Андрей Воронин - Таможня дает добро
— Если он сейчас уедет, то и драки не будет. Дорогин был из тех людей, которые не любят,когда им приказывают, но пока он сдерживал себя.
— Ну, так понял или нет? — сузив глаза, спросил Овсейчик.
— Я слышал, что ты сказал, — процедил сквозь зубы Муму и тронул старика за плечо. — Пошли.
Стоило Дорогину открыть дверцу машины, как из нее прямо‑таки метнулся пес, сидевший до этого тихо. Дорогин еле успел схватить его за ошейник. Зверь рвался, пытаясь высвободиться.
— Назад! — кричал Сергей, запихивая пса в машину. — Назад!
— Собака и та сволочей чует, — приговаривал старик, косясь на разъяренную псину.
Дорогин сел за руль. Старик рядом. Захлопнули дверцу. Пес бросился к заднему стеклу и забился в него мордой.
— Зря ты с ними заедался, — говорил старик, когда машина разворачивалась на лугу под пристальными взглядами таможенников.
— Если бы я с ними заелся, — усмехнулся Дорогин, — они бы не стояли сейчас, а лежали.
— Ты их не знаешь, — пробормотал старик.
— И знать не хочу. Показывай, где твой хутор.
— Я и пешком дойду, ты лучше в Браслав езжай, не связывайся с придурками.
— Со мной или по–хорошему разговаривают, или никак.
«Нива» въехала в лес, на ту самую дорогу, по которой спустился к речке мотоцикл таможенников.
— Он что, над нами издевается? — прохрипел Овсейчик. — В Браслав — в другую сторону!
— Подвезет старика и вернется, — заметил более миролюбивый коллега.
— Ты, по–моему, не понял, что он за птица и какого хрена ему здесь надо? Я с ним по–хорошему говорил, а он на грубость нарывается.
— Ты поосторожнее. После того, что мы тут натворили, лучше какое‑то время посидеть тихо.
— Чтобы я тихо сидел?! — зло рассмеялся Овсейчик, поднимая за горлышко бутылку водки и выливая в рот остатки. — Или он отсюда уберется, или я — не я буду!
— Успокойся.
Широко размахнувшись, Овсейчик запустил бутылку в реку, но переусердствовал. Стекло звякнуло на другом берегу, осколки сверкнули в лучах заходящего солнца.
— Садись, — крикнул он напарнику. Тот неохотно повиновался, сел на подрагивающий мотоцикл. — А теперь держись!
Переднее колесо приподнялось над травой, и клочья дерна полетели из‑под протектора. Пьяный Овсейчик вел мотоцикл еще агрессивнее, чем на спуске к реке. Его подбрасывало на ухабах, мотоцикл по несколько метров пролетал, не касаясь земли. Его напарник, сержант Михальчук, двумя руками обхватил Овсейчика сзади и сжал так крепко, что старший сержант с трудом дышал. Но злость на Дорогина и на деда была такой сильной, что он лишь чертыхался и время от времени разражался длинными тирадами бранных слов — всеми, которые только знал, ставя их во всевозможные падежи применительно ко всему, что видел.
— Не тискай меня! Я ж не баба!
— Боюсь свалиться! — прокричал прямо в ухо Овсейчику Михальчук.
— И не ори, как кабан, которому в бок длинное шило воткнули!
Оказалось, что догнать на лесной дороге «ниву» не так‑то просто. Машина повышенной проходимости мчалась по корням, лесным ухабам не хуже мотоцикла.
— Держись! — крикнул Овсейчик, поняв, что сейчас сможет сократить дорогу.
Мотоцикл вильнул влево и помчался по узкой лесной дорожке, еле различимой среди травы. Михальчук, сидевший без шлема, втянул голову в плечи и уткнулся темечком в спину Овсейчика. Он слышал, как хлещут по головам и спинам ветви, как хрустят под колесами сухие сучья. Дорога пошла в гору, и таможенникам показалось, что мотоцикл мчится прямо в небо, темное, вечернее. Достигнув вершины холма, мотоцикл пролетел метров пять и с ревом покатился вниз.
— Тормози! Тормози! — кричал Михальчук, хотя понимал, тормозни сейчас Овсейчик, мотоцикл непременно занесет и они разобьются о деревья.
— Не дрейфь, — крикнул старший сержант, — не впервой тут едем!
Он посмотрел вправо и увидел, как блеснула крыша «Нивы» за старыми деревьями.
— Опередили! —закричал он. — Слышь, мы их опередили!
Но Михальчука эта новость уже не радовала. Он с самого начала был против погони и теперь уже не представлял, что же они будут делать, догнав «Ниву.» По натуре Михальчук был куда осторожнее своего напарника и совать голову в петлю не спешил. Но ему не повезло, за рулем оказался Овсейчик, и теперь бразды правления были в его руках, куда привезет, там и окажешься.
Специально Дорогин не спешил. Он просто не умел водить автомобиль медленно. Для него не существовало плохих дорог, плохого освещения. Дед Михась только вздрагивал, когда из‑под самого капота машины уходило толстое дерево.
