Голубка Атамана - Маша Драч
— Но ты должен уже понять, что пока вопрос не решён, я не смогу успокоиться.
— Понимаю. Поэтому будем решать.
Глава 30
Мы должны были поговорить. Мой мозг даже начал генерировать отдельные предложения и аргументы. Но они резко где-то растворились, рассыпались на микрочастицы, когда мы с Давидом оказались в пространстве мой маленькой уютной квартиры с кактусом, что больше не падает с подоконника.
Я так сильно тосковала по Давиду. Еще с того момента, когда он пропал на целый месяц. А потом мы встретились и так по-дурацки поссорились. Мой взгляд сам цеплялся за линию его плеч. Сам проводил незримую дорожку вдоль позвоночника. Мне не нужны были никакие слова или даже прикосновения. Я заводилась лишь от одного осознания, что Давид рядом.
После сильного эмоционального всплеска, я словно посмотрела на свою реальность трезвым взглядом. Осознала, почему Давид в тот вечер так разозлился. Он ожидал совершенно другой встречи, а я… с места в карьер со своими претензиями, вопросами. И теперь я понимала, каково ему было, потому что меня сейчас переполняло такое же острое желание прикоснуться. Если наш разговор отложится на час, ничего в корне не изменится. И тогда бы не изменилось. Возможно, что к этому моменту мы уже всё давно решили.
Как только ключ провернулся в замочной скважине входной двери, я прижалась щекой к спине Давида. Он замер. Явно не ожидал такого. Да и я планировала совершенно по-другому начать разговор. А сейчас никаких разговоров совсем не хотелось.
Привстав на носочки, я дотянулась губами к обнаженной полоске кожи на шее, расположенной между волосами и воротником футболки. Серебряная цепочка оставила фантомный ожег на моих губах. Запечатывая на них горечь не ушедшего прошлого.
Давид тихо и неровно выдохнул, отчего мое возбуждение лишь усилилось. Его руки накрыли мои, затем поцеловали. Я аккуратно обошла Давида и посмотрела на него, чуть запрокинув голову. Его взгляд переменился, стал тяжелым, почти немигающим. Губы приоткрылись. Я потянулась за поцелуем и всё ненужное, лишнее сорвалось в пропасть.
Мы не дошли даже до дивана. Опустились на мягкий ковер, расстеленный на полу. От желания, от переполняющего счастья быть рядом с человеком, которого любишь больше всего на свете, подрагивали пальцы и сбивался ритм дыхания. Давид и сам был на грани. Я это видела в лихорадочном блеске его синих глаза. Ощущала в прикосновениях губ к моей шее и ключицам.
Одежда упала куда-то позади нас, потому что сейчас она была бесполезной и такой до жути раздражающей. Странно, что мы редко могли нормально поговорить, зато физически говорили и доказывали так много, что реальность расходилась кругами.
Давид на секунду оторвался от моих губ и заглянул прямо в глаза. Он сидел, привалившись спиной к дивану, а я расположилась на его ногах, опустив руки на твёрдые плечи. Не хотелось ждать. Не хотелось попусту терять время. Меня рвало и выкручивало изнутри от жажды ощутить Давида в себе. Он смотрел на меня с такой улыбкой, что может возникнуть лишь у того человека, который познал все грани счастья.
— Что… Что с тобой? — я поцеловала сначала одну, затем вторую ладонь Давида. Они прижались к моим щекам, а большие пальцы нежно поглаживали кожу.
— Счастье мое, — севшим голосом прошептал Давид. — Мое светлое крошечное счастье, — он поцеловал меня в губы. — Как же я боюсь, что могу всё просрать. Как же боюсь лишиться тебя.
— Не лишишься, — тихо, но твёрдо ответила я. — Никогда.
По телу пробежалась дрожь, когда Давид вошел в меня. Пропуская сквозь себя каждую эмоцию, каждое ощущение, я прикрыла глаза. Мы не двигались несколько секунд. Так было важно запомнить этот первый момент. Понять, что мы одно целое.
Давид хрипло застонал, когда сделал первый толчок. Его руки скользнули ко мне на поясницу. Я почти зависла в своей личной невесомости. Еще один толчок, но уже гораздо глубже, заставил меня открыть глаза. Давид неотрывно смотрел на меня. Я тонула в его взгляде. Снова и снова.
Наши губы сплелись в поцелуи. Каждое новое движение Давида становилось всё более жадным и нетерпеливым. Хотелось больше. Хотелось сильней. Быстрей. Безостановочно. На каждое новое движение Давид хрипло выдыхал, почти стонал и слепо целовал меня, ловя мои выдохи.
Мир крошился. Обиды стирались. Губы без умолку нашептывали просьбы, почти молитвы не останавливаться. Давид обнял меня двумя руками. Прижал к себе. Почти впечатал в свое тело. Свою грудь. В левое подреберье. Загоняя к себе в сердце, где надежно, где всегда безопасно.
Голова шла кругом. Я чувствовала капельки пота на висках и шее Давида. Чувствовала их соль на кончике своего языка. Мы приближались к пику. Не сдерживая себя и не стесняясь, я стонала от наслаждения, от распирающих чувств, просто от счастья.
— Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя, — иступлено нашептывал Давид, изливаясь в меня.
Я качнула бёдрами, уходя за грань. Воздуха хватило лишь на один вдох. Крепко обняв Давида, я лихорадочно целовала его лоб, скулы, губы, подбородок.
— Люблю. Люблю и не меньше тебя боюсь всё это потерять. — Прошептала я, прижавшись щекой к его колючей щеке.
Перебравшись на кровать, мы еще очень долго просто лежали. Закинув ногу на Давида, я, уткнувшись носом в его грудь, наслаждалась неторопливыми почти ленивыми прикосновениями его пальцев. Они чертили узоры на моем плече, спускались к кисти руки, талии, касались бедра и очерчивали острую коленку.
Находясь вот так, в руках Давида, я чувствовала себя абсолютно защищённой. Он полностью загораживал собой весь мир.
— Я не хочу тебя переиначить, — прошептала я, наблюдая, как в комнате начали вытягиваться тени. Уже темнело. — Ты неправильно меня понял, Давид. Просто… Мне кажется, что ты застыл в прошлом, — я приподнялась на одном локте и поцеловала его в грудь.
— Ты озвучиваешь то, на что мне не хватает выдержки признаться вслух, — он улыбнулся уголками губ и провел ладонью по моим спутанным волосам.
— Я не упрекаю тебя и ни на что не намекаю. Мне важно, чтобы
