Анна Шахова - Про шакалов и волков

Если бы проблема решалась одними босоножками! Есть ведь еще голова, платье, макияж. «Может, ну его, мероприятие, к лешему?» — малодушно пискнула привычная мыслишка, но Катя подлую провокаторшу отогнала. Она должна схватиться за нынешний шанс — сделать большой репортаж для «Желтушки» с роскошного вечера поэзии Серебряного века, который был страшно разрекламирован. Событие под названием «Слава Цеху поэтов!» планировало привлечь не просто сливки общества, а сливки сливок — взбитых и украшенных шоколадом и экзотическими фруктами.

Срочную работу Димитриевой подарила старая знакомая, корреспондентка Зинка Правдина (с подлинной фамилией Коллонтай). Сама она свалилась с гриппом, но заверила редактора, что «опытная» Катерина сварганит репортаж в лучшем виде. Насчет лучшего вида Катя сомневалась, но прилив энтузиазма испытала, приняв предложение. Впрочем, энтузиазм иссякал на глазах.

«Нечего, нечего! Вперед — и с песней. И Дениска поддержит — с ним спокойно все пройдет и гладко. Это уж как водится», — думала журналистка, залезая под душ. Приглашение ей досталось на два лица, и она решила взять на вечер брата. Больше брать было некого. А Дедим, кстати, мог потом и с текстом помочь.

Дверь в ванную приоткрылась, и пятнадцатилетний сын Екатерины Иван, всунув губы в образовавшуюся щель, прокричал:

— Ма, я с Серегой прошвырнусь! Можно полтинник взять?

— На сигареты?! — подпустив грозности в голос, крикнула из-за пластиковой занавески Катя.

— Я все вредные привычки бросил в детстве — сколько повторять? — буркнул сын и, получив негласное одобрение матери на полтинник, ринулся в коридор. Он вытащил из лежащего на тумбочке кошелька пятидесятирублевку и, чуть помешкав, запустил руку в карман Катерининого плаща. «Всякую дрянь курит, бедолага моя», — поморщился удрученно отпрыск, вытаскивая из непрезентабельной пачки две сигареты, и выбежал из дома, хлопнув дверью…

«И Ванька совсем от рук отбился. Благо, любит меня и даже вроде жалеет. А должен ведь еще и уважать! А за что такую недотыку уважать?» — Катерина мотнула головой, будто отгоняя никчемные мысли, мешающие ей приступить к работе. Она даже полезла за диктофоном в сумочку, но, перехватив скептический взгляд Дамы с крохотной ушастой собачкой на руках, решительно отошла от братца и его собеседника к столикам с закусками. Шампанское всегда дарило ей кураж, а эклер — благодушное настроение.

У столиков царило бурное оживление. Журналистская братия, толкаясь, наваливала на свои тарелки деликатесов, зная по опыту, что через полчаса фуршета поживиться будет нечем. Впрочем, от мастеров информации не отставали и сильные мира сего. Кругленький Депутат с удовольствием наворачивал тарталетки с черной икрой. С набитым ртом, посмеиваясь, он обратился к своему длиннобородому собеседнику в вычурных перстнях, который не был знаком Катерине:

— Вот докатились! Все в нашей жизни — сплошная имитация! Это же не икра, а целлулоид!

Длиннобородый спросил у белобрысого мальчишки-«полового», разливавшего шампанское:

— Из чего делают этот продукт?

Мальчишка покраснел и пожал плечами. За Аркана (он орудовал на этом крыле буфета) ответил полненький рыжий усач, по-видимому, старший официант, пробегавший мимо:

— Угощайтесь смело, господа, креветки — пища полезная.

Депутат расхохотался.

Две девицы — Рыжая и Блондинка, с губами и грудями, накачанными по единому образцу, и отрепетированными жеманно-презрительными взглядами, фыркали, прохаживаясь вдоль столиков. Фотографии этих подруг-соперниц частенько красовались в глянцевых журналах: вот они на пати по случаю годовщины культового журнала для мужчин — с высунутыми языками и вытаращенными глазами выражают то ли презрение, то ли восторг; вот с оголенными бедрами танцуют канкан с подвыпившими финансовыми воротилами на пафосном коктейле в «Мариотте». Имена девиц и принадлежность к какому-либо классу или профессии были неважны, достаточным оказывалось звание светских львиц, профессиональных тусовщиц, за спинками которых маячила чья-то крепкая и влиятельная рука.

— Какое убожество для миллиардерши, — закатив глаза, пискнула Блондинка.

— Ни морепродуктов, ни хоть задрипанного фуагра.

— За океаном, дорогая, деньги считать умеют. Это наши вышвыривают за вечер миллионы, а потом клянчат из бюджета на коленках. Помнишь вечер журнала «Кабаре-лакшери»? — ответила грудным голосом Рыжая.