— Сергей, а водку‑то мы не всю на стол поставили. Вон звенит, — немного дрожащим голосом, без радости говорил старик, лишь бы поболтать, потому как ему было страшно.
Зато пес чувствовал себя относительно нормально, если не считать тряски. Он‑то не видел несущихся навстречу деревьев, а лишь вслушивался в глухой рев двигателя да в разговор Дорогина и деда Михася.
— Эй, псина, как ты там? — старик постарался заглянуть за спинку сиденья, потому как Дорогин не очень‑то охотно ему отвечал. Он решил, что пес окажется лучшим собеседником. Тот в ответ тявкнул. — Так как же тебя зовут? — поинтересовался дед Михась, будто пес мог ему ответить. — Черт его знает! — старик поскреб тщательно выбритую по случаю поминок щеку. — Будешь Букетом. А, Букет, нравится тебе кличка?
Пес никак не отреагировал, словно эти слова относились це к нему, а к ящику, заполненному позвякивающими бутылками с «магазинной водкой», как окрестил ее житель хутора.
Дорогин насторожился. В свисте ветра он разобрал тарахтение мотоциклетного двигателя. А поскольку на поминки на мотоцикле приехали лишь таможенники, это могло значить одно — за ними гонятся. Но дорога сзади была пуста.
Мотоцикл таможенников, проломив кусты, вылетел на дорогу метрах в пятнадцати впереди мащины. Овсейчик обернулся. Дорогин успел заметить лишь злой оскал да блеск глаз. Какое‑то время таможенники мчались впереди, а затем старший сержант тормознул, и мотоцикл встал поперек дороги. Михальчук чуть не свалился на землю.
— Все, бля, приехали! —сказал Овсейчик.
— Ты не очень‑то «блякай», — ответил ему Михальчук, похлопывая ладонями по ушам, пытаясь привести себя в чувство.
Дорогин остановил «Ниву» с ювелирной точностью, едва не коснувшись бампером колена Михальчука. Тот онемел от испуга и от такой наглости. Ведь чужак мог не рассчитать, дорога не асфальтом покрыта: где трава, где земля, где вчерашняя лужа со скользким грязным дном. Могло бы и протащить «Ниву» пару метров, и он с приятелем оказались бы под колесами «Нивы», раздавленные и изувеченные.
Дед Михась, почуяв неладное, сглотнул слюну и вытер пересохшие губы. Затем медленно стал сползать по сиденью, словно собирался спрятаться. Пес глухо заурчал, но пока из‑за спинки сиденья не показывался.
— Лежи, — негромко произнес Дорогин. Пес, уже было зашевелившийся, на удивление послушался.
То, что у таможенников нет оружия, Дорогин успел заметить на поминках. Но вполне мог оказаться нож в кармане куртки. Опытным взглядом Сергей тут же определил, кто заправляет в этой парочке.
«Тот, кто за рулем, — решил он. — Наверное, ему принадлежит инициатива догнать нас на лесной дороге. А тот, кто сидел сзади, трус, даже слезть с мотоцикла боится.»
Овсейчик перекинул ногу через бензобак, отбросил подножку, вальяжной походкой обошел «Ниву»и остановился у дверцы водителя. Стекло было опущено до половины. Но опытный Овсейчик не пытался хвататься за него, знал, чуть что — стекло поднимут и руку защемят. Он лишь пнул носком жесткого ботинка сверкающую новизной дверцу и грубо крикнул:
— Вылезай!
Дорогин не стал спорить, открыл дверцу и сел, боком спустив ноги на землю.
— Ты в погранзоне, урод! Ты нарушил пропускной режим, я могу тебя задержать.
— Задерживай, — усмехнулся Дорогин, глядя прямо в глаза Овсейчику. Таможеннику от этого взгляда стало не по себе. Он почувствовал недюжинную силу мужчины, противостоящего ему, этот взгляд отрезвлял и злил одновременно.
— Ты что, не понял? Разворачивай машину, выбрасывай деда и уезжай отсюда подобру–поздорову, пока мы тебе кости не переломали!
— Ты все сказал? — спокойно спросил Дорогин, не отводя взгляд.
Овсейчик не выдержал и несколько раз моргнул. Это еще больше разозлило его, и он запустил руку под полу куртки, изображая, будто у него там есть пистолет.
— Ты лучше молнию на штанах застегни, — негромко произнес Дорогин, показав пальцем на прореху, из которой торчал край светлой рубашки.
Овсейчик машинально посмотрел вниз, молча застегнул молнию. У него внутри все кипело, но, памятуя о словах Саванюка, он все еще надеялся просто запугать и спровадить Дорогина.
— Завезу деда и, может быть, если мне захочется, утром поеду назад, — спокойно сказал Муму.
— Дед сам дойдет. А ну, выбирайся из машины! — крикнул старику таможенник.
Тот взялся за ручку, но Дорогин бросил ему:
