Владимир Колычев - Выстрел, который снес крышу

– Да, но ты не больной.

– Все равно, – пожал он плечами.

Если допустить, что Эльвира кается перед ним в реальном, а не иллюзорно-бредовом мире, то все равно он воспринимает ее как своего врача. Болен он или нет, эта установка красной линией перечеркивает его сознание. И даже если они снова окажутся в одной постели, он все равно, вольно или невольно, будет чувствовать себя ее пациентом.

– А потом, зачем я буду тебя убивать? Тебя судить надо. А я не судья. И тем более не палач. Могу предложить тебе суд твоей совести.

– Звучит заманчиво, – совсем не весело усмехнулась женщина.

– Но тогда тебе придется принимать галлюциногены.

– Зачем?

– Сначала к тебе придет Горуханов. За ним – Лена Корчина. Кто там еще на твоей совести?

– При чем здесь галлюциногены?

– Но ты же меня ими поила. Чтобы Маша ко мне являлась. Она – моя совесть, она меня судила, она же меня и казнила.

– Не было никаких галлюциногенов, – мотнула головой Эльвира. – Маша твоя к тебе и без них приходила.

– Может, скажешь, что последние три года я провел в психушке? – насторожился Торопов.

– Как было, так и скажу. Я тебя три года лечила. И Горуханова никакого не было. И Лены Корчиной. И Антона тоже.

– Ты это серьезно? – схватился за голову Павел.

Он уже не понимал, что происходит, он безнадежно запутался в двух измерениях, не зная, где реальное, а где иллюзорное.

– На самом деле я шучу, – глядя на Торопова в зеркало заднего вида, с виноватым видом вздохнула Эльвира. – И «Седьмая эра» была, и Горуханов, и Дарья… Все было. И мы с тобой скрываемся сейчас от Антона, который хочет нас найти. Но мне очень жаль, что я запутала тебя. Реальность стала для тебя болотом, а чтобы не сойти с ума, у человека под ногами должна быть твердая почва. Ты можешь сойти с ума. Сойти с ума по-настоящему. Этого я и боюсь. Поэтому ты должен быть со мной. Я врач, я не позволю тебе утонуть в болоте.

– Ты врач, – успокаиваясь, но все еще с дрожью в коленках кивнул Павел.

Он действительно мог сойти с ума. Или уже сошел. Так или иначе, Эльвира – его врач. И он должен ее слушаться, иначе бездна, иначе крах…

– И ты должен меня защищать, – сказала женщина.

Ее слова прозвучали для Павла как заклинание.

– Я буду тебя защищать.

– И жить мы будем вместе.

– Да, вместе. Только сначала Дарью надо спасти, – не очень уверенно сказал он.

– Я бы с удовольствием, но не знаю, где она.

– Ты же сама говорила, что Дарья с Антоном, – напомнил Павел.

– Да, но где сам Антон, я не знаю… Его люди вчера приезжали в больницу, мы сбежали от них. Но самого его там не было. И Дарьи тоже… Мне жаль эту женщину. Я виновата в том, что случилось с ней, и мне бы хотелось исправить свою ошибку. Но я не знаю, где она. А если бы знала, то не сунулась бы за ней. Поверь, Антон очень, очень опасен.

– Верю.

– Он уже пытался тебя убить.

– И не раз.

– Я знаю, ты смог справиться с его людьми. Поэтому и надеюсь на тебя…

– Зачем ты позвонила Вике? Зачем ты заманила ее в дом Корчиных?

– Это все Антон. Он сказал, чтобы я собрала их всех, Вику, Катю и Виктора. Я только потом все поняла. А затем сообразила, что следующей на очереди буду я. Антон уже так богат, что ему ничего не нужно. Он заметает следы. И ты ему в этом помогаешь.

– Я?!

– Да, ты. Ты убиваешь его людей. Ты избавляешь его от необходимости делать это самому.

– Но ему рано избавляться от них. Вика еще жива. Или нет? – подозрительно глянув на Эльвиру, возмущено спросил Павел.

– Жива твоя Вика, – невозмутимо отозвалась та. – Она хорошая девочка, и я посоветовала ей уехать далеко-далеко…

– А Витек погиб. И Катя тоже…

– Это все Антон.

– А Козьмина кто посадил, тоже он?

– Зачем ты о нем вспомнил? – брезгливо поморщилась Эльвира. – Ты даже не представляешь, какой это слизняк. Сколько он гадостей мне про Лену наговорил! А сколько ей про меня! Не мужик, а трепло. Мерзкий, противный…

– Но ведь он же не убивал Лену?

– Сам виноват. Не надо было к ней клеиться. Она его в дверь вытолкнет, он в окно залезет. Пока Горуханов был жив, он ее не трогал, потому что чревато плохими последствиями. Ребята к нему крепкие подъехали, объяснили, что к чему, и он затих. А потом снова… И ее доставал, и меня.

– Ты с ним спала? – спросил Торопов.

– Я?! С ним?! С ним переспать, все равно что червяка дождевого съесть. А ты что, ревнуешь? – польщенно улыбнулась Архипова.

А ведь действительно, в нем шевельнулась ревность, и Эльвира это почувствовала.

– Дело не в этом, а в том, что в ночь убийства Козьмин ночевал у тебя.

