Сергей Зверев - Жить и умереть свободным
– Как ты уже понял, сожрал этот тигр нашего Дюню без хлеба и соли, только голова да кости остались. Уж если этот зверь хоть раз человечины попробовал – то наверняка захочет еще раз.
– Тигры – они такие, – степенно согласился таежный охотник. – Обычно людоедами становятся или старые, или больные, или раненые животные, которые не могут или не хотят охотиться. Ведь человек – всегда легкая добыча! Да и люди в тайге обычно ведут себя очень беспечно. Ладно. А от меня что требуется? Ведь ты тут начальство, да и табельное оружие тебе по закону положено! Вот и охоться на своего людоеда!
– Из пистолета тигра не убить. К тому же его в тайге еще и найти надо. У нас на весь Февральск ты, Миша, – единственный профессиональный охотник-промысловик. Лучше тебя на сто верст вокруг никто не стреляет. Я бы даже сказал, что ты – единственный человек, который может найти на этого людоеда управу, – неуклюже подольстил мент и демагогически обобщил: – И вообще наши органы правопорядка всегда были сильны поддержкой честных граждан. Так что, если попадется тебе этот жуткий зверь, – стреляй сразу! А еще лучше – иди в тайгу и ищи его. Или капканы какие-нибудь поставь. Договорились?
– А ты меня потом в свою ментуру закроешь, – спокойно возразил Миша Каратаев. – Мол, нарушение правил охоты, злостное браконьерство, промысел зверя, занесенного в Красную книгу… Знаю я тебя!
При этих словах собеседника Прелясковский почему-то разнервничался, да так сильно, что сразу же налил себе еще спирта.
– Да ведь ты в тайге один будешь, без свидетелей! Пойми: вчера это чудовище бомжа схавало, сегодня – меня… или кого-нибудь из моих родных. А завтра – тебя!
– А вот меня оно точно не схавает! – успокоил охотник-промысловик. – Я-то таежные законы знаю!
– …и вообще: ты у меня договоришься! – продолжил правоохранитель, словно бы не расслышал реплики. – На тебя, ранее судимого, карабин зарегистрирован. А кто тебе его позволил – забыл?
– А я уже давно реабилитирован, у меня и справка есть, – вставил Миша, однако мент никак не отреагировал на эту реплику.
– Не забывай, что я тут и разрешительный отдел, и прокурор, и вообще – единственная верховная власть! – напомнил Прелясковский с нескрываемым высокомерием. – Ты хоть это понимаешь?
– Закон тайга, медведь хозяин, – напряженно прищурился Миша. – Ладно, не кипешуй. Давай сделаем так. Ты привези мне официальное разрешение на отстрел тигра-людоеда, на соответствующем бланке, с печатью и подписью, вот тогда я буду им заниматься. А без этого – извини, никак. Ты ведь мне конкретную уголовную статью предлагаешь. Любоваться балдохой сквозь решку мне больше не хочется… Насмотрелся в свое время.
И тут Прелясковский неожиданно согласился.
– Официальное разрешение, говоришь? Хорошо, сделаю. Только тогда уговор такой: ты тигра не просто пристрелишь, а мне еще и тушу принесешь. Со шкурой, клыками, хвостом, печенками-селезенками… ну, и всем остальным. За соответствующее, как говорится, вознаграждение. Только не от меня лично, а от поселковой администрации. Договорились?
– Когда принесешь, тогда и договариваться будем, – бросил хозяин избушки. – Что-то еще?
Начальник РОВД промолчал, захрустел соленым груздем. Глянул в угол, где на растяжке сушились уже выскобленные собольи шкурки. А затем произнес как бы невзначай:
– А все-таки зажиточный ты мужик, Миша! Наверное, кроме мехов, у тебя тут еще полные кладовые мороженой птицы и зверя?
– Не без того, – безо всяких эмоций ответил промысловик. – А еще соленые грибы, мороженые ягоды, мед, сушеные травы.
– И питьевой спирт, наверное, имеется?
– Привожу из Хабары, когда там бываю. Исключительно для хозяйственных нужд.
– А благодаря кому ты стал таким вот зажиточным? Благодаря своему оружию, рабочему, так сказать, инструменту. А кто тебе разрешение на этот карабин выписал? – бесстыдно напомнил мент. – Кстати, оно у тебя через два с половиной месяца заканчивается, другое надо будет оформлять. Ко мне пойдешь или в Хабару за тридевять земель поедешь?.. Я-то не настаиваю. Есть лишнее время – езжай в Хабаровск. Нет – подскочи на своей машине ко мне в райотдел, договоримся. Надеюсь, ты меня правильно понял?
Спустя минут двадцать поселковый правоохранитель, прижимая к груди пакет с дежурными подарками (мороженый глухарь, спирт, кедровое масло, нельма и выделанная соболья шкурка), двигался по протоптанной в снегу дорожке к своему «уазику».
