Темнее ночь перед рассветом - Вячеслав Павлович Белоусов
— Выпить бы чего… — заскучав, поглядел по сторонам Дьякушев.
— Прошу к нам, Иван Данилович, — ещё не остыв от официальности, пригласила услужливая Элеонора, лукаво улыбаясь.
Ей тоже давно стало ясно, что ущерб для Дьякушева пустячен: главное сделано, как он заказывал сам. Коллекцию с оружием Виктор унёс, а комнату спалили вместе со всеми следами, если они там и оставались. К несчастью, Виктор перестарался или она барахла там много раскидала, отчего пожар получился значительнее того, что задумывался. Но в таких делах разве можно всё рассчитать правильно? Это пожар, а он, известное дело, как большая любовь: если не сдержать, спалит дотла. Это уж Элеонора хрупким телом и пылкой душой чуяла, лишь только приближалась или невольно прикасалась к Ивану, бродя с ним за инспектором по пепелищу.
Они, не сговариваясь, посмотрели друг на друга и поняли друг друга без слов.
Не уехать отсюда без ночёвки, мелькнуло в голове у Дьякушева. Предполагал, что не отпустит она его так просто, а теперь никуда не денешься. Надо грехи замаливать, расплачиваться. Да и Витёк, её верный муженёк, уже загрузившись давно, отправился спать в подвал. В прохладу. Надо единственное: не забыть закопать всю коллекцию оружия. Навечно похерить. С собой он её не повезёт. А в этом деле опять помощь понадобится. Закапывать придётся у них в саду, поэтому без Элеонорки не обойтись. Куда ни кинь, везде клин!..
Мысли Элеоноры Ипполитовны бродили где-то рядом, но всё же по другую, романтическую сторону. Её до дрожи будоражили живые впечатления последней, уже чуть забытой их ночи с Иваном. Он тогда был дерзок, словно молодой. Поистосковался по настоящей женщине! Ну, она осчастливит его, заставит забыть все сегодняшние огорчения… Заодно в очередной раз отомстит ненавистной школьной подружке. Зажравшаяся светская кобыла! Мужика совсем запустила! В дорогих костюмах шастает, а глаза холодные, без искорки. Ни на одну бабу не глянул, пока здесь был. А каков был в прежние годы?! Угробит она его совсем, дурёха с задатками столичной львицы! Ни себе, ни людям!
— Квасок-то помнишь, Ваня? — прижалась Элеонора к нему тёплым бедром. — А морсик мой из холодильничка забыл уже, наверное?
— Сколько лет, — вжался и он плечом в её податливое тело, поднял глаза от чемодана, на котором восседал верхом, — а морс твой лакомый помню. К коньячку он хорош!
— И тоску снимает с души, — без стеснения и оглядки обхватила она его седеющую уже голову.
И ничего больше не сказала, бешеным боем стучало в её груди сердце, ещё ничего не забывшее и жаждущее новых ощущений.
Он поднялся, подхватил чемодан, скинул пиджак на плечо, и они, тесно прижимаясь друг к другу, заспешили в соседний двор, пряча головы от веток. Элеонора с Виктором жили рядышком, даже общего забора не имели. А кому он нужен в их-то годы?
* * *
За полночь, отвалившись наконец от её горячего тела, Иван скинул с себя покрывало, сбегал совсем по-молодецки в ванную, принял душ и тихо лёг рядом. Элеонора похрапывала. Он закинул руки за голову, задумался, анализируя прошедший день.
С утра очень рано он уезжал в Поволжье с личным шофёром, который накануне приехал и нашёл его. В целом картину тот ему обрисовал безрадостную, но не проигранную: конечно, без него эти подлые люди в областном Совете подняли бунт. А что хорошего можно было ожидать от этого змея Шундучкова и других подобных ему проходимцев? Они друг друга при нём ещё поедом ели. Только успевай пресекать то одну интрижку, то другую заваруху. Стоило ему уехать в столицу, они бежали к Жербину или Годунову. У тех искали поддержки. При этом обливали грязью уже его самого!.. Нет! Это надо было предвидеть. Жаль, конечно, что совпало с чертовским путчем. Да и был ли путч? Так, шарлатанство какое-то. Мелкие интриги на верхнем уровне. Крючков с Язовым, два престарелых маразматика, высунули носы, не подумав и тут же схлопотав, ручки вверх подняли и с повинной, кто быстрее, наперегонки бросились прощение просить… Разве так власть берут? Забыли Сталина! Уроды! Но у них на рожах было помечено, что их дни сочтены, а вот он-то как позволил себя втянуть в эту глупую интрижку? С чего же началось?..
Вроде всё само собой… Горбачёв будто специально волыну гнул, игру затеял с депутатами, диссидентами обложился недобитыми, умирающего Сахарова, которого в Горьком гноил, пригрёб к себе, Солженицына, проститутку эту уголовную, на груди пригрел… С Ельциным, видеть которого не мог, регулярные посиделки затеял, а всех их: Павлова, Крючкова и Язова — травил, словно бешеных псов. Всё крутил вокруг да около. Будто втягивал к себе поближе тех, кто поглупее, а потом разом открылась пасть, и все туда свалились. Только и сам затейник в дураках оказался. Что-то не сработало в его расчётах, как задумано было… Подвёл неизвестный винтик или болтик. А может, крутящий всем ещё выше сидит? Уж не Ельцин ли? Не похож. У того балбеса ума-то не хватит для такой большой игры. А что, если?!
У Дьякушева даже сердце ёкнуло от такой очевидной и в то же время ясной, простой, гениальной мысли. Он вскочил, нашёл на столе коньяк, выпил рюмочку, вторую. Вздрогнул от прикосновения ласковой руки сзади.
— Пора мне, дорогой, — прижалась губами к его плечу Элеонора, — рассвет скоро. А мой Витёк с первым лучиком встаёт.
— Ничего, — успокоил её Иван. — Откроет глаза, хлопнет из заначки и опять на боковую.
— Нет. Он ещё вчерась мне напоминал, что тебе рано уезжать надо. Прибежит провожать. Оденусь я от греха, да с ним возвращусь.
— Ну давай. — Он поцеловал её, и она убежала, неслышная, помолодевшая, лёгкими шажками.
«Моя как кобыла стучит, вся мебель в комнате переворачивается, а ведь однолетки, одноклассницы», — зло подумалось ему.
* * *
Ждать Виктора Дьякушев не стал, оделся, хлебнул из холодильника чудесного морса и спустился в подвал. Тот сидел уже на кровати одетым, настороженно поднял на него глаза.
— Доброе утро, — выговорил он, опохмелиться явно не успел, поэтому язык едва ворочался.
— Ты не мучь себя, Витёк, — пожалел его Дьякушев. — Выпей. Лучше будет. А за мной приехали. Провожать меня не надо. Машину свою в аэропорту успеешь взять. Ничего с ней не случится.
— Да моя мегера уже прибегала, — пожаловался Витёк, — указаний надавала и строго-настрого…
— А ты много не подымай, — налил ему сам полстакана водки Дьякушев. — Вот этого хватит. И приляг опять. А проспишься,
