Кирилл Казанцев - Последний удар сердца
Сахно сцепил жилистые пальцы замком, хрустнул. Доводы собеседника выглядели весьма убедительно.
— Оно вроде все правильно, — ответил Мотя, поразмышляв. — Но есть один момент… Где гарантии, что и с тобой, и со мной не повторится то же, что с Мухой, Сиваковым и Шпалой? Кто их заказал, кто исполнил, зачем и почему… Вот когда мы это будем знать, тогда можно и о завтрашнем дне задуматься. А то ответ приготовим, а нас никто и спрашивать не станет.
Незаметно стемнело. Над коттеджным поселком зажглись первые робкие звезды. Острокрылые ласточки незримо прочеркивали мутноватое подмосковное небо. Угли в мангале окончательно остыли, шашлыки были съедены, и теперь лишь пустые шампуры на подносе напоминали о недавнем празднике гастрономии.
Голубинский сходил в дом за новой бутылкой и закуской. Включил свет в беседке. Свинтил пробку с бутылки, разлил спиртное по рюмкам.
— Мотя, если ты думаешь, что я дурак, то напрасно, — Голубь причмокнул губами, выпил не чокаясь. — Я ведь умею просчитывать ситуацию на несколько ходов вперед. Ментов из «розыска» я не только напряг, но и заинтересовал материально: мол, если найдете киллерюгу, заказчика… ну и Катьку Шпаликову, естественно, — не обижу, заплачу. Там отнеслись с пониманием — бабло в «розыске» любят…
— Ну хорошо: найдут твои менты ту же Катьку, закроют… А она возьмет и спалит канал, по которому кокс в Россию приходит, — с плохо скрываемым раздражением перебил Сохатый.
— Пусть для начала найдут, — вздохнул Голубь, промакивая салфеткой вспотевший лоб.
— Нам самим с теми заказчиками срочно разбираться надо, понимаешь? — втолковывал Матвей. — И чем скорей мы их найдем да ликвидируем, тем будет лучше и безопаснее для нас обоих. Ну, выйдут на нас те поставщики кокса… или даже сама Катька. Ну, поднимемся мы на бабло. И что потом — к окнам не подходить, чтобы снайпер не вальнул? По дюжине «телков» на каждого нанимать, чтобы тебя до сортира сопровождали?
— Понимаю тебя, Мотя, — кивнул Голубинский. — Превентивный удар. Лучшая оборона — нападение.
— Я тут вообще вот о чем подумал, — продолжал Сохатый, воодушевляясь. — Неплохо бы нам своего киллерюгу завести. Карманного, так сказать. Чтобы, чуть что, хлоп — и решить проблему безо всяких там ментов. Только киллерюга должен быть таким, чтобы он о нас вообще не догадывался — это на случай, если запалится. Подумай.
— Уже думаю, — серьезно отозвался Голубь…
…Мотя Сохатый уехал в Москву лишь назавтра. Сидя на заднем сиденье своего лимузина, Сахно щурился, глядя в затылок водителя, вновь и вновь размышляя о вчерашней беседе с полковником внутренней службы. Предложение Голубинского таило множество выгод, однако все они были ничто по сравнению со страхом повторить судьбу Шпалы, Сивакова и Мухи. В голове, правда, вертелась еще одна мысль: а что, если всю троицу заказал Голубь? Однако после размышления эта мысль была отвергнута: ведь Антон Никодимович был человеком не слишком решительным, и к тому же, как говорят в уголовном мире, «без стержня».
Голубинский также провел весь последующий день в раздумьях. Он ни капли не жалел, что вызвал на откровенный разговор Сохатого: ведь влиятельный уголовник теперь был его единственным союзником. Если Катька до сих пор жива, то она или люди, которые теперь за ней стояли, рано или поздно выйдут на старый канал сбыта наркотиков. Однако слова о возможном покушении, брошенные Мотей, окончательно укрепились в мозгу полковника. К тому же было совершенно непонятно, откуда может исходить опасность и в какой момент ожидать удавки из гитарной струны, наброшенной на шею.
— Нет, Мотя все-таки прав… Хорошо бы своего исполнителя иметь, карманного… Чтобы все вопросы без ментов решать, — прошептал Антон Никодимович, укладываясь спать.
4
Если спросить зэка в задушевной обстановке: «За что сидишь?», обычно услышишь в ответ предсказуемое: «Ни за что». Послушать этот татуированный народ, так окажется, что «подставили», «дело пришили», «потащили паровозом», «признательные показания выбили», «попали под замес», «следак дело повесил»… Лишь небольшая часть заключенных способна признавать свое преступление полностью и безоговорочно. И надо сказать, что это далеко не худшая часть осужденных.
