Виктор Пронин - Смерть президента
— Боже! Неужели во мне есть что-то юное?
— Гораздо больше, чем ты думаешь! — рассмеялась Анжелика. — Я пошла за одеждой.
— А где ты ее возьмешь?
— Раздену кого-нибудь… Не переживай, будешь в полном порядке. Постригу, припудрю, наложу румянец… Террорист твоего уровня должен выглядеть достойно. Тогда сможешь диктовать миру свои условия. И миру ничего не останется, как эти условия принять.
— Я им продиктую! — Пыёлдин в радостном возбуждении потряс над головой автоматом.
— Забыл наш общий друг Ванька народную мудрость, оторвался от жизни, пренебрег старыми истинами…
— Какую мудрость он забыл?
— Не загоняй крысу в угол, — ответила Анжелика.
— Я в углу?
— Он так сказал.
— Я крыса? — с обидой спросил Пыёлдин — он ожидал от Анжелики только нежных, ласкающих слух слов, только трепетных касаний, только божественных улыбок. Когда же она произносила нечто жесткое, Пыёлдин настораживался и огорчался.
— Не знаю, крыса ли ты, — ответила Анжелика. — Я, например, Крыса. По гороскопу.
— Вообще-то я родился в сентябре…
— Тогда ты Дева! — рассмеялась красавица. — Ладно… Дуй в ванную. Дева должна выглядеть… как дева.
— Надо же, — смятенно пробормотал Пыёлдин. — Дева… А может, к лучшему… Ладно, авось!
Подзадержался в ванной Пыёлдин, не нашел в себе сил быстро выйти из-под свежих струй, не смог сразу покинуть благоухающее помещение, наполненное махровыми полотенцами, халатами, кремами и лосьонами. А когда вышел, запахнувшись в алый халат, то увидел в кресле роскошный черный костюм, поверх него была брошена белоснежная сорочка, и на ней лежала лиловая бабочка.
— Это мне? — опешил он.
— Примерь! — ответила Анжелика.
— Ни за что в жизни! Никогда! Ни за какие деньги! — завопил Пыёлдин, с ужасом представив себя в этом наряде.
— Ты слышал, что сказал Ванька? Пустые слова. И он прав. Не надо произносить их вслух. Садись! — Анжелика повелительно указала на стул у зеркала. — Подровняю бороду и уберу клочки шерсти из-за ушей.
Оглянувшись в беспомощности перед напором Анжелики, Пыёлдин увидел вдавленный в кресло маленький черный автомат с длинным рожком, наполненным, по всей видимости, множеством патронов.
— Откуда это? — спросил он.
— Когда ты будешь в черном костюме… Он тебе больше пойдет. В нем есть некоторая изысканность и… И убедительность.
— Ты думаешь? — засомневался Пыёлдин.
— Тут и думать нечего. Не сомневайся, это хороший автомат, а в кабинетных условиях, в этом Доме, он вообще неплох.
— Где взяла?
— Тебе еще нужен? Принесу.
— И много там… Где ты их берешь?
— Можно вооружить всю тысячу заложников.
— Почему же они не вооружаются?
— Боятся.
— Ни фига себе! Ну, ладно… Ты говоришь… Он настоящий?
— Он очень хорошо стреляет. Десять выстрелов в секунду.
— А прицельная дальность?
— Зачем тебе прицельная дальность в Доме? Здесь нет расстояний больше пятидесяти метров. — Голос Анжелики был спокоен, и об огневой мощи автомата она говорила так, будто с подругой обсуждала достоинства губной помады.
— Тоже верно, — согласился Пыёлдин, взвешивая на руке довольно тяжелый автомат, постепенно привыкая к нему.
— Из этой штуковины ты за десять секунд сможешь изрешетить все вокруг, — заметила Анжелика.
— Да? — удивился Пыёлдин не столько боевым качествам автомата, сколько словам Анжелики. — Ну ладно, разберемся.
Когда через полчаса подбритый и подстриженный Пыёлдин поверх черного костюма, белой сорочки и лиловой бабочки с серебристыми искрами надел автомат с коротким стволом, весь его облик приобрел завершенность и ту неуязвимую значительность, которая достигается лишь полной совместимостью каждой детали одежды.
Пыёлдин прошел вдоль зеркала, повернулся, прошел еще раз. Что-то его озадачивало, но почувствовалось, что в общем он себе нравится. И тут обнаружилась странность, о которой Анжелика, видимо, знала — новый наряд что-то изменил в Пыёлине. Он явно прибавил в росте, почти исчезла блатная сутуловатость. Изменилась и походка, она перестала быть расхлябанной, пропала усвоенная в лагерях привычка вызывающе выбрасывать ноги или же, наоборот, подволакивать их, притворяясь немощным и забитым. И взгляд стал строже, ушли куражливость, пренебрежение к себе и ко всему на свете. Теперь Пыёлдин был почти одного роста с Анжеликой, нет, она все-таки оставалась немного выше, но прежней разницы уже не ощущалось. Видимо, начал работать тот миллион долларов, о чем предупреждал Цернциц. Миллион еще не лежал у него в кармане, но уже принадлежал ему.
