Друг Президента - Сергей Иванович Зверев
– Почему верхняя одежда в студии?
– Я им каждый раз… – произнес продюсер и осекся, поняв, что его дубленка лежит сверху, обхватив мокрыми рукавами ондатровую шубу. – Ее все равно в кадре видно не будет…
– Я целый кабинет под гардероб отдал, – глаза Балуева сузились, – не для того, чтобы пальто на стулья сваливали, – ты-то знаешь, во сколько мне аренда одного квадратного метра обходится.
– Извините, Бахир Бахирович. С улицы я – сразу в студию, сейчас уберем.
Балуев глянул на стеклянную перегородку, за которой в аппаратной сидел видеоинженер. На двух мониторах шел фильм «Белое солнце пустыни», на третьем виднелась картинка погруженной в полумрак студии.
– В новом году по-новому работать начнем. Такая халтура уже не пролезет, – Балуев заглянул в окуляр камеры, – для новых ведущих нужно искать новые ракурсы.
– Одной камерой с обычного штатива лучше не снять, – улыбнулся в седеющие усы оператор. Как всякий хороший профессионал, он не боялся потерять работу, знал, такие, как он, на улице не валяются.
– Придет время, и второй камерой для новостей разживемся, и кран поставим, – пообещал Балуев, – а пока работай на том, что есть.
– Мы и работаем.
– Пошли ко мне, разговор есть, – Балуев взял продюсера за локоть.
Такой оборот не предвещал ничего хорошего, текущие дела можно было обсудить и в студии. Раз босс жаждал разговора один на один, значит, не хотел распекать продюсера при других сотрудниках студии.
Дверь со сверкающей латунной табличкой закрылась бесшумно, словно присосалась к дверному косяку. Хозяин небрежно расселся за просторным, как двуспальная кровать, письменным столом, придвинул к себе единственный на всей студии телефон с прямым городским номером, все остальные аппараты работали только через офисный коммутатор. Продюсер скромно устроился на приставном хлипком металлическом кресле, сложив руки на коленях и плотно сдвинув ноги, словно на нем была короткая юбка.
Балуев умел держать паузу, как настоящий актер. Такие начальственные паузы позволяли подчиненному вспомнить все свои вольные и невольные прегрешения, о большинстве из которых владелец студии и понятия не имел, загодя осудить себя и покаяться в еще не совершенных.
Продюсер опустил глаза. Балуев взял с подставки широкий конверт плотной бумаги, вытряхнул из него на стол пачку фотографий и бытовую видеокассету. Продюсер глуповато улыбнулся.
– Предварительный кастинг новых ведущих провел? – спросил владелец студии, хотя результат был налицо: и фотографии, и видеокассета, хоть сейчас вставляй в магнитофон и смотри.
– Отобрали из пятидесяти пяти претендентов. Но время еще есть. Сегодня в новостях снова прозвучит приглашение участвовать. Народ валом валит. И уроды, и калеки, и косноязычные, и старики, и горькие дети… Почему-то никто не считает, что можно стать поваром без специальной подготовки, а вот в телеведущие все подряд метят.
Балуев, припомнив, как сам безрезультатно ходил на подобные конкурсы, тему развивать не стал. Он разложил перед продюсером цветные фотографии. Выкладывал их так, словно играл в карты, и на руки ему пришла выигрышная комбинация, выше которой быть в игре ничего не может. Как четыре туза и джокер в покере.
Пять мужских лиц, но все типажи были разные. Суровый мужик с властным умным взглядом и отечными мешками под глазами. Немного подержанный, чуть побитый годами красавец – любимец дам, душа компании. Простак с широко распахнутыми веками и наивным лицом, такой может нести с экрана любую официальную чушь и при этом продолжать задумчиво улыбаться. Рано поседевший циник с бесцветным взглядом, незаменимым, когда приходится сознательно врать. Молоденький парнишка с оттопыренными ушами – свет, когда делали фотографию, выставили неудачно, уши сияли на просвет как раскаленное железо.
– Это ты называешь кастингом? – строго поинтересовался Балуев.
– Отобрал лучшее, что было, – просипел продюсер, от долгого молчания «голос сел», – я всех просмотрел, всех лично прослушал.
– Кого было больше – женщин или мужчин?
– Женщины косяком идут, но без разбора, всякие. Мужик обычно подготовленным приходит. Пожалуйста, из пяти отобранных – два драматических актера с высшим образованием. Кассету посмотрите. Вот этот, – продюсер ткнул пальцем в оттопыренное, горящее красным пламенем ухо молодого человека на фотографии, – он говорит в два раза быстрее обычного человека, но каждое слово разобрать можно. А седой – отставной полковник – настоящий оперный тенор, хотя нигде правильному произношению не учился. Академия имени Фрунзе не в счет.
– Мы не цирк, не драматический театр и не опера, а уж тем более не воинская часть, мы солидный канал. Мы полтора миллиона зрителей по Москве накрываем, – веско произнес хозяин канала.
– Миллион семьсот пятьдесят тысяч зрителей имеют техническую возможность смотреть наш канал, – подсказал продюсер точную цифру, слово в слово повторив слова из рекламного проспекта студии «Око».
– Столько народа во всей Эстонии или в половине какой-нибудь Норвегии. И я хочу, чтобы хотя бы половина из них не переключила телевизоры. Наши новости смотрит уйма народа. И ведущие вечерних новостей должны быть соответствующие. Ты на хрена только мужиков в ведущие отобрал?
– Мужик, особенно в возрасте, в кадре смотрится солидно, – возразил продюсер, – к нему у зрителя доверия больше, чем к бабе. Я, например, женщинам никогда не верю. Что бы они ни говорили.
– Даже когда шепчут, что ты хороший любовник? Или тебе никогда этого не говорили?
Продюсер тактично промолчал.
– Мужику веришь, когда новости хорошие, а баба нужна, чтобы сообщать плохие новости, страшные. Об авариях, о погибших, о захвате зданий террористами. Каких у нас новостей больше? – настаивал хозяин.
– Лучше, когда новости хорошие в районе нашего вещания, а вокруг все плохо. Если нужно отобрать и женщин, то время еще есть. У меня даже телефоны некоторых конкурсанток записаны.
– Мы новости не создаем. Они сами к нам приходят… Тут уж мы повлиять не можем. А записал ты телефоны самых смазливых, а не самых талантливых…
Молодая девушка-редактор прильнула лицом к стеклу студийной перегородки. На противоположной стороне коридора сияла на плотно закрытой двери латунная табличка с фамилией Балуева.
– Уже двадцать минут хозяин его мучает.
– Не тебя же мучает, – не отрывая глаза от окуляра камеры, проговорил оператор, – у продюсера работа такая, ему за мучения деньги платят.
– Если Балуев злится, то злится на всех, – она подхватила свою ондатровую шубейку, – занесу в гардероб.
– И мою дубленку прихвати.
– Как вы, мужики, такую тяжесть на себе таскаете, – девушка взяла в руки дешевую дубленку оператора, – я бы в ней к вечеру в два раза меньше ростом стала.
– Зато тепло. Мне простывать нельзя. Чихнешь – камера дрогнет. Ты, Катя, никогда ведущей стать не хотела?
– У меня правый глаз немного косит, – улыбнулась девушка, – мне в кадре
