Татьяна Гармаш-Роффе - Роль грешницы на бис
– Зарабатываете, надо думать, хорошо, – полуутвердительно произнес он и без всякого перехода спросил: – Может, мы поговорим сидя?
– Проходите, – посторонилась Евдокия, открывая ему проход в комнату, – вы увидите там то, что ожидаете увидеть, – снова усмехнулась она.
Она была совершенно права: Кис ожидал увидеть и увидел крайне скромную квартирку, обставленную старой и дешевой мебелью, оставшейся, надо думать, со времен ее матери.
На сосновом комоде стояло несколько фотографий, на одной из которых была запечатлена Евдокия на каком-то большом празднике. Подкрашенная, с распущенными по плечам волосами, подколотыми у висков, она была просто красавицей.
Иными словами, Евдокия сознательно не хотела нравиться. Не привлекать к себе тем самым «внешним блеском», на который, как она только что заметила, столь падки люди… И на который попалась еще девочкой сама, влюбившись в блистательную актрису, хозяйку ее матери…
Евдокия с иронией наблюдала за детективом, и Кис спросил в лоб:
– А разве это все не спектакль? Только с противоположным знаком: знак плюс, внешний блеск, – на знак минус, нарочитое отсутствие оного?
– Спектакль, – согласилась Дуня. – И именно с тем «знаком минус»: отсутствие всякого внешнего блеска. А вы проницательны!
– Внимателен. Я просто внимателен, – уточнил Кис.
– И умны. Вместе получается проницательность.
– М-м, – Кис не знал, как отреагировать на комплимент. – Вы живете одна?
– Да. Хотя и не всегда.
– То есть не замужем?
– То есть нет. Все жду такого, как вы. Внимательного, – с кокетливым вызовом произнесла Евдокия. – Хочу, чтобы меня любили такой, как я есть. А не за то, чем я способна казаться. А я способна, поверьте, и ослепить при желании.
Алексей верил. Более того, ее позиция была ему близка, он и сам не так давно говорил подобные слова Ваньке: хочу, чтобы меня уважали за то, что я есть, а не за разные прибамбасы…
Но между ним и няниной дочкой была какая-то неуловимая разница, которую он никак не мог сформулировать… Позиция Евдокии была слишком агрессивна, что ли: она свой принцип вознесла, как знамя. А чем больше идея, пусть даже совершенно справедливая по сути, трансформируется в боевое знамя, – тем фальшивее она звучит. От таких людей, Кис это знал, можно ждать чего угодно. По сути, они были все теми же «дураками» Александры, только умными дураками. У глупых дураков были глупые мысли, у умных дураков были умные мысли, но их роднило именно это: они превращали мысль в Идею, придавая ей статус идеологии, под которую начинали подгонять всю жизнь, свою и чужую, не догадываясь о том, что истина обретается только в сумме и многообразии идей, часто противоречивых.
Иными словами, Дуня вполне могла оказаться именно тем человеком, которого он ищет, если она свои рассуждения о внешнем блеске превратила в базу для исправления чужих грехов. Оставалось копнуть поглубже ее идеи.
– Ваша мама была няней Измайловой?
– Нет. Она была ее домработницей. Но Измайлова не хотела ее так называть из уважения, потому что мама была намного старше. И еще Измайлова говорила, что все женщины, по сути, домашние работницы и домашние рабыни. Я сама не помню, но мне так мама рассказывала.
– То есть она Измайлову не нянчила?
– Нет. Актриса наняла ее, когда уже начала сниматься. Я родилась позже – ну и меня приняли, так сказать, вместе с мамой.
– А ваш отец…
– Его никогда у меня не было. Мама родила вне брака. На нее – а потом на меня – еще долго пальцем показывали, тогда люди смотрели на это иначе.
– Но Измайловой это не помешало…
– Не помешало. Она сочувственно отнеслась к матери, помогала ей материально.
– Выходит, не только внешний блеск, как вы выразились, в ней был? Измайлова реально сделала доброе дело для вашей семьи…
– Я это очень ценю, – серьезно ответила Евдокия. – Вы неправильно поняли мои слова, или это я плохо объяснила: у меня к Алле никаких претензий нет, только благодарность. Претензии у меня к себе: не могу себе простить, что ценила собственную мать, прожившую трудную жизнь и посвятившую ее мне, меньше, чем сверкающую Аллу.
– Вы были совсем ребенком, – заметил Кис. – Девочки всегда увлекаются всем тем, что блестит.
– Ага, и так до старости… Женщинам это вообще свойственно. Мужчинам тоже. Людям, одним словом. Я рада, что сумела это понять, пока мать была жива. И успела ей отдать мою любовь и благодарность. Вот и обстановка в квартире, которую вы так внимательно оглядели, – это в память о маме.
– Тем не менее этот урок стал для вас, как я понимаю, принципом жизни? Теперь вы, так сказать, живете под его знаменами?
– Почему вы меня об этом расспрашиваете? С Измайловой что-то приключилось?
Кис сделал неопределенный жест, означавший «может быть».
– И теперь вы меня подозреваете?
Кис мысленно вернул Евдокии комплимент: ей в проницательности не откажешь! Но вслух он ничего не сказал.
– Если так, то напрасно, – продолжила Евдокия, не дождавшись ответа. – Я на Аллу никакого зла не держу, только благодарность за маму осталась. Немножко обиды, что она никогда меня не замечала, но, как я понимаю, она вообще никого не замечала, кроме своих ролей… К тому же все мои обиды остались в детстве. Измайлова давно не божество для меня. Как и никто другой, впрочем. Я больше не творю себе кумиров…
Иными словами, здесь ловить было нечего. Придется продираться дальше через неизвестность, которая клубилась вместе с дымом лесных пожарищ в тех летних деревенских месяцах. Но и название деревни было негаданным подарком для детектива. И следовало решить, как этим подарком распорядиться.
Решение нашлось с возвращением Александры из командировки. Уже поздно вечером, встретив ее на Ленинградском вокзале и привезя домой, где ее ждал ужин Кисова исполнения (м-м, без изысков, прямо скажем!), Алексей приступил к делу под чай со свежими пирожными. Впрочем, пирожные поедал больше он сам, так как Александра решительно отодвинула от себя тарелку:
– На ночь? Алешка, ты завел себе любовницу и решил меня извести, признайся?! – рассмеялась она.
– Што ты, што ты! – шутливо замахал руками Кис. – Это я на самом деле подлизываюсь. У меня к тебе просьба, Сашенька.
– Уже догадалась.
– Да? Каким же образом?
– Ты действуешь по мужской логике: человека надо сначала накормить, тогда он подобреет, и с ним можно уже о деле толковать… Не так?
– Ну-у, – смущенно развел руками Кис, – ну, так… А что, к женщинам это не относится?
– Не все же устроены, как ты, обжора! Я на сытый желудок соображаю плохо. Вот сейчас только бы до постельки добраться…
Александра блаженно прикрыла глаза, всем своим видом показывая, что мечтает только о сне. Кис забеспокоился не на шутку: это ж надо, какая промашка вышла!
Она приоткрыла хитрый глаз.
– Что, испугался, психолог доморощенный? Давай твою просьбу. Только коротко, я и впрямь устала ужасно…
* * *Она согласилась, Сашенька, сокровище, – она не только согласилась, но и выдержала бой с редакцией, затребовав себе отгул. И вот они с Алексеем уже колесили по разбитым дорогам, сверяясь с картой, в поисках деревни Петюхи. Лил проливной дождь, дворники отбивали ритм, негромко играла музыка, и в машине было хорошо, уютно. Александра смотрела на дорогу, которую, впрочем, было едва видно, – Алексей иногда посматривал на ее дивный профиль (кому как, а ему – дивный!), думая о том, как это здорово, что рядом с ней любой кусок земного пространства превращается в дом… Потому что дом не там, где почтовый адрес и любимый шкаф, дом там, где она, Александра…
– Ты больше помалкивай, – напутствовала она его в машине, – предоставь вести разговоры мне. Ты не знаешь деревенских жителей. Они в любой момент могут закрыться, замолчать, сослаться на старость и плохую память, и хоть ты тресни, а больше слова не вытянешь. С ними надо очень ровно, осторожно, с уважением, без напора… А ты иногда как наскочишь, так до инфаркта можешь довести неискушенного человека… Короче, ты мой коллега, журналист, но твоя роль – в блокноте строчить да помалкивать!..
Петюхи, похоже, переживали свою эпоху ренессанса, как, впрочем, все ближнее и дальнее Подмосковье. Чуть на отшибе от старых изб хвастливо возносили свои этажи и заборы дорогостоящие кирпичные уродцы. Деревенский магазинчик был украшен рекламой пива и кока-колы, нелепо торчавшей на его кособокой витрине, как яркий клоунский колпак.
Они начали с ближайшего же к въезду дома, и уже через пятнадцать минут под очаровательную улыбку Александры прощались с разговорчивой хозяйкой, имея на руках список всех адресов деревенских стариков.
«Стариков». Кис поразился, как старо выглядят эти женщины за шестьдесят, ровесницы Аллы Измайловой. Аллу-то и пожилой с трудом можно назвать, а эти женщины были старухами.