— Что скажешь? — спросил оробевший Пыёлдин, он что-то заметил, что-то насторожило его в собственном облике.
— Могу повторить то, что уже говорила, — серьезно сказала Анжелика. — Ты прекрасен.
Пыёлдин промолчал.
Не стал хихикать, оспаривать, топить в словах собственное смущение. Он лишь пристально посмотрел на Анжелику — не шутит ли, и опять повернулся к зеркалу. Ему нужно было привыкнуть к своему новому облику.
— Хорошо это или плохо, — медленно проговорил Пыёлдин, — но это уже не я… Хорошо это или плохо.
— Нет, Каша, — Анжелика подошла к нему вплотную, коснувшись его груди сосками, прикрытыми тонкими кружевами. — Ошибаешься. Это и есть ты. Настоящий. А тот, кем ты был раньше… Это было совсем другое существо, которое только притворялось тобой. Присвоило себе твое имя, твое прошлое, оно присвоило себе даже твое будущее… А сейчас ты все это вернул обратно.
— Послушай, Анжелика… Может быть, я останусь собой и без этой бабочки? — жалобно спросил Пыёлдин. — Нельзя же вот так круто превращаться… Даже если становишься самим собой, а? Пощади, Анжелика!
— Каша! Настоящие превращения — только мгновенные! А с годами… С годами мы и так превращаемся черт знает во что… И никто этого не замечает. И мы сами этого не замечаем. Поэтому — только в бабочке, только с серебряной искрой, только в белоснежной сорочке, только с первой красавицей планеты! — Она шало улыбнулась.
— А автомат?
— Этот автомат выглядит достойно, когда рядом лиловая бабочка с серебряной искрой. Без бабочки он похож… На старый утюг! Знаешь, которые разогреваются угольями… А сейчас он выглядит так, как ему и положено выглядеть.
— А как он должен выглядеть?
— Он обязан производить впечатление оружия. Опасного и безжалостного. Послушного и боеготовного. Он должен выглядеть оружием красивым. Убедительным.
— Боже! — вскричал потрясенный Пыёлдин. — Анжелика! Откуда ты все это знаешь?
— Надышалась.
— Неужели и все вокруг тоже… Ты хочешь сказать, что вся страна заразилась?
— Конечно. Одним воздухом дышим, одну заразу вдыхаем, одними знаниями подпитываемся.
— Кошмар какой-то, — смятенно пробормотал Пыёлдин. — Ужас и кошмар. Получается… Это что же получается… Каждый гражданин может взять оружие?!
— Уже взял, — спокойно ответила Анжелика, будто речь шла о пустяке. — Ножи, газовые баллончики, пистолеты, свирепые собаки, которые могут запросто растерзать тигра, как котенка… Раньше деньги копили на холодильники, машины, поездки в дальние страны… Сейчас копят на автоматы, гранатометы, пулеметы, оптические прицелы…
— Что же будет дальше, Анжелика?!
— Выборы, — улыбнулась красавица. — Скоро будут очаровательные выборы.
— И как они пройдут?
— Весело! — Анжелика сверкнула прекрасными своими очами.
— И кого выберут?
— Президента!
— И этот президент…
— Да, Каша! Да! Он будет полностью соответствовать своему народу.
— Представляю, — пробормотал Пыёлдин. Медленно ступая по ковру черными лакированными туфлями, приблизился к громадному окну и посмотрел вниз, на город, затянутый дождливой дымкой. Крыши домов, прочерки улиц, зеленые пятна скверов были затянуты сероватым туманом. И лишь далеко за городом, на самом горизонте, сквозь тучи пробивались сильные лучи солнца, высвечивая на земле яркие золотистые пятна — в полях зрела пшеница. Пыёлдин невольно залюбовался этим разлитым золотом, вздохнул глубоко и скорбно — тот горизонт был ему сейчас совершенно недоступен. Обернувшись на шум открываемой двери, он увидел на пороге Цернцица.
— Ну, ты даешь, Каша! — произнес он после долгого потрясенного молчания. — Ну, ты даешь! — повторил он, не находя других слов, чтобы выразить удивление превращением Пыёлдина.
— Это не я, — небрежно бросил Пыёлдин. — Это Анжелика. Она может, как я понял, из кого угодно сделать человека.
— Человека можно сделать только из человека… Недооценил я тебя, Каша, виноват.
— Бог простит! — весело ответил Пыёлдин и с некоторым изяществом опустился в кресло. — Какие новости? — спросил он, закидывая ногу за ногу и не переставая изумлять Цернцица своими вдруг возникшими манерами.
