Марианна Баконина - Смерть на выбор
— Ты что, обезумел? — распахнула озерно-чистые глаза Нина, на этот раз она была без очков. — У нас пропасть времени до вылета.
— Надень очки, дурочка, уже пригласили на посадку.
Грубые слова повергли Нину даже не в растерянность, а в трепет, и она судорожно начала рыться в сумке, разыскивая очки. Но даже собственные очки в собственной сумке найти она не могла. Максим понял, какую ношу взвалил на свои холостяцкие плечи.
— Паспорт!
— Что?!
— Давай паспорт! — Он в ярости вырвал из ее рук баул и тут же нашел и очки, и паспорт. — Стой здесь и ни с места! Поняла! — Он не заметил, как начал копировать тон и манеру изъясняться, принятую среди ротных старшин. Правда, его бывший старшина добавлял еще к каждому окрику выразительное присловие «олух», он бы тоже с удовольствием это сделал, но не знал, как образовать существительное женского рода от этого замечательно подходившего к бестолковой девице слова.
Девушку на регистрации он уговорил за две минуты, еще две минуты она оформляла билет. Еще через две минуты он тащил Нину и Нинин баул к самолету. Автобус с пассажирами уже уехал. Пришлось догонять пешком с грузом. И та, и другая ноша была тяжелой.
Они успели, но в самолете он дал волю гневу. Усталость помогла экспромтом произнести вполне изящную отповедь:
— Теперь мне понятно, почему на все ваши бесценные экспедиции никто не хочет давать деньги. Лучше просто сжигать их в печке, чем финансировать заведомо обреченные на провал мероприятия. Если все остальные наши ученые — доценты с кандидатами — хотя бы наполовину равны тебе в бестолковости, то ничего и ни за какие тугрики они не найдут. Тугрики, да будет тебе известно, — это монгольские рубли. Но ты не просто бестолковая, ты заразительно бестолковая, вокруг тебя настоящее облако бестолковости, которое парализует окружающих. Такие, как ты, мешают жить…
— Таким, как ты. — Максим даже опешил. Совершенно виноватый и всем ему обязанный человек дерзил!
— Да, в том числе и мне. И такие идиоты, как мы, вместо того чтобы избавляться от кичливых псевдоученых, возят их на своем горбу по их же делам, — строго ответил Максим и тут же, сменив гнев на милость, разулыбался: — Мне еще пару стаканчиков, если вас не затруднит, я просто невероятно взмок. — Только улыбку он подарил не Нине, а хорошенькой и собранной, в отличие от нее, стюардессе. Нина ехидно следила за его жадными глотками.
— Возьми и мой, должна же я как-то компенсировать Ланселоту его благородный поступок. Ведь бескорыстный рыцарь умаялся, спасая несчастную деву. Жаль у меня нет веера, иначе я навеяла бы прохладу, дабы усладить его уставшее тело. И вся жизнь моя будет теперь лишь в угождении прекрасному и неистовому спасителю. Только пусть он хоть иногда вспоминает, что презренные псевдоученые — будь он чуть более начитан, он бы сказал «образованны» — нужны ему, ведь без них он не отыщет бесценный Грааль, на поиски которого отправился, надеясь увековечить в веках свое и без того славное имя.
— Ну, — удивился Максим, — мы начали показывать коготки, ты бы в зале отлета так кочевряжилась — не сидела бы сейчас тут!
— Сидела бы, — скромненько улыбнулась Нина, — потому что конкистадоры и первопроходцы сначала действуют, а уж потом рассуждают. Так что мы, бездарные неумехи, всегда можем выехать на их медном горбу.
— Вот что, милая, — Максим понял, что если немедленно не подавить бунт, то его ждет масса неприятностей и неожиданностей, — либо ты послушно следуешь за мной, либо мы расстаемся прямо в Ташкенте. И можешь отправляться на все четыре стороны, хоть на поиски своих драгоценных рукописей, хоть к черту на рога. А мой тебе совет: возвращайся прямехонько в Петербург и носа из своей библиотеки не высовывай. Сама целее будешь, и окружающим жизнь и нервы сбережешь.
До самого Ташкента они не разговаривали. Когда самолет приземлился, Максим попытался взять тяжеленный Нинин баул, не совсем же он троглодит, чтобы заставить хоть и бестолковую, но все же девушку таскать тяжести, но она царственно перехватила ручку сумки и, ступая величаво, как вдовствующая королева (вдовствующие королевы должны быть особенно гордыми), пошла на выход и ни разу не покачнулась.
