Андрей Федоров - Зомби
— Он не курил, — Машенька сцепила пальцы, — клянусь, Михаил Васильевич!
— А вот Михал Михалыч все говорил: детями клянуся! Дочерью родной! Ты сама, что ли, куришь? Или он, Роальд, кто тебе? Друг?
Роальд следовал взглядом за мясистой ладонью полковника, на которой путешествовал над столом окурок — «облет объекта». Полковник тоже следил за своей ладонью, и его вислощекое лицо быстро краснело.
— Р-раз! — сказал полковник.
Окурок потерпел аварию среди синих от смывшихся чернил луж и тающих в них пепельных льдин — горящую папку обильно заливал из графина Магницкий, первым вбежавший на Машенькин вопль. Сейчас Магницкий, весь взъерошенный, подняв плечи, отчего крылышками торчали погоны, ходил взад-вперед на заднем плане; из-за плеч полковника то и дело высовывались стог черных волос и пара горящих глаз.
— Когда я сюда вбежал, — быстро говорил Магницкий, — Маша вон где сидела, там! А папка горела тут! А Роальд минут за десять до того вышел, он ко мне заходил!
— Телепатии только мне не надо! — остановил Магницкого полковник, протянув к нему огромные ладони, словно пытаясь упереться в него и вытолкать. — Это уникальное, нераскрытое дело! Копий нет! А на него из прокуратуры запрос! И Малышев взял его на той неделе под свою ответственность! Как вы все это восстановите?!
На столе из-под опаленной рукописи, содержащей, кстати, ответ на вопрос полковника («в настоящее время невозможно»), выглядывала фотография: спокойное мертвое девичье личико. Фотографию поглотила расплывающаяся лужа, и взгляд мертвой стал настороженным… видно, что листков двадцать вполне можно восстановить. Может, еще листков десять — частично. Конечно, через несколько лет, может быть, и все это дело, всю зловещую папку могли бы списать и уничтожить.
Соловьев, выглядывая из-за плеча Роальда, было закурил, но спохватился, скорчил рожу и вышел в коридор.
— Ладно. Куда теперь деваться, — решил полковник, — пиши, Малышев, рапорт. Главное, не первый ведь год служишь! Чего?
— Я напишу, — кивнул Роальд, — только не удивляйтесь уж. Тогда.
— Чего?! Я те удивлю! Ты еще выкрутись теперь! А потом удивляй! Курить кончайте все! Буду ловить по кабинетам! На старости лет. Есть же курилка, туалеты. Обижаете, ребята!
Полковник махнул рукой (волна ветра снесла со стола клочки) и вышел в коридор, с трудом из-за согнутых плеч и бедер вместившись в просвет двери. В коридоре тут же засеменило и загрохотало:
— Марш в курилку, обормот! Соловей, мать твою!..
— Сам шмаляет «Беломор» как паровоз, — кивнул вслед Магницкий, — а как на натуре-то все было? Я ведь тебя, Роальд, не первый год знаю. При твоей-то аккуратности…
Магницкий, закрепившийся сейчас у окна, из-за смуглоты, горящих глаз и клочковатой прически, а главным образом — позой напоминал обиженного беса из сказки про Балду.
Роальд достал новую папку. Пустую. Магницкий пожал плечами:
— Примерно шестую часть восстановить можно… — А ты как сидела, Маш?
Заплаканная Маша, ставшая от страха длинноволосой (кудряшки, что ли, распрямились?) и бледногубой (помада стерлась?) тыкала пальцем:
— Я вот где сижу! Да? Дверь вот, видно! Стол здесь, да? А я — боком! Ничего! Ничего в окно не влетало! Окно закрыто!
— Четвертый этаж, — кивнул Магницкий, — ну?
— Ну?! И никаких таких лучей! Ничего! Вдруг запахло! Я повернула голову, а она горит! И сразу из-под корешка огонь! Такой… синий! Я в коридор…
— В коридор. А надо было?
— Ну?! А что надо было?! Я…
— Села бы сверху. Накрыть надо было, — Магницкий оглядел кабинет, — вон чехол от машинки. Вон твой плащ висит. Или ты для друга Роальда плащом не могла пожертвовать? Не сложились отношения?
— Брось шутковать, — пробормотал Роальд.
Он нависал над столом, пытаясь пинцетом
выудить из лужи обрывки драмы: «труп в неестественной позе» и «миндалины увеличены». Естественная поза — это когда пятки вместе и носки врозь? А какое тогда имело значение, страдала ли зверски убитая девчонка ангиной? Вот еще клочок: «в запахе из полостей присутствует запах алкоголя». Показания некоего Духовичного: «Выйдя из подъезда, я увидел»…
Тогда, тринадцать лет назад, тот увидел немного. Как помнится, две фигуры. Мужские. Судя по походке и стройности — молодые фигуры…
— Зачем ты хоть эту старость-то потревожил, Роальд, славный рыцарь?
— Тот был Роланд. Я произошел от Амудсена. Папа произвел.
— Тот был Ромуальд. Или нет: Роаль? А Ромуальдыч произошел из «Двенадцати стульев», по-моему.