А Миша, закинув за спину карабин, экономным шагом таежника уходил на лыжах в дремучую тайгу. Верный пес Амур бежал следом. Охотник тщательно прокладывал лыжню по свежему снегу, прикидывая маршрут, рассчитывал время. Каратаеву хотелось вернуться к себе еще засветло. Хотя и понимал, что теперь, когда в тайге объявился тигр-людоед, планировать что-нибудь наперед решительно невозможно…
* * *Поселок Февральск, построенный еще сталинскими зэками в тридцатые годы прошлого века, когда-то был весьма многолюден. По слухам, еще лет тридцать назад тут жили почти сорок тысяч человек. Пик расцвета пришелся на семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века, когда неподалеку прокладывали ветку Байкало-Амурской магистрали. Тогда среди тайги появились поликлиника, новая школа, четыре асфальтированные улицы и даже Дом культуры. Однако теперь Февральск являл собой жалкое зрелище, и население поселка уменьшалось день ото дня. Народ с Дальнего Востока массово бежит на «Большую землю», то есть в Центральную Россию. Причин этому много: нечеловеческие условия жизни, суровый климат, отсутствие нормальной медицины, прогрессирующая нищета и невероятный беспредел местных властей… Да и «северные надбавки» давно уже отменены; сегодняшний Дальний Восток – это край огромных просторов и маленьких зарплат.
К тому же условия жизни в Приморье весьма специфические. Хронический недостаток витаминов приводит к тому, что уже к тридцати пяти годам у половины населения вставные зубы. Туберкулез, цинга и даже хроническая дистрофия тут тоже нередкие гости. Немногие могут такое вынести.
Так что теперь в поселке насчитывалось не более двенадцати тысяч населения. Те, кто помоложе да поамбициозней, давно уехали из Февральска в Центральную Россию. Остальные, преимущественно пенсионеры, доживали свой век тут. Рабочих мест в Февральске было немного: небольшая консервная фабрика, лесопилка да вертолетная часть на окраине. Поселковая жизнь была чудовищно убогой в своем однообразии. Серые рабочие будни, похожие друг на друга, как пуговицы на солдатской шинели, редкие праздники с дикими пьяными загулами, «ершик» в пивнухе по поводу выплаченной зарплаты… Местные нравы не отличались высокой моралью. В Февральске пили абсолютно все мужчины и большая часть женщин, притом пить начинали не позже, чем с четырнадцати. Тотальное воровство и незамысловатый разврат были нормой жизни для большинства. Посельчан не смущали ни малолетки, начинающие трахаться с двенадцати, ни десятиклассницы, по нескольку раз переболевшие «сифоном», ни пьяные драки, которые случались на февральских улицах по три-четыре раза в неделю. Да и невероятное количество бомжей, облюбовавших Февральск из-за близости к БАМу, также растлевало сельчан. С каждым днем бомжей становилось все больше и больше, равно как и нелегалов-китайцев, которые пачками прибывали из-за Амура под видом челноков-торговцев, но возвращаться в Поднебесную не спешили.
Однако и все без исключения местные, и бомжи, и даже недавно прибывшие китайцы прекрасно знали Михаила Каратаева. Человек этот был в Февральске личностью очень известной: потомственный охотник-промысловик, ветеран последней войны на Северном Кавказе, лучший таежный следопыт во всех здешних краях…
Каратаев происходил из «кержаков» – так испокон веков называют в Сибири и на Дальнем Востоке староверов, чьи предки перебрались сюда еще в восемнадцатом веке от притеснений московских царей. Люди эти отличаются не только редкостным трудолюбием и похвальной трезвостью, но и неиспорченной нравственностью. Скиты и поселки староверов всегда выделялись чистотой и ухоженностью – особенно на фоне «разлюли-малины» бывших зэков и отставных вертухаев, массово оседавших неподалеку от исправительных лагерей в шестидесятых-семидесятых. Среди староверов практически никогда не встречалось нищих, брошенных детей и чудовищного распутства, как это можно наблюдать в Приморье на каждом шагу. Выходцы из староверческих семей никогда не пили и не воровали. Безделье считалось одним из тягчайших пороков.
Поначалу у Миши было все, как у всех поселковых детей: школа, походы в тайгу за грибами и ягодами, незамысловатые детские игры, посильная помощь родителям. Разве что стрелял он куда лучше всех своих сверстников, что и неудивительно: с охотничьим оружием Миша познакомился едва ли не раньше, чем с букварем. Отменное здоровье и выносливость позволили Каратаеву попасть в элитную часть ВДВ. О своей службе на Северном Кавказе охотник не любил распространяться, но медаль «За отвагу» красноречиво свидетельствовала, что Миша наверняка не отсиживался за чужими спинами. Демобилизовавшись, он отверг заманчивые предложения поступить на контракт или пойти в военный институт, и вернулся на родину. Охотником был его отец, охотниками были его дед, прадед, прапрадед… Вот и Каратаев решил продолжить давнюю семейную традицию. Что-что, а дальневосточную тайгу он знал куда лучше, чем начальник РОВД Прелясковский – свой кабинет. Тайга была его настоящей семьей и, кажется, одной из немногих привязанностей в жизни.