* * *Максима встречали, он, будучи человеком предусмотрительным, созвонился с коллегами из столь же прогрессивной, как «Новый день», газеты, благо их теперь больше чем достаточно. И почти столичного журналиста встречали по первому разряду: улыбки, «Мальборо», рукопожатия и вишневый новенький «Москвич».
Максим оглянулся, попытался найти Нину, все-таки бесчеловечно бросить девушку в большом восточном городе, где не привыкли к самостоятельно передвигающимся женщинам. Но не нашел. Видимо, она все же не лишена толики здравого смысла и благоразумно решила отправиться назад. То есть последовала его совету. Жаль, что он не успел с ней переговорить, все же ее сведения пригодились бы на пока не очень ясной дороге к кладу. Впрочем, теперь он не скован ее рассеянностью.
— Ну что, Мурад, поехали. Подробности потом.
— Ты же говорил, что прилетишь с девушкой… — коварно улыбнулся лукавый коллега.
— А прилетел один. — Оправдываться Максим не собирался.
— Что же, разумно. Женщина в пути — помеха, в работе тоже.
Максим не был женоненавистником, но не мог не согласиться.
— У нас говорят: баба с возу — кобыле легче. Поехали.
Шикарное шоссе и лето после холодного апреля приятно поразили. Раньше в Ташкенте Максим не был.
— Благодать, — блаженно улыбнулся он.
— Это еще что, сейчас будет город. — Мурад жал на газ отчаянно, но расхваливать родные края не забывал. — Все увидишь, все узнаешь, много несправедливого говорили о нашей республике. Много.
Они ехали под сто километров, и когда их легко нагнала и обогнала сияющая, как серебряная глыба, машина, Максим удивился. Еще больше он удивился, когда вдруг заметил на переднем сиденье знакомый очкастый профиль.
— Черт, догони-ка вон ту тачку! — Он даже за руку схватил Мурада.
— Ты что, это же «мерседес», мы классом ниже ходим. Не смогу.
— Надо смочь. Там, по-моему, та самая девушка, с которой я прилетел.
— Да, а что она делает в автомобиле нашего академика?
— Какого академика? Ты его знаешь?
— Конечно, кто же его не знает!
— Тогда едем к нему, — принял волевое решение Максим.
— Давай лучше сначала в гостиницу, ничего ей не сделается!
* * *Гостиница «Узбекистан», где заботливые товарищи по перу заказали для Максима номер, очень ему понравилась. А больше всего понравилась чайхана, в которой удачно сочетались свежесть бетонной европейской архитектуры и азиатский уют, создаваемый фонтанами, отсутствием обычных стульев и умением никуда не торопиться. Максим без спешки не умел.
Он быстро раскидал вещи по номеру, не замечая отличного шкафа в углу. Потом вместе с Мурадом отправился в ту самую чайхану на первом этаже гостиницы. Мурад собирался неспешно обсудить свою совместную работу с командированным журналистом, заказал несколько чайников, вежливо разлил чай по пиалам, на самое донышко, как и положено. Максим в один глоток выхлебал скудную порцию и вскочил.
— Все, поехали!
— Куда? — неимоверно удивился Мурад, уже расположившийся и настроившийся на беседу.
— К этому вашему, ну… академику.
— Зачем?
— Я должен разыскать Нину.
— А как же работа?
— Без нее нам будет сложнее, ну… в общем, надо ее разыскать…
— Сложнее — что?
Но Максим вовсе не собирался посвящать коллегу в истинные цели своего визита. Найти подходящую отговорку для подлинного мастера репортажа не проблема, тем более сказать правду:
— У нее нужные документы, мы же ехали вместе, а потом повздорили.
— Повздорили! — удивился узбекский репортер, ему ссора, служебная ссора с женщиной казалась делом крайне недостойным!
— Поехали, поехали! — Максим быстро направился к выходу, так быстро, что привлек внимание занятых созерцанием и разговорами других посетителей замечательной чайханы.
Ходить так быстро Мурад считал ниже собственного достоинства, вот и заработал резкое замечание Максима, когда подошел к машине:
— За новостями вы в том же темпе бегаете?
— Новости не волки… — резонно ответил Мурад, хорошо окончивший русскую школу и Московский журфак.
Ходил Мурад не торопясь, зато ездил очень быстро. Тронулись с шумом и грохотом.
* * *Просторный тенистый сад, обширный айван, то есть веранда с низенькими перильцами, буйно разросшиеся розы и хаус, забитый золотыми рыбками. В доме Рустема Ибрагимовича Маймиева, действительного члена Узбекской академии наук, видного тюрколога-литературоведа, все было приспособлено для возвышенных размышлений. Где ж еще и размышлять в такую жару, как не в тенистой прохладе — именно там он и принимал гостью, ученицу однокашника (академик некогда учился в Ленинграде).