– Ночевал?! Ну, это слишком! Да, был он у меня. Нюни до колен распустил, ныл, чтобы я с Леной поговорила. Как будто я сваха какая-то. Допоздна был, потом уехал. А следователю сказал, что всю ночь со мной был. Как будто я шлюха какая-то, чтобы с ним спать. Ты думаешь, мне не обидно было? Думаешь, я не жалею, что не предоставила ему алиби?

– Зачем тебе жалеть? Его в убийстве обвиняют, а не тебя.

– Честно тебе скажу, ведь я так и думала. Пусть лучше его в убийстве обвиняют, чем меня. А он шум поднял, адвоката подключил, про Игоря Корчина рассказал, про его компаньона. Антона проверять стали, меня. А теперь дело дошло до того, что Антон следы подчищает. И Дарью за собой возит. Может, уже и не возит. Возможно, и похоронил где. А ты чего за нее так волнуешься? Влюбился?

– Нет.

– Смотри, я ревную.

Павел хотел сказать, что ему все равно, ревнует она или нет, но промолчал. Иссяк его порыв чувств, и не хотелось больше терзать Эльвиру. Она его врач, и он должен относиться к ней с уважением. Хотя, конечно, она еще та сука.

6

Торопов с интересом рассматривал дом, куда его привезла Эльвира. Он стоял на отшибе небольшой деревеньки, на пологом холме, откуда открывался прекрасный вид на Волгу. Место превосходное: поля, река, дикая природа, воздух такой, что его пить можно, как кислородный коктейль. Здесь бы отлично смотрелся роскошный особняк с мезонином и террасами, но домик был самый обыкновенный. Новый, из обычного кирпича, небольшой, десять на десять метров, а то и меньше. И совершенно никаких архитектурных изысков – правильной формы коробка, крыльцо и козырек. Крытая дешевым ондулином крыша, печная труба. Ограда высокая, но сплошь из сетчатых секций, закрытых порванной во многих местах белой полиэтиленовой пленкой. От ворот к дому тянулась бетонная дорожка. К кирпичному гаражу в глубине двора нужно было ехать по целине, что густо заросла бурьяном.

– В огороде бузина, в Киеве – дядька, – хмыкнул Павел, ногой пытаясь примять разросшуюся траву.

Надо же было как-то пройти от машины к дому.

– Нет у меня дядьки в Киеве, – тем же ироничным тоном сказала Эльвира. – Да и не хочу я, чтобы какой-то дядька нам тут мешал. Мы здесь одни будем.

– Да я уже понял, что здесь никто не живет.

– А кого бы я сюда впустила? Это мой дом, я для себя его строила.

– В такой глуши? Зачем?

– На всякий пожарный.

– На случай, если жареный петух клюнет, – слегка перефразировал высказывание женщины Павел. – А это рано или поздно должно было случиться. Жареный петух знает про этот дом?

– Если бы знал, я бы тебя сюда не везла. И сама бы не приехала. Дом тайно строила. Людей наняла, деньги заплатила.

– А дом у Карьянки чей?

– Ничей.

– То есть как это ничей?

– Да так. Больной один умер, а родственников не осталось. Так и стоит дом, никому не нужный.

– Чего тогда в собственность не оформили? Вы же спецы по этой части, – не без сарказма проговорил Торопов.

– Антон этим занимался. Собирался оформить, но прозевал момент.

– А родственники куда подевались?

– Не было. Не было, и все, – отмахнулась Эльвира.

– А может, все-таки подевались?

– Может, в дом пойдем? А то холодно, – поежилась женщина.

Ветер задувал за ворот, но насчет холода она все-таки погорячилась. Вполне комфортная температура, и солнце еще не скрылось за горизонтом. А воздух какой… Но Эльвира хотела сменить тему, и ей это удалось. Тем более что Павлу интересно было заглянуть в дом.

На всякий случай он вынул из-за пояса пистолет, передернул затвор.

– Ты что, боишься? – открывая дверь, изобразила удивление Эльвира.

– Небереженого конвой стережет. И это в лучшем случае. А то ведь и крест могильный на страже встать может. Если поставят…

– Ну, берегись, берегись, – усмехнулась Архипова. – Мне и самой так спокойнее будет.

Тревоги Павла оказались напрасными: дом пустовал. Изнутри он имел такой же незаконченный вид, как и снаружи. Стены оштукатурены, белая грунтовка лежит плотным ровным слоем, но обои наклеены только в кухне и спальне. Дощатый пол свежий, пахнет сосной, однако лак на нем только в гостиной, в виде бесформенного пятна – видно, кто-то перевернул в комнате открытую банку. Здесь было пыльно, гулко, но мусор по углам не валялся, под ногами не шуршал. Все лампочки на месте, не важно, что без люстр и абажуров, выключатели, розетки вправлены в свои гнезда. Мебели почти нет. На кухне два стола, один тянется вдоль стены, и на нем пылится кое-какая утварь, другой стоит посреди комнаты, вокруг него четыре табуретки. Мойка с дешевой раковиной и медным краном, в котором не было воды. В прихожей и гостиной мебели нет вообще, зато в спальне Павел обнаружил двуспальную кровать из одного гарнитура и трехстворчатый шкаф из другого.