Александр Чернобровкин - Чижик – пыжик
Биджо спал с лица и пожелтел, казался лет на двадцать старше. И оброс бородой, наполовину седой. Такое впечатление, что перед тобой не Биджо, а его отец.
— Сейчас придут наши люди, расскажешь им, что и как было, — сказал он мне.
— Кто такие?
— Шпионы бывшие. Горбачев выгнал их, а мы приютили. Ребята толковые, кого хочешь найдут и всю подноготную выковыряют…
Нельзя прогонять верных псов, иначе еще вернее будут служить твоим врагам.
Пришли двое. Неприметные, закругленные, не за что зацепиться. На улице я бы принял их за мелких канцелярских крыс. Фамилия одного была Михалевский, второго — Данилов, но кто из них кто, я запомнил не сразу.
Я рассказал им, как было дело.
— Куда делся третий — понятия не имею, — закончил я.
— И четвертый был, — вспомнил Биджо. — Между деревьями стоял. Куртка на нем была светлая, светло-коричневая.
Бывшие шпионы устроили мне перекрестный допрос. Куда мусорам до них! Я вспомнил такое, о чем и не подозревал. Они успокоили, что никто из свидетелей не захотел запоминать ни меня, ни номер машины, а мусора похерили дело, бандитские разборки их не интересуют.
— Надо и мне завести таких, как вы, — решил я.
— А откуда ты? — спросил один из них.
— Из Толстожопинска.
Они переглянулись, но лица остались непроницаемыми.
— Хозяином области у вас там Еремин?
— Был. Сейчас заправляет самым крупным кооперативом, — поставил их в известность и добавил скромно: — Мой тесть.
На этот раз не переглядывались, но ебальники стали малость проницаемы: услышанное заинтересовало их.
— Если кто-нибудь из ваших коллег, такой же толковый, захочет переехать в Толстожопинск, свяжитесь со мной. Обеспечу хорошим жильем, интересной работой и приличной зарплатой.
— Видишь ли, — начал вытанцовывать один из-за печки, — у наших бывших коллег имеются принципы. Допустим, они не будут убивать…
— Для этого есть другие! — перебил я. — Будут заниматься розыском и охраной. Хочу завести такое же, как здесь в крупных банках и фирмах, подразделение охранников, чтобы официально имели оружие. Смутные времена когда-нибудь кончаются, надо подготовиться к этому.
— А как у тебя отношения с местными властями?
— Они все бывают на приемах у тестя, — ответил я.
Ребята, видимо, выросли в провинции, им не надо было разжевывать. Они опять переглянулись и один, кажется, Михалевский, заинтересованно гмыкнул.
Когда они ушли, я спросил Биджо:
— Что с машиной будешь делать? Может, подаришь ее хозяину мойки? В благодарность за перевязку. Несчастливая она, лучше избавиться.
— Наоборот, счастливая, — улыбнулся Биджо, сразу помолодев. — Хорошо, так и сделай. И скажи Нугзари, пусть под нашу защиту возьмет его.
Из больницы я поехал искать шиномонтажную. На местности ориентируюсь хорошо, если где-то побывал, найду туда дорогу, сколько бы времени не прошло. Хозяин обрадовался мне.
— Думал, уже не приедет никто. Что с машиной делать? Не может же она здесь вечно стоять, — балаболил он, открывая двери мойки. — Жив твой приятель?
— Поправляется.
— Я отремонтировал машину, помыл, почистил, — продолжал он, показывая ее, с новым стеклом, вылизанную снаружи и внутри. — И это, мойка все время была закрыта, ничего не заработал…
— Я же сказал, что не пожалеешь, — оборвал его. — Машина твоя. Хочешь, сам езди, хочешь, продай.
У него дыхалку отшибло. Надеялся получить пару рублей — рублями и хуй в жопу — мелочью, а тут целое состояние свалилось.
— На днях к тебе подъедут, оформят генеральную доверенность, — сказал я. — И крышу сделают. Задаром.
— У меня уже есть, — пожаловался он. — Плачу нашим, местным.
— Не тем, что в нас стреляли?
— Это возле ресторана? Двоих там убили?
— Да.
— Они. Там Петруха погиб и Чита, — он посмотрел на меня, догоняя, кто их завалил. — А-а-а!.. — он улыбнулся во всю харю, показав гнилые зубы. — Так теперь им пиздец?
— Дело нескольких дней. Узнаем всех, кто в их шобле, чтоб никого не осталось.
Он подсчитал, сколько бабок сэкономит под нашей крышей, поглядел на машину, прикинув, что не попользуется ею, пока живы местные отморозки, и сообщил:
— Я их всех знаю. Заправляет Конь. Он по малолетке получил срок за изнасилование, а гоношится, как!.. — он так и не придумал сравнения, злость помешала. — Он был возле ресторана. Рассказывал, что еле отстрелялся. Мол, вас целая бригада прикатила.
