При попытке выйти замуж - Анна Жановна Малышева
— Тебя послушать — так большая удача нам выпала. Повезло Валере Морозову, что его МУР разрабатывает.
— Какое так разрабатывает! Щупает слегка. Я не говорю, что повезло, я говорю, что трагедии нет.
— Пока! — Зеленский опять завизжал. — Пока! Но вот-вот будет.
Морозов молчал, и по всему было видно, что больше он в дискуссии участвовать не собирается. Чего нельзя было сказать о Зеленском — он продолжал бегать по кабинету и орать. Собеседник, слава богу, ему нужен не был. Всего на проработку бывшего милиционера, а ныне благородного защитника животных у заместителя префекта ушло полтора часа, и у Морозова после этого едва хватило сил на то, чтобы доехать до дома и рухнуть в ванну.
А журналистка Саша Митина тем временем сидела у телефона и тщетно пыталась дозвониться до Вениамина Гавриловича Ильина с тем, чтобы попросить его о помощи. Каких-то пять минут назад Саша звонила своему другу Васе Коновалову, а он весело уведомил ее, что временно приостанавливает разработку Морозова, потому что на него, несчастного, обрушились совершенно неотложные дела.
«Хорошо, Васенька, — бормотала Саша себе под нос, набирая номер Ильина, — я и без тебя прекрасно обойдусь, сама за Морозовым послежу. Вот дозвонюсь только…»
Глава 23
МОРОЗОВ
Саша Митина с детства знала, что мир тесен; более того, она знала, что он очень тесен, но чтобы настолько? Нет, она и подумать не могла, что теснота окружающего ее мира сгустилась до патологической давки, сравнимой по насыщенности только с воскресной вечерней электричкой, идущей по маршруту «Тверь — Москва».
…Утром шестого января Саша приехала в клинику к своему новоиспеченному воздыхателю Вениамину Гавриловичу, где в течение часа обсуждала с ним дерзкий план выслеживания и выведения на чистую воду мерзкого живодера Морозова. Секретный план (скрыть его надлежало от всех, но в первую очередь от капитана Коновалова, потому что он гадкий предатель) был составлен, и Саша, вдохновленная, окрыленная и предвкушающая, двинулась в сторону редакции «Вечернего курьера». Ей и в голову не могло прийти, что женщина, с которой она столкнулась в дверях клиники, — подружка, или, пользуясь юридическим языком, сожительница живодера Морозова.
Ильин, как радушный хозяин, проводил Сашу до самого выхода. Лялька, заметив их, спряталась за дверью и вошла внутрь только после того, как Вениамин Гаврилович отбыл в свой кабинет. Убедившись, что Саша ушла, Лялька отправилась к Ильину.
— А твоя девчушка ничего! — заявила она прямо с порога. — Даже очень. Мне нравятся такие востроно-сенькие, светленькие. Ты ее уже совсем охмурил?
— Тебя это совершенно не касается, — мрачно ответил Ильин. — Насколько я помню, мы уже обо всем договорились, и мне было бы очень приятно, если бы ты не вмешивалась в мою жизнь так же, как я не вмешиваюсь в твою. Я же не спрашиваю, с кем ты живешь и как, так что и ты будь любезна…
— A-а, так ты уже с ней живешь! — Лялька хлопнула в ладоши. — Быстро. Шустро.
Ильин поморщился:
— Ляль, чего тебе надо? Что я сделал не так? Понравилась мне девушка, и что с того? Ты бы хотела, чтобы я всю жизнь сидел и оплакивал тебя?
— Чего меня оплакивать? Я, слава богу, жива-здо-рова. — Лялька плюхнулась в кресло и достала сигареты. — Доктор, у вас здесь курят?
— Нет. У нас медицинское учреждение. — Ильин с каждой минутой злился все больше.
— Вижу, вижу. — Лялька выразительно посмотрела на пепельницу с окурками. — Нельзя курить, говорите? А я покурю.
Пока она закуривала, в кабинете висело тяжкое молчание.
— Веня, познакомь меня с ней, а? — Лялька была настроена на хулиганский лад. — Я с ней опытом поделюсь, ей, да и тебе легче будет.
— Мне по-прежнему не очень понятна суть твоих претензий. Я должен согласовывать кандидатуры своих девушек с тобой? — Ильин смотрел на Ляльку тяжелым взглядом, но она упорно этого не замечала, была бодра и весела.
— Хм, неплохая идея. Кстати, и риска никакого. ЭТУ я бы одобрила. Хочешь, я тебе своего сожителя покажу? — Она открыла свою сумку и принялась что-то искать в ней.
— Фотографию ищешь? — ехидно спросил Ильин. — Или самого сожителя?
Лялька отбросила сумку, и вдруг резко, безо всякого перехода, запечалилась:
— Ты груб со мной.
— А ты чего ожидала? — Ильин вылез из-за стола, подошел к окну и открыл форточку.
— Ожидала? — Лялька задумалась. — Я ожидала любви и нежности. Ожидала сострадания. Хотя бы интереса к себе минимального ожидала.
— С чего бы? — Ильин смотрел в окно, а Лялька ела глазами его спину.
— С того, что так было. Было! — она закричала и тут же заплакала. Ильин повернулся к ней, но не подошел, остался стоять у окна.
— Ляля, прошу тебя, перестань, — он говорил уже не агрессивно, а устало. — Я отдаю должное твоей памяти, но не слишком ли ты себя изнуряешь? Умение забывать — залог психического здоровья. Тебе ведь не приходит в голову разыскать мальчика, в которого ты была влюблена в первом классе, и учинить ему скандал за то, что спустя двадцать лет после вашего школьного романа он завел семью?
— Через двадцать лет после нашего с тобой романа, — всхлипывая, сказала Лялька, — я и тебе бы ничего не сказала.
— Вот спасибо. Мне осталось подождать всего ничего, каких-нибудь пару десятков лет, и тогда уж заниматься устройством своей личной жизни. Извини, дружок, я уже не в том возрасте.
— Ты меня даже не поцеловал, — уже вовсю рыдала Лялька. — Ведешь себя, как чужой.
— Что значит — «как чужой»? А какой я тебе?
Лялька перестала плакать и заговорила быстро и зло:
— Имей в виду, Веня, я не намерена тебя отпускать. Да! Я, если хочешь знать, буду за тебя бороться.
— Тогда и ты имей в виду, Ляля, я не переходящий приз, и бороться за меня бесполезно. Равно как и не отпустить меня ты не можешь по той простой причине, что я не твой заложник, да и вообще ничей. И предпочитаю самостоятельно решать, как мне жить и чем заниматься. Поняла?
— Кое-какие возможности у меня все же есть… — попыталась встрять Лялька.
— … только две. Записывай, дорогая. Первая — не ссориться со мной, и жить себе припеваючи. Вторая — ссориться, вредить и трепать мне нервы, и тогда я тебе очень не завидую. Я отдаю должное силе, но только тогда, когда она сопоставима с моей. Боюсь у тебя, Ляля,
