брахман, организовали подмену дорогой американской продукции на китайский контрафакт. В компании Газойл погибли два человека. Сейчас специалисты Юнгфрау и Газойл изымают всю эту псевдотехнику.

Смирнов заметно помрачнел.

– Да, Аня, с тобой легко не бывает. Хотя, в общем, ничего особенного. Давай решать так. Ты занималась делом об исчезновении Розенфельда. Так уж получилось, что он вообще исчез с белого света. Определяй конфигурацию этого дела. Убийца, конечно, должен сидеть, остальных ребят не трогай, наверное, надо им сделать подписку о невыезде. Вот так и двинетесь в суд. Во всех бумагах надо подчеркнуть, какую неоценимую помощь следствию оказал этот художник Крохин.

У Анны взлетели кверху брови.

– Ну как же, он ведь вам описал, кто в чем был одет?

– Ну вообще-то он описывал Брахмана, – прошептала Анна.

– А ты это как-нибудь выгодно подай, – сказал Смирнов. – Мне ли тебя учить следственной беллетристики? И вот еще что, Аня, – Смирнов опять перешел на доверительный тон. – Всем им нужен хороший адвокат, очень хороший адвокат, который бы сумел превратить грязную бытовуху в шекспировские страсти, не говоря уже о талантливом художнике, которого он уподобит новому Караваджо. Далее, – продолжил Смирнов, – самая поганая фигура во всем этом деле – это Петр Михайлович Брахман. Так ведь его зовут?

– Ага, – подтвердила Анна.

– По существу, он идеолог и организатор упрятывания трупа Розенфельда. Реальный срок прямо написан у него на лбу. Другое дело, захотим ли мы ориентировать суд на этот реальный срок. Это тебе еще надо обдумать. Теперь более сложные дела. Это, как ты изволила выразиться, второй план – хозяйственное преступление, которое прямого отношения к расследуемому тобой делу не имеет. Здесь надо действовать осторожно с учетом международных отношений, перезагрузки и всей этой словесной дребедени. Руководство требует от нас, чтобы мы избегали действий, направленных на ухудшение делового климата.

– Но разве схватить преступников за руку, – возмутилась Анна, – это ухудшить деловой климат?

– Аня, действовать надо политически. Свяжись с этим Громилааром и прижми его как следует. Я думаю, что смерть Розенфельда произвела на него тяжелое впечатление. Пусть исправляют свои косяки. Посоветуйся с мужем, подумайте, что можно сделать По крайней мере эти поганые контрафактные презервативы надо менять на настоящие и сделано это должно быть за счет Колорадо Текнолоджис.

– Анатолий Борисович, – хихикнула Анна, – не презервативы, а превенторы.

– Ну и черт с ними, смысл-то один. Так что здесь все должно быть очень аккуратно и поэтапно. Взятки, полученные от тандема Брахмана – Крохина, мы вряд ли докажем. Ты ведь знаешь, как организуются такие операции. А здесь дела давно минувших дней. Если бы так можно было брать взяточников на хапок, наши СИЗО и зоны не вместили бы всех клиентов. В нашей стране борьба со взяточничеством будет вестись упорно и постоянно… всю жизнь. Ну как, обсудили ситуацию?

– Спасибо, Анатолий Борисович, – сказала Захарьина.

– Ну вот и славно, – удовлетворенно вздохнул Смирнов. – Ты давай, давай, еще варенье. Тебе же можно. Вон какая худющая. – Анна слегка покраснела. – А теперь поговорим о делах старшего следователя по особо важным делам товарища Захарьиной. Пора, пора тебе на руководящий уровень.

– Анатолий Борисович, – выпалила Анна, – дело не только в моих желаниях или нежеланиях. Я беременна. И для меня сейчас главное – семья и будущий ребенок. Вот такие мои перспективы.

Тяжеловес Смирнов явно пропустил сильный удар.

Ни с того ни с сего он почти промычал, разглядывая Анну:

– А ведь ничего и незаметно.

– Срок еще маленький, – ответила Анна, – думаю, что скоро будет заметно.