Бывший спортсмен-биатлонист тридцатиоднолетний Илья Прудников попал за решетку абсолютно по делу: собственноручно отправил на тот свет подонка, убившего его молодую жену. Он просто не мог допустить, чтобы этот урод безнаказанно разгуливал по свету и совершал новые преступления, калечил судьбы и забирал жизни. Илью не остановило даже то, что у него на руках оставался малолетний сын Данька. Прудников знал, пока он будет чалиться на зоне, о сынишке не хуже матери позаботится младшая сестра Ильи — Юля, у нее имелись «крепкие тылы» и не приходилось думать о средствах к существованию. Недавно она вместе со своим женихом-хакером переехала жить в Чехию.
Вина Ильи была очевидной, да и все улики сходились. А потому на следствии он особо не отпирался и даже решил после приговора не писать кассационку, чтобы не расстраиваться из-за отказа.
Уже осужденный, но все еще содержавшийся в СИЗО, Илья Прудников лежал «в узде» уже второй час. Длинный капроновый шнур, заложенный через рот и привязанный к выгнутым ступням, казался ему колючей проволокой. Скрученное в дугу тело будто пронзалось тысячью раскаленных иголок. Руки, также заведенные назад, затекли, одеревенели до полной потери чувствительности. Чтобы забыть о боли, Илья пытался сфокусировать внимание на чем-нибудь постороннем: стена с облупленной краской, решетки на окнах, ржавый потек на батарее центрального отопления… Несколько раз Прудников терял сознание, словно бы погружаясь в бездонный омут. И, всякий раз приходя в себя, удивлялся, почему еще не умер. Казалось, еще чуть-чуть — и позвоночник рассыплется от перенапряжения.
Заунывно скрипнула дверь. В кабинет оперативной части вошел оплывший, с двойным подбородком блондин в форме капитана внутренней службы. Это был тюремный опер, который и распорядился применить к Илье Прудникову пытку «взнузданием», именуемую на ментовском жаргоне «ласточка». Капитан равнодушно перешагнул через лежавшего на полу человека и уселся за стол. Достал термос и пакет с бутербродами, со вкусом неторопливо перекусил, открыл сейф, извлек папку с веревочными тесемками, лениво пролистал несколько страниц, затем взял мобильник и принялся набирать эсэмэски. Оперативник словно не замечал мучений подследственного: он даже вполголоса проговаривал тексты скабрезных сообщений, который отправлял каким-то бабам.
Как ни было больно Илье, однако он всеми силами старался не застонать в присутствии садиста, чтобы не сделать ему приятно. Больше всего Прудникову хотелось потерять сознание, чтобы хоть на какое-то время позабыть о боли. А то и умереть — он был бы не против.
Наконец, сунув телефон в карман, тюремный опер вызвал конвоира и распорядился развязать Илью. Истязуемый не смог сразу разогнуться и подняться на ноги и еще несколько минут бездвижно лежал на полу.
Тем временем капитан внутренней службы достал из сейфа нетбук, включил, повернул его экраном к Прудникову.
— Ну что, будем сознаваться? — капитан притворно зевнул.
— В чем? — прохрипел Илья, с трудом поднимаясь на ноги.
— Твоя цацка? — опер кивнул на нетбук.
— Нет. Подкинули при шмоне.
— Ну, вас тут послушаешь — так вам и наркоту подбрасывают, и мобильники, и порнушку, и водку. И, заметь, все задарма. Просто бесплатный аттракцион невиданной щедрости и раздача слонов… — отмахнулся тюремный опер. — И вообще: не тюрьма, а пансион благородных девиц. Может, и эту запись ты никогда не видел?
Илья медленно приходил в себя. Размял отекшие руки, встал у казенного стола и инстинктивно ухватился за его угол пальцами, чтобы не упасть. Пронзительно ныла спина, перед глазами плясали и растворялись бесформенные сиреневые пятна. Язык и губы потеряли чувствительность. В висках словно стучали молотки. Ватные ноги предательски подкашивались. Подследственный с трудом удерживал равновесие, чтобы не упасть.
— Ты садись. Вот тут, напротив, — разрешил опер.
Прудников послушно уселся. Широкоплечий гигант, он, казалось, несколько стеснялся своего роста, а потому немного сутулился. Тем временем капитан внутренней службы включил видео, и на экране замелькали обнаженные детские тела: это был отвратительный порнофильм для педофилов с гомосексуальными склонностями.
— Ну что, Прудников, снова хочешь сказать, что это не твое?
— Начальник, что ты от меня хочешь… — Илья демонстративно отвел взгляд от монитора. — Что ты тут дело из пальца высасываешь, зачем весь этот цирк с порнухой? Я следаку все еще полгода назад сказал, у меня уже и суд был. Дело закрыто, приговор «Умышленное убийство, совершенное общеопасным способом», статья 105, пункт «е», девять лет. Чего вы меня на этап не отправляете? Вам бы головной боли меньше…