— Ты видел, сколько нас было, — произнес я.
— Да понятно! Чего еще от него ждать?! Наверняка на зоне пидором был. Там же не любят насильников, правильно?
Ты прав, Аркаша, твоя срака шире.
— Еще у него в банде Лис, Правый…
— Ты думаешь, я их запомню, твоих правых-левых?! Напиши. И адреса, если знаешь.
— Конечно, знаю. Я с ними со всеми в одной школе учился.
Он накарябал список в полтора десятка кличек и адресов, довольно своеобразных: «во втором доме от кочегарки», «в том доме, где универмаг, крайний подъезд, пятый этаж»… Сдал всех оптом за сраную тачку и освобождение от абиссинского налога.
По возвращению я связался с бывшими шпионами, встретились в кафешке в центре. Она была одной из первых в столице и прославилась тем, что здесь среди бела дня вывели во двор директора и расстреляли на виду у посетителей. Не хотел делиться, засранец.
На встречу приехал Михалевский. Когда они порознь, я сразу понял, кто передо мной. Я положил перед ним список.
— Н-да!.. — восхищенно выдавил он, ознакомившись. — А мы только двоих нашли. Собирались последить несколько дней, на остальных выйти. Теперь быстро управимся.
Мы выпили по сотке, закусили.
— Твое предложение о Толстожопинске остается в силе? — спросил он.
— Да. Кто-то заинтересовался?
— Я оттуда родом. На Макаронке вырос.
Макаронка — район Толстожопинска вокруг макаронной фабрики. Рабочий район, со всеми вытекающими последствиями. Там живет половина моих людей и половина толстожопинских мусоров. В детстве вместе играли в казаков-разбойников и до сих пор продолжают.
— Дочка замуж вышла, внуки появились, стало тесно в квартире, — пожаловался Михалевский. — Новую не успел получить, отправили в отставку.
— В Толстожопинске трешку обеспечу. Старую в центре или новую на окраине.
— Лучше в центре, чтоб поближе до работы добираться.
— Получишь служебную «девятку». В полное распоряжение.
— Хорошо, я с женой обговорю.
Я дал ему свой толстожопинский телефон.
— Приезжай, не пожалеешь. Без дела и без денег сидеть не будешь. С твоими бывшими коллегами у меня контактов нет, а с прокуратурой и милицией — начиная с начальства, Муравки.
— Знаю его, пересекались по одному делу, — сказал Михалевский. — А с бывшими коллегами у меня в Толстожопинске остались связи. Кое-кто не откажется поработать со мной. Если все будет в рамках приличия.
Если вышел на панель, то не надо дергаться, когда проституткой называют. Ладно, уважим.
— Дело будете иметь только со мной. Самостоятельная фирма, которую я запрещу трогать: мол, с мусорами не будем связываться.
— Условия мне подходят, — произнес бывший кагэбэшники и, позабыв, что собирался посоветоваться с женой, согласился: — Месяца за два я улажу дела в Москве и переберусь к тебе.
Поболтали о Толстожопинске и я затосковал о нем. Пора возвращаться домой. Я заехал в больничку к Биджо, рассказал о последних розыскных новостях и поставил в известность, что возвращаюсь к своим баранам.
— Перебирайся сюда, брат, — еще раз предложил он.
Биджо ничего не обещал за спасение, не бил кулаком в грудь. Он знал, что я его знаю, что за ним не заржавеет. То, что он назвал меня братом, говорило больше всяких клятв. Если я перееду в Москву, то буду не просто компаньоном, а членом семьи.
Милый баню истопилИ завел в предбанник,Повалил меня на лавкуИ набил ебальник.
До чего же бабы слабый, безвольный народ! Оставишь без присмотра, обязательно в какое-нибудь говно влезет. Нет, Ирка не заблядовала. В Толстожопинске такое не утаишь, доброжелатели обязательно заложат. Народ здесь в большинстве своем хоть и не плотники, а стучать охотники. Жена моя дура-дурой, но догоняет, что ее измена будем первой и последней. Я ей втолковал, что моя честь лежит на ее ляжках. Раздвинет ноги для другого — честь свалится в пизду и ее затолкают хуем поглубже. Жен может быть много, а честь — одна. Ирка всего не поняла, но прониклась, сделала правильные выводы.
Домой заявился я, как положено, без предупреждения, чтобы всегда была на стреме. С вокзала поехал в «Светку», общнулся с братвой, узнал, как поживают, поделился московскими впечатлениями. Здесь все было в порядке. После неудавшегося путча массы доились дисциплинированнее, директора госпредприятий рискованней занялись аферами, мусора подешевели и стали сговорчивее. Шлема доложил, что от мусориных предложений отбоя нет. Домой я попал к полуночи.