– Да, – продолжил Смирнов, – крепко вы с Федором взялись за дело. Вот ты знаешь, много бездельников, которые любят рассуждать, почему женщины в карьерном отношении уступают мужчинам. Я ведь рассчитывал, что через пять – семь лет ты займешь мое место. Ты пользуешься большим уважением и у власти, и у коллег. Но вот ведь беда какая. Ты мать и женщина. Даже такие высокие профессионалы, как ты, все равно думаете, как женщины. Заготовленная мною речь для нашего разговора теряет смысл. Тащить тебя в высокопоставленные чиновники глупо. Конечно, нужно идти на преподавательскую работу, а там, как бог даст. Но я в любом случае сделаю все, чтобы сохранить тебя для следствия. Дай бог, чтобы мы скорее отделились от прокуратуры. Я постараюсь выбить для тебя должность и статус советника председателя Следственного комитета Российской Федерации. Да, дела, – еще раз протянул Смирнов. – Понимаешь, будут возникать дела, в которых мы без тебя не обойдемся. Но, конечно, без рутины, протоколов и прочей требухи. Ну что ж, Анюта, – помолчав продолжил Смирнов, – желаю тебе и супругу всего самого лучшего. А я как-то должен переварить то, что ты мне сказала.

– Понимаю, – ответила Анна, – и очень благодарна.

– Ну, слава богу, – сказал Смирнов, – давай допьем чай, и ты свободна.

Он подошел к окну, распахнул его, и в комнату ворвался прохладный и свежий московский воскресный воздух.

«Боже мой, – подумала Анна, – как же хорошо, кончилась жара».

А ведь эта жара, как будто нарочно, втолкнула ее в клубок событий и преступлений, который сплелся вокруг семьи Розенфельдов.

Да, в очень большой степени все это ужасное дело и раскрыл «страшный следователь жара».

В солнечный субботний день 8 октября 2011 года состоялось важное и интересное событие в культурной жизни столицы. В элитной галерее известного искусствоведа, ученого и художника Антония Денисовича Рыбаря-Панченко открылась персональная выставка молодого художника Владимира Крохина. Это событие, само по себе нетривиальное, несло на себе некий отпечаток таинственности. Даже знатоки художественной жизни столицы понятия не имели о том, кто таков Владимир Крохин. Кто-то что-то слышал, видел отдельные работы. Теперь уж и не упомнишь. И вдруг. Для этого неизвестного человека персональная выставка, да еще где – в галерее самого Рыбаря. Московские художники, да и не только московские, считали большой честью для себя, чтобы какое-либо полотно, на месяц-другой задержалось в галерее столичного гуру.

Все немножко нервничали, и особенно сам виновник торжества. В великолепном костюме, белой рубашке и бабочке в горошек высокий красивый молодой человек казался напряженным и не вполне отдающим себе отчет в происходящем. Его явно опекала моложавая женщина средних лет, довольно высокая, стройная, с удивительно приятным и вместе с тем простым лицом. В этой светской даме, одетой в чудесное коктейль-платье цвета электрик, кое-кто мог узнать и. о. профессора МГУ, советника председателя Следственного комитета РФ, государственного советника юстиции второго класса Анну Германовну Захарьину.

За ней с большим интересом наблюдали две дамы, явно имеющие отношение к правоохранительной системе, и которых мы согласно гоголевской традиции будем называть дамой приятной и дамой приятной во всех отношениях.

– Ты посмотри на нее, – сказала приятная дама. – Черт знает что. Прошло всего полгода, как родила сына, а все прихорашивается и скачет на одной ножке. Этот художник-то, между прочим, – ее бывший подследственный.

– Да, – прощебетала в ответ дама приятная во всех отношениях. – Необычный она человек. Раньше таких женщин считали ведьмами. Кстати, сколько ей лет-то?

– Кто ее знает, – ответила приятная дама.

– Но ты посмотри, – перехватила инициативу дама приятная во всех отношениях, – какие она пируэты закладывает. Прошлой осенью уволилась из органов, получила при этом следующее звание, пошла преподавать, а потом заделалась в советники председателя Следственного комитета. Это кто б еще такое мог позволить! Слухи до меня дошли, что до последних дней беременности читала лекции. Все думали, что начнет рожать прямо в аудитории.