— Потревожил я не зря, — Роальд склонился над лужей, и по его бледному «арийскому» лику побежали блики. Сбоку в глаза ударил оранжевый блик, и он увидел, что за окном стало солнечно. Весна.
— Какой же ужас! — сплетала пальцы Машенька. — Все как жрец предсказал!
— Жрец? Жрецы — они такие! — Магницкий подошел к столу, наклонился.
— Дымом табачным не пахнет, — решил он, — но пахнет все-таки какой-то не бумагой. Не находишь?
— Нахожу, — кивнул Роальд.
— Не горелой бумагой только попахивает? Верно? Не только ею?
— Ну и что?
— А какая часть больше всего скорежилась? Что погибло совсем? Ты ведь читал?
— Показания свидетелей, родственников. Вот все, что осталось: «Выйдя из подъезда».
— Это жрец! — сказала Маша. — Господи! Жрец!
— О жрецах сейчас не будем, Маш, — поморщился Роальд, — ты бы себя в порядок привела. Посмотри в зеркало!
— Жрецы и экстрасенсы здесь ни при чем! — согласился и Магницкий. — Меня другая тут штука заинтересовала. Ведь точно, что Маша все видела, что все загорелось само…
Машенька посмотрелась в зеркальце и вышла в коридор. Стук каблуков затих, вернее, сразу же оборвался возле, вероятно, соседней двери.
— Я сам об этом думаю, — кивнул Роальд. Он почти все уцелевшее переложил в новую папку.
— А тогда вот это, кашу эту, отдай Земнухову.
— Думаешь, определит? А как мне заявку оформлять?
— На следы… я же не химик. Ну, перманганат, например, пусть ищет, аммиак, что ли. Ты это дело где хранил?
— Вон в том.
— Закрывается неплотно. Но в этом шкафу кислорода маловато. В архиве-то все на полках стоит. Если предположить то, о чем думаем, то некто смочил пару листочков, скажем раствором… не берусь сказать каким. Смысл в том, что в течение какого-то периода сей раствор тихонько разлагался. Возгорание же могло быть на воздухе. На сквозняке. Хотя и в этом твоем сейфе тоже… Что-то такое ведь описано? Ты же знаешь, что будет, если йод с нашатырем смешать да подсушить. Или марганцовку с глицерином.
— Вот чем-то вроде нашатыря и пахнет.
— Отдай Земнухову. И пиши список. Я так понял, что у тебя оно около двух недель здесь? Отсеять человек пять с ходу можно. Тут надо бы сразу два варианта просчитать: кому это нужно из наших, кто, мол, такой нашелся шутник, кому ты поперек дороги — это раз. А два — это… уж и не знаю! Предположить явление покойников из такого далека?! Это какой год? В том затертом году Маша вон в первый класс ходила. Бывает. Совпадение. Ты можешь отбросить сразу человек десять. И ковыряйся в оставшихся, но углубленно!
Послышались каблучки.
— Только по управлению не звони, — сказал Роальд, — а Земнухов меньше чем за два-три дня не раскачается.
— Меня все спрашивают! — появилась в дверях Маша. — Не знаю, что говорить! Черте-те что болтают уже!
Видно было, однако, что Машу болтовня эта не больно огорчила, да и где-то Маша сильно прихорошилась, заиграла: губы расцвели, кудри завились спиралями, юбка облегла бедра, а кофточка «села» архиудачно. Экая мини-манекенщица!
— Пойду, — решил Магницкий, — нет-нет! По второму разу не полыхнет! Но в шкаф, конечно, уложи. Пленкой оберни. Но по второму не должно. Пока, девушки!
Магницкий подмигнул и выскользнул.
Машенька посмотрелась в зеркальце и села за машинку:
— Что там только не болтают!
— Да, представляю, — Роальд положил поверх всего последний (нашел под столом) обрывок: «Кроме отпечатков пальцев потерпевших имеются отпечатки пальцев двух неустановленных лиц без аналогии в архивах».
— Стоп! — сказал Роальд.
Получалось, что тогда зацепка была знатная. Убийцы оставили-таки след.
И этот след сгорел.
Правда, где мы их ищем? Какие поручни, рукоятки, бокалы хранят следы тех двоих исчезнувших убийц? В той квартире могли быть отпечатки, могли быть разные следы многих гостей. Мать той, четвертой, исчезнувшей девицы, той, тела которой не нашли, строгостью поведения, как помнил капитан из дела, не отличалась.
А где эти люди сейчас?
Кое-что Роальд Васильевич собирался на днях выяснить.
Бурная дама, мать четвертой девчонки, тогда сама тридцативосьмилетняя, сейчас, если жива, приближается к дамскому финишу. Ей, значит, возле пятидесяти. Едва ли жив старик Духовичный, тот, что когда-то описал «две фигуры». Была там еще слабослышащая соседка. Удивительная соседка, уловившая через капитальную стену «адские» крики. Много чего уплыло по той «реке» меж потрескавшимися створками папки, коей больше нет… как фамилия той дамы — мамы легкого поведения? Каварская! Черт знает, что за зловещая фамилия! А пропавшая девчонка, дочка, значит, Юля? Юля Каварская?