— О-о, не напоминай, пипец полный! — застонала первая, мотнув платиновой гривой. — Шары из шампанского, устрицы с самолета… О-о…

— Тут фишка в поэзии. Не напивайся, дорогая, и не вздумай облевать какого-нибудь министра. Я заверила Масечку, что мы будем в порядке и выучим один стишок. — Рыжая захохотала, заражая смехом и подругу.

Отбросив профессиональные гримасы, они навалились на угощение, которое приготовила скаредная миллиардерша.

Катерина нашла прогал у столиков, разжилась эклером и протянула руку к бокалу с шампанским. Пригубив с удовольствием шипучий напиток, она вдруг почувствовала у своей руки, держащей пирожное, сопение. Катерина не успела отдернуть руку: собачка неприятной Дамы, едва не выпрыгивая из объятий хозяйки, лизала эклер. Дамочка, решившая отведать угощение и брезгливо оглядывавшая столики, на выпад своей питомицы отреагировала нежным поцелуем в ее оттопыренное ухо. Проигнорировав красноречивый взгляд Кати, Дама обратилась к черноглазому мальчишке-официанту:

— Милейший, нам с Кикочкой пару корзиночек положите и вон ту гроздь винограда… нет, конечно, красного! — Дама повела плечиком и, взяв из рук Петруччо тарелочку, принялась совать Кикочке пирожное. Потряхивая ушами, собачка стала слизывать взбитые сливки. Хозяйка умильно смотрела на свою питомицу. Катерина, понаблюдав идиллическую сценку, поставила облизанное Кикочкой пирожное и решила обратиться к «милейшему» с просьбой дать ей другой эклер. Но она так и осталась стоять с раскрытым ртом. Ненавидящий взгляд Петруччо, которым он вперился в Даму с собачкой, словно парализовал ее голосовые связки. «Если бы взглядом можно было убивать, это был бы контрольный в голову», — подумала Катерина и подалась назад, так как пирожные есть ей категорически расхотелось. Но немилосердный рок и не думал отставать от нее. Шагнув назад, Катя со всей силы вонзила острый каблук в чью-то ногу.

Нога принадлежала невысокому полному мужчине с лысой головой и бульдожьими чертами лица. Катерина заохала, покраснела, начала лепетать извинения, вертясь на месте, в результате чуть не полила страдальца шампанским. Но дядька лишь сдержанно охнул, поддержав руку Катерины с бокалом, и расплылся в лучезарной улыбке. Впрочем, по его округлившимся глазам были понятны все невысказанные в адрес «неловкой коровы» слова. Не успела Катя отойти от столиков, как «бульдожка» окликнул ее изумленным голосом:

— Мадам, куда же вы?! На кого же вы бросили меня с эклерами? Для вас я еще и фруктовый салатик взял… — Голос у мужчины был приятный, с теплыми нотками.

Катерина растерянно оглянулась, не веря, что слова обращены к ней.

— Смотрите, какая искусительная вишенка!

«Бульдожка» сделал приглашающий жест к столу.

— Спасибо, но это, право, лишнее для меня.

Катерина начала оглядываться на Дениса, будто ища в нем поддержки. Но брат увлеченно беседовал с двумя новыми персонами — сногсшибательной женщиной и лощеным мужчиной. Женщина заливисто хохотала, демонстрируя «голливудский» оскал полнейшего жизненного благополучия.

Катя обреченно вздохнула и приняла из рук «бульдожки» тарелочку.

— И еще шампанское, а? — подмигнул ей тот.

Официант прилежно исполнял свои обязанности. Лицо его было непроницаемо. Подавая Кате бокал, Петруччо сдержанно улыбнулся. «Да нормальный парень! Привыкла видеть все в черном цвете, приписываю людям худшие мысли и намерения. С этим надо что-то делать», — подумала Катерина и чокнулась с «бульдожкой», который протянул к ней свой бокал.

— За знакомство!

— Да уж… Довольно болезненное для вас, — промямлила Катя.

— Чепуха, — отмахнулся дядька и залпом выпил шипучку. Поморщившись, представился:

— Евгений. Онежский Евгений.

«Господи, помилуй! Мне нужно сказать, что я Татьяна Ларцова?!» — мелькнуло в голове Катерины, и она, не сдержав смешок, представилась как Эльвира. Ее так и подмывало сказать, что она Эльвира Козявкина (эту фамилию носила ее соседка — редкостная, между прочим, красавица), но Катерина ограничилась именем.

Онежский всунул в рот целую корзиночку с кремом и, жуя, хитро уставился на новоявленную Эльвиру. Складки вокруг его рта, на шее, на лбу ходили ходуном. Катя снова беспомощно обернулась на Дениса.

— Это ваш муж? На которого вы беспрестанно оглядываетесь? — прожевав, спросил «бульдожка».